– Старик, я в данном случае на твоей стороне. Целиком. Ты все сделал правильно, заступился за жену. Ну, переборщил немного, бывает…
– А закон?
– Что закон?
– На моей стороне?
– Пока я не могу ничего обещать, надо ждать. Для этого следствие и существует – экспертизы, допросы… С точки зрения человеческой логики ты прав, сотню раз прав, но… Мы пока живем в государстве, и, стало быть, карать за преступление должно государство, каким бы плохим оно ни было. Иначе, сам понимаешь, завтра все возьмутся за молотки и автоматы. Поэтому хочешь ты, не хочешь, но говорить что-то придется. Нет, можешь, конечно, официально отказаться, право имеешь, но поверь, это никакой пользы не принесет. Из-за двух отморозков жизнь ломать?
Костя еще не согрелся, в камере сквозило, в кабинете тоже.
– Закурить не дадите?
– Да, бери. Не, старик, ты рассказывай как есть, а запишем мы самое главное, лирику можем опустить. Правда, лирика в некоторых случаях поважней будет.
На самом деле выслушивать в семь часов утра лирику не очень хотелось. Глаза слипались, башку, словно магнитом, тянуло к столу. Дежурный следователь все еще торчал на месте происшествия, осматривая машину, а Данилова послал опросить задержанного. Судя по всему, на осмотре он проторчит долго, чтобы самому не принимать решения о мере пресечения для Буковского.
– Так что я тебя понимаю, Костя.
– Пишите как хотите.
– Да напишу я… Ты представь, что я случайно сюда зашел, а ты должен рассказать о случившемся. Вот и рассказывай. О чем хочешь. Давай так. Ты с себя начни, кто ты, что ты, а уж после к разборке перейдем.
Костя достал из куртки платок, приложил к кровоточащей ране на тыльной стороне кулака. Вероятно, порезался, когда бил стекло.
– Ладно… Паспорт видели? Родился здесь, в шестьдесят девятом. Жил до двадцати пяти с предками, на Гражданке. После свадьбы сюда перебрались.
– К жене?
– Нет, у Нади тоже с жильем не светит. Снимаем комнату. Десять метров. За полтинник зеленых в месяц. В принципе, недорого.
– Дети есть?
– Ну, пока как-то… Всякие причины…
– Ладно, это неважно, – Данилов по тону Буковского понял, что тема деликатная, и решил не заострять на ней внимания. – То есть вы тут четыре года живете?
– Три с половиной. Сначала пытались у моих жить, но, сами понимаете, свекровь с невесткой в одном доме…
– Понимаю.
– Вот. После школы армия, потом шоферил в грузовом парке на КамАЗе, последний год продавцом в спортивном. Лыжами торгую.
– Что, шоферить надоело?
– Не надоело, но… Здесь поспокойнее, да и зарплата получше. Приятель пристроил. А чего такого? У нас девчонка в классе была, умная, с золотой медалью школу закончила, в универе училась. А сейчас порошками стиральными возле метро торгует. Наука наукой, а жрать-то надо. Денег, конечно, не хватает, я у бати «копейку» беру, халтурю по выходным, как раз на квартиру. Надюха в парикмахерской, мастером. Знаете на Октябрьском салон, рядом тут?
– Знаю.
– Два через два. Вот и вся жизнь.
– Точно с ментурой никаких проблем?.
– С ГАИ были. Один раз права отобрали, пришлось ходатайство писать.
– За что отобрали?
– Остаточные явления.
– А как вообще с этим делом?
– Да как у всех, наверное. Праздники, дни рождения…
Костя задумчиво уставился в пол, вероятно, думая, что еще рассказать о себе.
– А с Надей как? – Данилову хотелось оживить беседу, иначе оба могли уснуть.
– Я ее люблю, – неожиданно изменившимся голосом ответил Костя. – Очень люблю. И она.
«И она» было сказано на полтона тише, что, конечно же, не укрылось от Алексея.
