И так мы все росли, целое юношество целого поколения. Даже не одно поколение, так как я уже очень стар. Приблизительно со 2-го курса университета, проезжая в Нижний, я услышал разговор мужиков рабочих о Курбатове, мучном торговце в Нижнем, который отправлял свои баржи с хлебом в разные концы России. Курбатов, Блинов -это нижегородские старообрядцы. И вот говорят мужики про свои личные дела, про свои деревенские дела, и краем голоса - про большие нижегородские дела, ярмарочные дела. И говорят они совсем не тем голосом, как учился я все время в университете и в гимназии, из Шпильгагена и Лассаля и Прудона; как в гимназии еще я вычитывал в книге Флеровского 10 : "К положению рабочего класса в России". Это была толстая основательная книга, с таблицами. И, появившись в 70-х годах, она была раннею зарею теперешней нашей революции, конечно.
Крестьяне, из сельца Черняева, верстах в 30 от Нижнего по направлению к Москве, говорили, как я помню, что "если бы не отец Курбатов (имя и отчество я забыл), то все они погнили бы с голодухи". Они выражались как-то хлебно, рабоче. И говорили, что он и из деревни хлеб берет,- и дает зарабатывать на пристанях. "Куль хлеба носят" 11,- припомнил я из книги Максимова, народника, по заголовку популярной его книги - "Куль хлеба". Меня поразила эта беседа мужиков "про свои дела", так непохожая на то, что я читал "из Лассаля и Прудона". Там ненависть и перспективы отчаяния. Здесь любовь и явная благодарность. Но там, однако, наука. Хотя и здесь тоже явно ощущение. А главное ощущение человека всегда чего-нибудь стоит. Конечно, человек ошибается, думая, что "Земля неподвижна", а "Солнце встает", однако смотреть, как оно "встает поутру",- так счастливо, и за все это по мелочам скажешь: "Слава Богу".
Я перестал размышлять и о Прудоне и о Лассале, а стал присматриваться, как "по мелочам" складывается жизнь и как где людям живется хорошо, а где - не хорошо. И вот за всю жизнь, уже за сорок лет наблюдения, вижу и видаю: везде, где людям живется деятельно, работяще, трудолюбиво,- там живут они и хорошо, а где нехватка работы - живут не просто плохо, а - окаянно. Тут не только что не хватает в хозяйстве, но от хозяйства действительно все перекидывается и на душу, на мораль: наступает такое настроение души, что Бога клянешь, жизнь клянешь и сам как-то становишься проклят. Но дело-то действительно в "работишке" и "заработной плате". Все дело - "в Курбатове", говоря лично и местно, говоря о Нижнем Новгороде и не восходя к планете. Собственно, для меня сделалось совершенно очевидно, что всякая данная местность живет худо или хорошо от прихода в эту местность или от зарождения в этой местности людей с инициативой, соображением, с каким-то широким раскатистым глазом и духом, которые решились бы "начать", а "уж мы - при них". "Как", "что" начать - вопрос десятый. Мы, ленивые и недогадливые,- ко всему примкнем. Ко всему пристанем и поможем. Но у нас нет смекалки, нет, собственно,- воображения. Нет и смелой предприимчивости. Нет вот этих, собственно, практических даров, хотя теоретические дары, может быть, и больше. Я пою песни, я говорю сказки, наконец, я способен к мысли и философии: но неумел в жизни. И вот, уверен: переспроси кого угодно, переспроси миллионы людей, и все эти миллионы равно скажут, что они готовы кое в чем поступиться, кое в чем дать выгоду перед собою тароватому практически человеку, лишь бы выдумал что-нибудь, решился на что-нибудь, завел промысел, "дело", и, припустив нас к работе своей, к помощи себе,дал? однако, и нам существовать. Собственно, тут нет даже "несправедливости" в мнимом "экономическом преимуществе" тароватого человека: дело в том, что он зато не знает песен, сказок и, может быть, не имеет прелестной семьи или удачно любви - как я. Может быть, он имеет большую любовь, обширную любовь, но - продажную, покупную, которая ничего, на мой взгляд, не стоит. Во всяком случае, в сумме психологических богатств, сумме здоровья и долгой жизни, в смысле спокойной жизни - я даже счастливее его, или не менее счастлив, чем он, если и беден или если очень ограничен в средствах. И вот потому охотно даю ему из своих "грошиков" кое-что, именно ту часть, из-за которой Прудон все собственности назвал "кражею", если он изобретательностью и предприимчивостью "дал мне жить", хотя и бедно. Я понял, что эти расчеты на бумаге у политико-экономистов если и верны, то верны лишь алгебраически, а не в "именованных числах" пудов, фунтов, месяцев, мер веса и времени. И они верны "вообще в мире", но неверны "в нашей Нижегородской губернии", и еще обобщение: что они верны у Лассаля и Шпильгагена, но не имеют никакого применения ко мне, обывателю. Из-за чего же я сердился? А я горел. О, как горел!
