– Если у вас нет настоящего жемчуга, не унижайте себя подделкой, – сказала она однажды Елене Анатольевне, увидев сережки, которые той очень нравились. Причем подделку Берта Абрамовна различала даже не с двух шагов, а еще находясь за дверями кабинета. Так, благодаря главной хранительнице Елена Анатольевна узнала, что колечко, которое подарил ей Гера и которое она считала золотым и очень дорогим, оказалось позолоченным.
– Если мужчина считает для себя позволительным делать такие подарки, найдите себе другого. И побыстрее, – посоветовала Берта Абрамовна. – Он обманет вас раньше, чем вы думаете. И окажется такой же фальшивкой, как это кольцо.
Елена Анатольевна часто сидела за своим столом, уставившись на чистый лист бумаги, представляя себе, кем на самом деле может быть главная хранительница и откуда она черпает силы. Ведь не может обычный человек находиться в двух местах одновременно. Она ни разу не видела, чтобы Берта Абрамовна обедала или завтракала. При этом, во сколько бы Елена Анатольевна ни пришла на работу и как бы поздно ни засиживалась, главная хранительница была на своем посту. Могло показаться, что Берта Абрамовна вообще не ест и не спит. И эта ее способность – оказываться за спиной, слышать сквозь стены… Елена Анатольевна побаивалась начальницу. Да что там побаивалась – боялась.
Впрочем, она часто думала о том, что мало имело отношения к действительности, к реальной жизни. Иногда она представляла себе, что тоже не живая, а, например, мумия, которая лежит и наблюдает за происходящим из своего саркофага и видит Берту Абрамовну как бы со стороны. Елена Анатольевна могла провести целый день в мыслях о том, была ли у Шопена шизофрения, а если была, то что он чувствовал. И почему главная хранительница не разрешила повесить в главном зале портрет Шаляпина, сказав, что в музее «безумия предостаточно»? Что это значит? Елену Анатольевну два дня не покидала эта мысль.
Эта способность – часто уходить в себя – совсем ей не мешала. Напротив, придавала ее лицу особенную одухотворенность, нездешность, аморфность и «легкий налет идиотизма», как говорила Берта Абрамовна, правда, незлобиво. В это выражение лица, эти затуманенные глаза, чуть приоткрытый рот и легкую сутулость когда-то влюбился первый, и единственный, мужчина в жизни Елены Анатольевны – Гера. Хотя Елене Анатольевне больше нравилось его полное имя – Герман. Мужественное, решительное, харизматичное имя. Они не были женаты официально, Гера и не предлагал, но Елена Анатольевна всегда считала его мужем. Пусть гражданским, но все-таки мужем. И всегда говорила, что да, была замужем. Долго. Целый год. Этот год был для нее всем – и прошлым, и настоящим, и будущим. Этим годом она жила в своих мечтах, это время бережно хранила в памяти, правда, искромсав на кадры, как пленку. Она сохранила то, что хотела, и выбросила то, что причиняло ей боль. Например, последний месяц совместной жизни с Герой, когда он приходил поздно, как правило, нетрезвый, ложился спать, а утром поспешно уходил, как будто сбегал от нее. Елена собиралась с ним поговорить, но никак не могла решиться. Она, чтобы не чувствовать боли, придумала себе экскурсии по музею – как поднимается по лестнице на второй этаж, заходит в зал, рассматривает экспонаты. Елена Анатольевна погружалась во внутренние интерактивные экскурсии, заставляя себя припоминать малейшие нюансы из музейной экспозиции – цвет рамы на портрете, количество клавиш на клавесине… Гера смотрел ей в глаза, которые ничего не выражали, ни одной эмоции, и уходил. Иногда она даже не замечала, что он ушел. А потом Гера просто пропал. Исчез. Елена Анатольевна тогда пережила самое страшное время, думая о том, что он попал в беду – его похитили, убили, он потерял память.
Елена Анатольевна не могла, не умела говорить по телефону. Так бывает, когда человек изучает иностранный язык и вроде бы может читать, понимать, вести диалог, но самый простой телефонный разговор вызывает у него внутренний ступор. Даже простые слова не шли на язык, и появлялось ощущение немоты. Эта странная фобия – боязнь говорить по телефону – присутствовала у нее всегда. Елена Анатольевна немела и могла только тяжело дышать в трубку, не в силах сказать ни слова. Невероятных, практически немыслимых усилий ей стоило начать обзванивать больницы, чтобы узнать, не поступал ли туда ее Гера. Именно тогда она свалилась с чудовищным гриппом, металась в температурном бреду, в истерике, поскольку в больницы Гера не поступал, а найти в себе силы начать обзванивать морги и сообщить об исчезновении человека в полицию она не могла. Пробуждаясь от дурного сна, Елена Анатольевна понимала, что Гера ей никто – не муж, не родственник. Но в этот момент отрезвления у нее вновь поднималась температура и она проваливалась в забытье.
