– Может, убрать вуальку? – предположила конопатая горничная. Портниха прищурилась оценивающе, одернула подол пышного розового платья:
– Вуальку надо погуще… Совсем густую, понимаешь? И длинную, до шеи…
Смышленая горничная закивала, едва сдерживая смех. Или Юте показалось?
Снова подскочила принцесса Май, радостно всплеснула руками, принялась трогать и луну, и солнце, укололась о золотой луч, расхохоталась:
– Юта, это чудо! Как здорово, какое у тебя платье!
Маленькая Май была наивна даже для своих шестнадцати лет. Вертрана поглядывала на Юту издали, вздыхала и поправляла бантик на правом бедре.
Юта между тем вертела шляпку так и сяк, надвигала на лоб и натягивала на затылок, кусая губы и становясь от этого еще некрасивее. Горничные искоса переглядывались за ее спиной; ловя в зеркале их взгляды, она едва сдерживала злые слезы. Уродина. Как ни верти – уродина.
– Ваше высочество, – мягко начал мастер, но его дернули за рукав, и он растерянно замолк; кто-то в углу хихикнул тонко, на него зашикали сразу несколько голосов. Юта покраснела, как рак.
– А ты не горбься, Юта, – издали посоветовала принцесса Вертрана.
– Не грызи губы, не морщи лоб и не кривись так – тебе не к лицу…
Сестра ее развернулась резко, как на пружине:
– Зато тебе к лицу… Тебе к лицу эта… это…
Она так и на придумала, что сказать дальше. Горничные зароптали удивленно, Юта повернулась на каблуках и выскочила из гостиной, хлопнув дверью.
Маленькая Май широко распахнула голубые глаза, которые тут же наполнились слезами:
– Зачем же… Портить себе праздник…
– И другим, между прочим, – негромко заметила Вертрана, снова поворачиваясь к зеркалу.
Три королевства существовали бок о бок вот уже невесть сколько веков, и, если верить летописям, войны между ними случались только дважды: первый раз, когда принц страны Контестарии похитил принцессу из соседней Акмалии и взял ее в жены без разрешения родителей, а спустя пару сотен лет второй раз – когда какой-то акмалийский жестянщик, подвыпив в трактире, оскорбил действием вертевшуюся под ногами кошку, которая, как известно, является геральдическим зверем королевства Верхняя Конта. В остальное же время три королевства сосуществовали тихо и мирно, время от времени заключая междинастические браки, так что все три королевских двора находились друг с другом в некотором родстве.
…Плескались на ветру флаги со свирепыми кошачьими мордами. Подготовка к шляпному карнавалу на какое-то время вытеснила все другие заботы. В этом году празднество устраивала Верхняя Конта, и Юта, слоняясь по дворцовым переходам, то и дело натыкалась на своего отца – король метался, спеша отдать последние распоряжения, бормоча свое любимое ругательство – горрргулья… Взмокшая, раскрасневшаяся свита огибала Юту, как нежелательное препятствие.
С минуты на минуту ожидалось прибытие августейших особ из сопредельных государств – Юте видно было из окна спальни, как впопыхах расстилаются ковровые дорожки на булыжнике дворцового двора, как выстраивается оркестр, сверкая до блеска начищенной медью. Мелькали в радостной сутолоке кудряшки Май, бирюзовое платье, шляпка со вздымающейся волной – маленькая принцесса деятельно включилась в предпраздничную суматоху.
Послонявшись по дворцу, постояв у книжного шкафа и повертев в руках до дыр зачитанный роман, Юта одернула злополучное розовое платье и направилась на половину матери.
В покоях королевы никого не оказалось. Открытым стоял клавесин, горкой громоздились на его крышке шляпные картонки, на ковре лежали забытые пяльца. Юта машинально подняла их – ее мать вышивала фрагмент легенды о похищении девушки драконом. Зеленый шелковый дракон был уже готов и извергал оранжевое пламя, а вот жертву его обозначали пока всего несколько стежков.
Не ведая зачем, Юта побрела в покои фрейлин.
Она шла и трогала лепные завитушки на стенах, вздыхала, пыталась достать до носа кончиком языка – благо коридоры были пусты и никто не мог определить, к лицу это Юте или не к лицу. Остановил ее доносящийся откуда-то негромкий разговор; Юта узнала голос матери и завертела головой, пытаясь определить, откуда слышится беседа.
– …и в этом есть и наша вина, – со вздохом призналась кому-то королева.
Юта, помедлив, повернула на голос и оказалась в комнате, перегороженной тяжелой портьерой. Там, за бархатной стеной, королева выслушивала ответ своей собеседницы:
– Вряд ли, ваше величество. Вы не обделили ее ни заботой, ни любовью.
Сердце Юты на секунду остановилось, чтобы тут же забиться смятенно и беспорядочно.