Мне представилось, что весь вопрос о деятельных людях и в деятельных живых, оживленных местностях. И что вот талант - "зажечь местность деятельностью" есть в своем роде пушкинский дар, лермонтовский дар. Именно оттого, что я так пережил это в огорчениях души, и еще немного потому, что сам я решительно неизобретателен и даже скрытно ленив,- я оценил эти практические дары, думаю - редчайшие и труднейшие дары человека, самою высокою мерою, ни в чем не уступает их подвиг и дар поэтам и философам. Всегда мне представлялось, что люди, как Курбатов, Сытин, Морозов, суть как бы живители местностей, а в сумме золотых голов своих и энергией - живители всей России. Тут соединились в моем представлении сведения о Петре Великом: я читал, ребенком почти, как царь иногда шел "по улице под руку с каким-нибудь фабрикантом". Я читал в таком возрасте, что не понимал еще разницы между фабрикантом и рабочим: и, зажав место в книге пальцем,кинулся к матери рассказать, что "Царь иногда ходил, разговаривая, под руку с рабочим". Мать не поняла или не расслышала и ничего не сказала. Но мысль, что "вот так можно делать",- очаровала меня. В бедноте детской жизни мы знали только фабричных с фабрики Шиповых и Мухиных, в Костроме. Но жизнь бедных всегда была мне понятна. И вот вдруг это представление, на место социал-демократического, алгебраического; - Э! была бы оживлена местность! Были бы хорошие базары! Было бы много лавочек. Мастерских бы побольше, контор. Фабрики мне представлялись еще слишком страшными. Погуще бы были городские ряды (центральный базар в Костроме). И тогда - все будет хорошо, в нашем Нижнем, в Новгороде хорошо. А Шпильгагена и Лассаля - побоку. Все это какая-то астрономия политической экономии, от которой ни тепло, ни холодно. "Солнце, может быть, и не встает: а Богу молишься все-таки на встающее солнце". Жизнь играет и может век играть, может века играть - если люди живы, деятельны, предприимчивы, скромны и трудолюбивы. А если нет - то люди на одном поколении, на глазах одного поколения - передохнут в голоде, отчаянии, злобе. Нужно заметить, что эту гибель людей от нужды я конкретно видел в детстве. Не буду скрывать, что именно так погибла наша собственная семья - от "неудавшейся работы", от того, что "негде было работать", и вообще от того, что не было около деятельного и заботливого человека.
---------------------------------------------------------------------------
Примечания
1. сам друг мой - П. П. Перцов. 2. "В сем одеянии..." - Н. М. Карамзин. История государства Российского. Т. IX, гл. 2. 3. безобразная бессудностъ над офицерами и неугодными матросами - речь идет о расправах революционных матросов над адмиралом Р. К. Виреном и флотскими офицерами в феврале -марте 1917 г. 4. на середину Роны - На Роне стоит Лион, где во время Великой французской революции свирепствовал якобинский террор; потоплениями заключенных были известны власти Нанта, находящегося на Луаре. 5. "русский бессмысленный и жестокий бунт" - А. С. Пушкин. Капитанская дочка, гл. XIII. 6. "Былом" эпохи Бурцева и Богучарского - журнал "Былое", посвященный истории русского освободительного движения, издавался в 1900-1904, 19081913 гг. за границей и в 1906-1907, 1917 гг. в России. В 1906 г., в ? 12 в нем были напечатаны материалы о "чигиринском деле" (в это время журнал редактировался В. Л. Бурцевым, В. Я. Богучарским и П. Е. Щеголевым): попытке землевольцев Я. В. Стефановича, Л. Г. Дейча и др. поднять крестьянское восстание, воспользовавшись подложным царским указом (1877). 7. "всякая собственность..." - основной тезис известного сочинения Пруд она "Что такое собственность?" (1840). 8. "Железный закон" - Железный закон заработной платы, по которому заработная плата определяется минимумом средств существования, необходимых для поддержания жизни работника и его семьи, приобрел популярность в изложении Ф. Лассаля, например, в его "Гласном ответе Центральному Комитету" (1863). 9. Лео Гутмана - Прообразом героя романа Ф. Шпильгагена "В строю" (1866), который стал известен в России под заглавием "Один в поле не воин", считается Ф. Лассаль. 10. Флеровского - Флеровский (В. В. Берви). Положение рабочего класса в России. СПб., 1869. 11. "Куль хлеба" - роман С. В. Максимова "Куль хлеба и его похождения" (1873).