Однажды она открыла глаза и увидела перед собой Берту Абрамовну и других людей. Главная хранительница была в белом костюме с роскошной брошью. Стоявшие рядом с ней люди тоже были в белом. Елена Анатольевна с облегчением решила, что ее кошмарам пришел конец – она умерла и попала в музейный рай. И теперь все будет хорошо, раз рядом есть главная хранительница. Елена Анатольевна даже улыбнулась, поскольку ее предположения, что Берта Абрамовна – привидение или ангел-хранитель их музея, а вовсе не реальная женщина, подтвердились. И она погрузилась в тягучую, липкую дремоту.
Это был просто грипп. С высокой многодневной температурой.
Оклемавшись от болезни, приняв и признав, что Гера не умер, не лежит в больнице, а просто ее бросил, Елена Анатольевна открыла для себя социальные сети, зарегистрировавшись сразу на всех сайтах. У нее была одна цель – найти Геру. Впрочем, это оказалось проще, чем она думала, и быстрее, чем предполагала. И намного легче, чем обзванивать больницы. Гера нашелся в Израиле. Загорелый, веселый, в окружении друзей. Елена Анатольевна рассматривала эти фотографии, находясь в прострации – значит, он просто уехал? Разве это возможно?
Она погрузилась в транс, если ее состояние можно было считать трансом. Скорее она впала в кому, душевную. Замерла, застыла. Со стороны она казалась слегка заторможенной, что списала на осложнения после гриппа.
– Еленочка Анатольевна, что с вами? – Берта Абрамовна, конечно, не могла не заметить перемен, произошедших с молодой сотрудницей. Если она молчала, это совсем не означало, что она ничего не знает. Главная хранительница знала и про Геру, и про то, что Елена живет одна и никогда в жизни не позволит себе не явиться на работу, не предупредив. Поэтому когда ее не оказалось на рабочем месте, Берта Абрамовна тут же поехала к ней домой и вызвала врачей. И именно она невольно подсказала Елене официальную версию «болезни». «Почему глаза слезятся и хочется спать? Нет никаких сил?» – «Аллергия!» – «Вы принимаете лекарства?» – «Да, они часто дают такой эффект. Я от них на ходу засыпаю». Эта версия прижилась в коллективе. Считалось, что Елена Анатольевна страдает жестокой аллергией буквально на все – от цветочной пыльцы до музейной пыли – и вынуждена сидеть на таблетках. Поэтому и сонная. Поэтому и глаза на мокром месте.
Но именно благодаря Гере Елена Анатольевна, как это ни странно, продолжала жить. Через социальные сети она могла следить за его жизнью, узнавать о его передвижениях, новостях и мыслях. Правда, это было особенно мучительно. Оказалось, что целый год она прожила с совершенно чужим человеком. Совершенно. Даже не могла предположить, что он смотрит футбол, любит итальянскую кухню. Оказалось, что он достаточно злой и высокомерный, совсем не терпит критику. А еще – самовлюбленный и обидчивый. Но Елена Анатольевна, разглядывая фотографии, не верила, что этот Гера – ее Гера. Такого просто не может быть.
Она погрузилась в воспоминания – те, которые были ей дороги, которые она хранила. Она вспоминала, как была молодой сотрудницей, только пришедшей в музей. Пугливой, шарахающейся от каждой тени. Берта Абрамовна, принявшая ее на работу, первой догадалась, что Еленочка, как она ее сразу стала называть, близорука и забывает надеть очки. Отсюда и пугливость, впрочем, «очень милая», как отмечала главная хранительница.
Еленочка стояла около стойки в крошечном музейном буфете-столовой, разглядывая в витрине тарелки с салатом. На самом деле очки она оставила на рабочем столе и сейчас силилась понять – сегодня предлагают капустный салат или все-таки оливье. Елена Анатольевна не любила неожиданностей – она должна была знать, что будет есть. И очень страдала от того, что пыталась решить дилемму – спросить, что за салат, или не спрашивать? Капустный она терпеть не могла, а вот оливье, напротив, любила. И, задумавшись, терзала себя сомнениями – взять и надеяться на оливье и разочароваться, если все-таки окажется капустный? Такой ее и впервые увидел Гера – подающий надежды скрипач, который репетировал в одном из музейных залов. Он стоял за ней в очереди, и от этого Еленочка страдала еще больше – она не хотела вызывать заминку и причинять беспокойство остальным. И именно поэтому не рискнула спросить про салат – покорно взяла и обреченно вздохнула – салат оказался капустным. Свободных мест в буфете не было, и Гера подсел к Еленочке, чем напугал ее еще больше. Зато у нее сразу пропал аппетит, и вопрос с салатом был решен сам собой. Гере оказался не нужен собеседник – ему нужен был благодарный слушатель, которого он и нашел в лице Еленочки. Он рассказывал про концерт, про репетиции, про мечты стать дирижером. Еленочка слушала, с облегчением отставив салат. Ее в тот момент заинтересовал не столько Гера, сколько найденный благовидный предлог – она может не есть салат, поскольку увлечена разговором.