– Звездочет утверждает, что весь день будет великолепная погода, – фрейлина, похоже, пыталась направить разговор в другое русло.
Королева вздохнула громко и удрученно:
– Ах, дорогая… К ее лицу, к ее фигуре еще и скверный характер, раздражительность и упрямство… Придется посмотреть правде в глаза – она так никогда и не выйдет замуж.
Юта бесшумно повернулась и вышла в коридор. Пробегавший паж со шляпной коробкой испуганно от нее шарахнулся.
Нет, она не станет плакать. Тысяча горгулий! Если бы она ревела каждый раз по любому поводу…
Она брела дворцовыми коридорами, как слепая. Слезы комом стояли у нее в горле.
Во дворе радостно возопили трубы – августейшие гости наконец прибыли. Королевская чета из Акмалии с дочерью Оливией и престарелый король Контестарии с сыном…
Юта всхлипнула.
Сидя на траве в опустевшем дворцовом парке, она решила, что больше никому не испортит праздника. Она… уйдет навсегда. Прямо сейчас.
Ей стало немного легче.
Это была ее любимая игра – В-То-Что-Я-Ухожу-Навсегда. Юта играла в нее, когда не душе становилось совсем уж скверно.
Снова запели трубы. Юта поднялась и, сутулясь больше обычного, побрела к воротам.
Она отправляется в изгнание, она больше никогда не увидит мать, отца, Вертрану и Май. Она никогда не вернется в старый парк, хранящий воспоминания о ее детстве.
Сначала Юта шла довольно решительно, но, с каждым шагом все более проникаясь горечью своего изгнания, в конце концов совершенно искренне в него уверовала, растрогалась до глубины души, и, пробормотав непослушными губами: «Мамочка, любимая, прости» – разрыдалась в объятиях старого платана. Жалобно зазвенело золотое солнце на шляпке, ударяясь о стеклянные звезды.
Слезы помогли ей обрести душевное равновесие.
Усевшись на кромке тихо ворчащего фонтана, Юта опустила подбородок на стиснутый кулачок и глубоко задумалась.
Воистину, если твой нос чуть длиннее, чем принято, рот больше, чем люди привыкли видеть, а ростом ты под стать королевскому гвардейцу – тогда, милостивые господа, времени на размышления у вас предостаточно. Почему-то при слове «принцесса» все расплываются в улыбке и спешат добавить «прекрасная», а если принцесса чуть менее хороша, чем хотелось бы – тут, представьте, и обиды, и горькое разочарование.
В глубине парка застучал дятел – Юта прислушалась и рассеянно улыбнулась. Интересно, как бы дятел ухитрялся долбить кору, обладай он маленьким носиком Вертраны!
Юта удовлетворенно потрогала свой нос и улыбнулась шире. Впрочем, улыбка ее быстро погасла.
Вертрана… Совершенно незачем было на нее орать. Гор-ргулья, у нас не так много сестер, чтобы обращаться с ними подобным образом!
Твердо решив сказать сегодня Верте что-нибудь очень приятное, Юта успокоилась.
В чаше фонтана сновали золотые рыбки; Юта сунула руку в теплую, чуть зеленоватую воду, и рыбки тут же принялись тыкаться рыльцами ей в ладонь. Интересно, а как рыбы дышат под водой? Когда-то в детстве Юта тоже попробовала – и чуть не захлебнулась…
Не выдержав щекотных прикосновений, она рассмеялась и выдернула руку, подняв целый дождь разноцветных брызг.
Да, тысяча горгулий, ее нос действительно похож на шило, но, дорогие мои, он способен различать запахи пяти сортов роз, не говоря уже о сыре и мясных подливах! А глазам не величина важна, а зоркость… Губы мы больше кусать не будем, найдутся кушанья и получше, да и горбиться не стоит… И уж конечно, маме придется взять назад свои слова и о раздражительности, и об упрямстве. Десять тысяч горгулий, да разве принцесса Юта не сможет взять себя в руки!
На дворцовой площади снова запели трубы. Юта подскочила, как ужаленная: а ведь Остин-то, наверное, давно приехал!
Она заглянула в воду фонтана – нос и глаза уже никому не могли выдать ее слез – и, подобрав платье, поспешила во дворец.
Посреди самшитовой аллеи ее окликнули. Звонкий голосок Май наполнял, казалось, каждый уголок парка:
– Юта, Юта! А вот ты где!
Рассмеялись несколько молодых голосов.
Юта обернулась.
По дорожке, усыпанной морским песком, важно шествовали Вертрана в обнимку с акмалийской принцессой Оливией, вокруг них весело носилась Май. Наперсница Оливии – а у Оливии была наперсница! – торжественно, как маршальский жезл, несла яркий летний зонтик, а чуть приотстав, шел, жуя травинку, контестарский принц Остин.