– Я это понял. Судя по тому, как ты их… Костя выглядел старше своих лет, ему смело можно было дать тридцать пять. Глубокие морщины, ранняя седина. Выражение «жить, чтобы выживать» вполне подходило к его внешнему облику. По комплекции он явно уступал своим сегодняшним жертвам.
– Я ее со второго класса… люблю.
– А почему не с первого? Во втором уже поздно об этом думать. Старость, – Алексей подавил зевок.
– А я влюбился! Правда… Надю к нам из Другой школы перевели. Ну, я сразу и…
У Буковского резко потеплел взгляд, он стал рассказывать про Надю скорее самому себе, нежели сидящему напротив оперу. С неподдельной нежностью, смешанной с грустью. Про то, как подарил ей на уроке шоколадку, тайком подсунув в парту, как помог на контрольной, а сам схлопотал «пару», как долго не решался пригласить в кино, но все же пригласил. Как поцеловал в подъезде, а после неделю не появлялся в школе, напившись ледяной воды и заработав ангину. Как чуть не выпрыгнул из школьного окна прямо на выпускном вечере, когда случайно застал Надю в обнимочку с пацаном из параллельного. Как раз в неделю писал ей из армии, хотя она ни разу не сказала, что он нравится ей. Как месяц беспробудно пьянствовал, вернувшись и узнав, что Надя выскочила замуж за того самого пацана из параллельного…
В общем, ничего особенного, обычная жизнь, дорожка, по которой проходит каждый второй. Просто у кого-то она прямая, а у кого-то извилистая, с ямками и трещинами. Но, по большому счету, одинаковая. Записки, шоколадки, портфель до дому, кино, поцелуи, письма…
Данилов не прерывал говорящего, хотя его монотонный голос действовал сильнее снотворного. Человек только что уложил двоих, но еще не до конца осознал это – какой-то выход эмоций необходим.
– Они недолго жили, год где-то. Я ведь Надю еще до армии предупреждал, чтобы она Генкой не увлекалась. Не потому, что ревновал, Генку как пацана мы хорошо знали. Урюк редкостный. Урюком был, урюком и остался. Я знал, что ничего у них не получится. Потом уже с Надей говорил – зачем? Сама до сих пор не понимает.
– А ушла почему?
– Генка ее и не любил. Он ее для интерьера завел, как куклу красивую. За крутого себя держал, стало быть, все лучшее – ему. Чтоб завидовали, вот я какой, захотел ее и получил. А Надя-то не разглядела его как следует. После только поняла, к кому попала. Свекровь там такая же, за каждым шагом шпионила, в измене уличить хотела. А вышло наоборот – однажды Надя раньше с работы вернулась и застукала верного муженька с птичкой. Он и не оправдывался, мол, я тут хозяин, кого хочу, того и привожу.
Надя к матери ушла, на развод подала. Без претензий. Генка пару раз на суд не пришел, их и развели, благо детей не было.
Я за то замужество Надю не осуждал и сейчас не осуждаю. И потому что люблю, и потому что… Всякое ведь бывает, кто не ошибается?
– Конечно.
Данилов вспомнил, как Стас Величко однажды решил чужую семейную проблему. Две тетки с его территории не поделили одного мужика. И давай друг другу пакостить по мелочи. То у одной неизвестные дверь сломают, то у второй окно камнем вышибут. Потом до мордобоя дошло. А мужик сам определиться не может – то с одной, то с другой. Такое впечатление, как специально. Плохо разве?
Пришлось Стасу за него определять, надоело из-за их локального конфликта бумагу переводить. Вызвал он всю троицу, посадил перед собой, а потом взял и посчитал баб: «Эни-бэни, рики-факи…» Третий лишний. Лишняя. «Все, граждане, объявляю вас мужем и женой. Поздравляю. Ступайте в ЗАГС, и совет да любовь. И учтите, дамочки, будете опять друг другу личики царапать, я вашего козлика ненаглядного отправлю пастись в таежный заповедник. Слышал, козлик? А теперь – в ЗАГС».
Конец ознакомительного фрагмента.
