Сначала камергер осмотрел донью Консепсьон, храпевшую, как пьяный звонарь. Потом обогнул кровать и склонился над телом ее духовника; тот раньше был весьма хорош собой, когда стоял на ногах. Пощупал его пульс. Жест совершенно излишний, поскольку трупная бледность молодого человека была вполне красноречива.
— Мертв, — изрек камергер.
Донья Исабель испустила крик ужаса.
— Madre de Dios!
— Боюсь, что незачем приплетать Мать нашего Господа к этой драме, — сказал камергер, наклонившись, чтобы взять с пола отвратительно грязную простыню.
Дуэнья отпрянула и перекрестилась. Камергер открыл дверь, велел принести одеяло и призвал двух лакеев.
— Отнесите тело в часовню, — приказал он. — Я сам сообщу аббату о случившемся.
Он подождал исполнения приказа и повернулся к донье Исабель:
— Вы знали этого человека?
— Брата Игнасио? Он исповедует… исповедовал графиню семь лет.
Камергер кивнул и, чтобы не слышать храпа графини, направился в маленькую гостиную, где заметил три бокала на столе. Он взял один, понюхал и поставил обратно.
— Кто был здесь вчера вечером кроме графини и ее духовника?
— Не знаю, ваша милость. Графиня поужинала в семь часов, как обычно, с братом Игнасио, потом удалилась. Я ушла спать в девять часов.
— Но кто же тогда накрыл на стол?
— Не знаю… Быть может, паж.
— Паж?
— Висентино.
Камергер опять кивнул; он вспомнил, о ком идет речь, поскольку красоту этого юнца трудно было не заметить: огромные темные глаза, алые губы, лилейная кожа, блестящие, черные, как вороново крыло, волосы. Когда графиня прибыла во дворец, мальчик нес ее сумочку.
— Где он?
— Я его еще не видела, благодарение Богу.
Камергер подошел к двери и приказал:
— Пусть найдут пажа Висентино!
Затем стал мерить комнату шагами, заложив руки за спину.
— Этот паж имел обыкновение пить с графиней?
Донья Исабель ответила растерянным взглядом.
— Не знаю, ваша милость… Н-не думаю… Это ведь всего лишь паж…
Она залилась слезами.
Постучали. Пажа Висентино не было в его комнате, и никто не знал, где он. Камергер приказал искать по всему дворцу, а если надо, и по всему Мехико. Потом спросил:
— Где графиня хранит свои драгоценности?
— В железном ларце.
— Где он?
— Не знаю, ваша милость, — ответила донья Исабель еще более испуганно. — В Лиме графиня запирала его в железном шкафу, ключ от которого был только у нее. А здесь, думаю, прятала под кроватью.
— Под кроватью?
Камергер заглянул под кровать графини, чей храп сменился хриплым дыханием. Ничего, кроме ночного горшка.
— Отыщите мне этот ларец.
Новая напасть повергла донью Исабель в почти старческую дрожь. За исключением большого шкафа, который содержал только два плаща и дорожные сундуки, покои, предоставленные в распоряжение графини Миранды, были меблированы по-спартански, как и большая часть колониальных жилищ: две кровати, два кресла, столы, молитвенная скамеечка перед маленьким алтарем с распятием. Дуэнья развела руками в знак бессилия.
— Как звали пажа?
— Висентино де ла Феи.
Камергер покинул покои графини стремительно и в дурном расположении духа.
Графиня Миранда отчасти пришла в себя. Но только через два дня. И лишь отчасти. Утром, заметив у изножия своей постели самого вице-короля и его камергера, она сильно удивилась и с угрозой спросила:
— А где ангелы?
Вопрос вызвал тягостное молчание.
— Здесь нет ангелов, — ответил наконец вице-король. — Вам нездоровилось, графиня. Мы беспокоимся о ваших драгоценностях. Где вы их храните?
— Под кроватью, — сказала она недоуменно.
— Их там нет.
— Невозможно. Ключ при мне.
Она положила руку на грудь, явно стараясь нашарить цепочку. Цепочки там не было.
— Где мой ключ? — крикнула графиня.
Вице-король и камергер мрачно переглянулись.
— Очевидно, исчез вместе с вашим ларцом. И с вашим пажом.
— Висентино? Не может быть. Он здесь. Я его только что видела.
И графиня стала визгливо звать пажа. Наконец в глазах доньи Консепсьон промелькнула растерянность.
— Куда вы дели Висентино, ваша светлость? — спросила она грозно.
Вице-король посмотрел на нее долгим взглядом.
— Графиня, корабль, который доставит вас в Испанию, отплывает в конце недели. Вы отправитесь в путь завтра.
— А где брат Игнасио?
— На небе, сударыня. Или в аду. До свидания, сударыня.
Когда вице-король и камергер покидали комнату, графиня Миранда истошно вопила, призывая Висентино и брата Игнасио.
В конце недели, 21 июня, с умом столь же прискорбно пострадавшим, как и ее богатство, графиня Миранда под надзором доньи Исабель села в Веракрусе на борт пятидесятидвухпушечного корабля «Espiritu de Gracias»,[5] взявшего курс на Кадис.
Тем временем прелестная девушка, покинувшая дворец на заре этой драмы, высадилась во флоридском порту Майами после трехдневного плавания на скрипучей, но еще стойко державшейся на волнах посудине с не слишком удачно подобранным именем «Estrella del Sur».[6] Что касается имени самой девушки, которым поинтересовался капитан корабля, удивленный, что столь хорошенькая барышня путешествует одна, то она еле слышным голоском назвалась Мерседес де Леаль, дочерью армейского лейтенанта из Новой Испании, который отправил ее к больной матушке. Она даже предъявила записку от этого самого лейтенанта де Леаля, где тот убедительно просил капитана доставить его дитя по назначению. К офицерской дочке почтительно относились в течение всего плавания.
В первый день июля нарочный гонец сообщил графу Миранде о постигшем его несчастье.
Удар был жесток: пропавший ларец заключал в себе пятнадцать изумрудов, самый крупный из которых, еще необработанный, был величиной с кулак, множество драгоценных камней из Тапробаны, включая восхитительный рубин, невиданный лунный камень и целое состояние в тихоокеанских жемчужинах, в том числе крупных черных, а также четыреста тринадцать португальских райсов и тысячу двести пятьдесят испанских эскудо…
На следующий день после этой горестной новости губернатор Лимы граф Миранда был найден мертвым в своей постели. Он умер от кровоизлияния в мозг, о чем свидетельствовала почерневшая струйка крови, запекшаяся у него на губах.
Наверняка переволновался.
2. КОШМАР
Майами был весь пропитан затхлостью. К тому же пышная растительность и топкая почва расплодили полчища комаров. Их присутствие угадывалось сразу, стоило только поставить ногу на трап, спускавшийся к причалу.
