швейную машинку, она лишилась единственного средства к пропитанию, а вскоре и комнаты, которую считала домом. В работном доме их с ребенком ждала бы разлука, поэтому женщина предпочитала ночевать на площади в обнимку с сыном, укрывшись шалью[5].
На одной из каменных скамеек нашла пристанище пожилая пара, прежде никогда не знавшая бед[6]. Супруг работал музыкальным директором театра, но в результате несчастного случая утратил трудоспособность. Накоплений у супругов не было, они задолжали за квартиру и лишились крова, а теперь вынуждены были ночевать под звездами. Перспектива сдаться в ближайший работный дом казалась слишком унизительной и страшной – об этом супруги даже не задумывались.
Сотни людей стекались на Трафальгарскую площадь и засыпали на ее мостовой. Их истории были очень похожи. Агитаторы политических партий быстро смекнули, что в их распоряжении готовая армия озлобленных людей, которым больше нечего терять. Лондонцы давно заметили, что Трафальгарская площадь находится на линии, пересекающей город с востока на запад и отделяющей «богатые» кварталы от «бедных»: искусственная граница, которую, в отличие от невидимых пут, не позволявших бесправным высказаться в свою защиту, легко было перешагнуть. В 1887 году перспектива социального бунта представлялась многим пугающе реальной. Вместе с тем некоторые недооценивали угрозу. Ежедневные речи социалистов и реформаторов на Трафальгарской площади – Уильяма Морриса, Анни Безант, Элеоноры Маркс и Джорджа Бернарда Шоу – способствовали мобилизации населения, и на улицы вышла распевавшая лозунги многотысячная толпа с транспарантами, что неизбежно привело к стычкам. Служба столичной полиции и магистратский суд на Боу-стрит работали сверхурочно, чтобы сдержать натиск протестующих и очистить площадь от тех, кого они считали попрошайками и возмутителями порядка. Но те были неумолимы как прилив: стоило оттеснить их – и они снова возвращались.
Восьмого ноября власти совершили роковую ошибку: комиссар полиции сэр Чарльз Уоррен запретил все собрания на Трафальгарской площади. Простой люд, для которого площадь в самом сердце Лондона стала местом объединения и форумом политических действий, воспринял это как объявление войны. На тринадцатое ноября запланировали демонстрацию. Формальным поводом для нее послужило требование освободить члена парламента от Ирландии Уильяма О’Брайена, но недовольство протестующих не ограничивалось этим делом. Демонстрация собрала более сорока тысяч мужчин и женщин. Им навстречу вышли более двух тысяч полицейских, королевская и гренадерская гвардии. Стычки начались почти мгновенно; полицейские с дубинками атаковали протестантов. Несмотря на мольбы организаторов, многие участники демонстрации прихватили с собой свинцовые трубы, ножи, молотки и кирпичи; арестовали сорок человек, более двухсот получили ранения, а по крайней мере двое были убиты. Но, увы, Кровавое воскресенье – а именно под этим названием происшествие вошло в историю – не ознаменовало окончание конфликта. Звон разбитого стекла и общественные беспорядки сопровождали жизнь лондонцев вплоть до начала следующего года.
Главными героинями этих двух спектаклей стали две женщины, чья жизнь и смерть оказались столь значимыми для девятнадцатого века. Одной была королева Виктория, давшая свое имя эпохе, продлившейся с 1837 по 1901 год. Другой – бездомная по имени Мэри Энн Николс, или Полли, как ее называли в быту, одна из многих, кто в тот год волею судеб очутился на Трафальгарской площади. В отличие от монархини, про Полли со временем все забыли, хотя имя ее убийцы по-прежнему вспоминают с замиранием сердца и даже с извращенным восторгом. Джек-потрошитель.
Чуть больше двенадцати месяцев отделяет лето празднования юбилея коронации Виктории от того дня, когда была убита Полли Николс, – 31 августа 1888 года. Полли стала первой из пяти «канонических» жертв Джека-потрошителя, тех, чья смерть, по результатам полицейского расследования, наступила в результате действий одного и того же преступника, орудовавшего в районе Уайтчепел в лондонском Ист-Энде. Вскоре после убийства Полли Николс, 8 сентября, во дворе дома на Хэнбери-стрит был обнаружен труп Энни Чэпмен. Ранним утром 30 сентября Джек-потрошитель нанес удар дважды. Жертвами двойного убийства стали Элизабет Страйд, чье тело было обнаружено во дворе фабрики Датфилда на Бернер-стрит, и Кэтрин Эддоус, убитая на Митр-сквер. После этого Потрошитель на время приостановил свои кровавые злодеяния. Финальное зверство он совершил 9 ноября: убил и изувечил Мэри Джейн Келли в ее собственной постели в доме № 13 по Миллерс-корт.
Жестокость убийств в Уайтчепеле потрясла лондонцев и людей во всем мире, узнавших о произошедшем из газет. У всех жертв Джека-потрошителя было перерезано горло. У четырех из пяти – извлечены внутренности. Все убийства, кроме последнего, были совершены на улице под покровом ночи. В каждом случае убийца скрывался, не оставляя следов. Учитывая то, что нападения произошли в квартале с чрезвычайно высокой плотностью населения, общественность, пресса и даже полицейские поражались тому, как убийце удалось остаться незамеченным. Подобно призрачному демону, Джек-потрошитель всегда опережал власти на шаг, и его преступления внушали особый, почти сверхъестественный ужас.
Подразделение H[7] Службы столичной полиции, расположенное в Уайтчепеле, бросило на расследование дела все ресурсы. Однако властям прежде никогда не приходилось сталкиваться с преступлением такого масштаба и значения, и вскоре они поняли, что справляются с трудом. В районе Уайтчепел проводили сбор свидетельских показаний путем обхода домов и опроса местных жителей. Полицейские собрали и передали на судмедэкспертизу большое количество материала. Полицейский участок завалили письмами и устными показаниями: они поступали от граждан, утверждавших, что они стали очевидцами преступления; от лондонцев, предлагавших помощь в расследовании; и от обычных врунов, мешавших следствию своими безумными фантазиями. В общей сложности полиция опросила более двух тысяч человек и выявила более трехсот возможных подозреваемых. Несмотря на то что к делу привлекли Скотленд-Ярд и полицию лондонского Сити, ни одна из ниточек не вывела на убийцу. Если такие ниточки и существовали, они затерялись под грудой показаний, которые полиции пришлось переработать. Констебли строчили в блокнотах и преследовали подозреваемых в темных переулках, а Джек-потрошитель тем временем продолжал убивать.
«Осень ужаса», как ее прозвали в прессе, продолжалась. В Уайтчепел слетелись журналисты: каждый норовил урвать свой кусочек сенсации. Неизбежное вмешательство прессы, ставшей посредником между незавершенным полицейским расследованием и населением Ист-Энда, жившим в состоянии повышенной тревоги, оказало взрывной эффект. Поскольку полиция не могла предоставить газетчикам какие-либо определенные факты, те выдвигали собственные теории об убийце и его преступном методе. Газеты разлетались как горячие пирожки: жажда новостей и новых версий стала неутолимой. Само собой, не обошлось без выдумок, «фейковых новостей» и попыток приукрасить историю. Однако слухи и опрометчивые комментарии журналистов, крайне отрицательно высказывавшихся по поводу хода полицейского расследования, не уменьшали тревогу обитателей Уайтчепела. К середине сентября в квартале началась паника, большинство жителей боялись выходить из дома по вечерам. У входа в полицейский участок на Леман-стрит собирались «улюлюкающие и кричащие» толпы, требовавшие поимки убийцы. Местные торговцы, желая взять дело в свои руки, организовали Уайтчепельский комитет бдительности. Тем временем в прессе
