- Но, папа, - заметил я, - ведь улица Тиволи идет вверх!
- Да, - ответил он, - сейчас она идет вверх. Но я почти наверняка знаю, что на обратном пути она пойдет под гору. А на обратном пути мы будем ехать с грузом. Так что покамест залезай в кузов.
Я уселся точно посреди тележки, чтобы удерживать кузов в равновесии.
Мать глядела на наши сборы из-за низеньких перилец, которыми было обнесено окно дома.
- Главное, - сказала она, - берегитесь трамваев! На что мой отец, как бы заверяя ее, что все будет в порядке. ответил веселым ржанием, брыкнул сначала одной, потом другой ногой и помчался галопом навстречу приключениям.
* * *
Мы остановились в конце бульвара Мадлен, перед грязноватой лавчонкой. В сущности, она начиналась прямо на тротуаре, запруженном причудливой мебелью, стоявшей вокруг старинного пожарного насоса, на котором висела скрипка.
Владелец этого торгового заведения был очень высок ростом, очень худ и очень неопрятен. Лицо его обрамляла седая борода, из-под широкополой шляпы, какие носят художники, ниспадали длинные кудри. Он с унылым видом курил свою глиняную трубку.
Отец уже побывал у него и оставил за собой кое-какую "мебель": комод, два стола и груду кусков полированного дерева; из них, по уверению старьевщика, вполне можно собрать заново шесть стульев. Был там еще диванчик, у которого, как у лошади тореадора, вываливались внутренности, потом три продавленных пружинных матраца, соломенные тюфяки, наполовину выпотрошенные, растерявший свои полки старомодный шкаф, глиняный кувшин, по форме напоминавший петуха, и разнокалиберная домашняя утварь, прочно спаянная ржавчиной.
Торговец помог нам погрузить все это снаряжение на ручную тележку. Вещи со всех сторон затянули обмахрившимися от долгого употребления веревками. Затем мы стали рассчитываться. Старьевщик пристально посмотрел на моего отца и, поразмыслив, объявил:
- За все про все - пятьдесят франков!
- Ого! - воскликнул отец. - Это слишком дорого!
- Дорого, зато красиво, - возразил старьевщик. - Комод ведь в стиле того времени! - И он показал пальцем на трухлявые останки комода.
- Охотно верю, - сказал отец. - Комод, конечно, стильный, да только прадедовских времен, не наших!
Торговец скроил брезгливую гримасу.
- Вы так любите все современное?
- Ну, знаете, - ответил отец, - покупаю-то я не для музея. Я собираюсь сам этим пользоваться.
По-видимому, старика опечалило это признание.
- Значит, вас ничуть не волнует мысль, что эта мебель, быть может, видала королеву Марию-Антуанетту в ночной рубашке?
- Судя по состоянию этой мебели, было бы неудивительно, если бы она видела царя Ирода в трусиках!
- Вот тут-то я вас прерву, - молвил старьевщик, - и сообщу вам кое-что существенное, а именно: у царя Ирода, возможно, и были трусики, но комода не было; одни лишь сундуки, окованные золотом, и разная деревянная утварь. Говорю это вам потому, что я человек честный.
- Благодарю вас, - сказал отец. - И раз уж вы человек честный, то уступите мне все за тридцать пять франков.
Торговец оглядел нас обоих, покачал, горько улыбаясь, головой и объявил:
- Никак нельзя! Я должен пятьдесят франков домовладельцу, а он придет за деньгами сегодня в обед.
- Стало быть, - с возмущением заметил отец, - если бы вы задолжали ему сто франков, то у вас хватило бы духу запросить с меня сто франков?
- Да следовало бы! Где ж я, по-вашему, их добуду? Заметьте, что, если бы я задолжал только сорок франков, я бы и с вас спросил сорок. Если б я задолжал тридцать, то взял бы тридцать...
- В таком случае, - ответил отец, - мне лучше прийти к вам завтра, когда вы с ним расплатитесь и не будете ему ничего должны.
- Ах нет, это уже невозможно! - воскликнул торговец. - Сейчас ровно одиннадцать. Вы попали как раз в такую минуту, теперь вам нельзя на попятный. Оно, конечно, вам не повезло; надо же было прийти именно сегодня! Ну что ж, у каждого своя судьба. Вы человек молодой и здоровый, стройный, как тополь, отлично видите обоими глазами, и, пока на свете есть еще горбатые и кривые, вы не вправе жаловаться; стало быть - пятьдесят франков!
- Хорошо, - сказал отец. - В таком случае, мы выгрузим всю эту рухлядь и обратимся к кому-нибудь другому. Малыш, развязывай веревки!
Схватив меня за руку, торговец закричал:
- Погодите!
Затем сокрушенно и осуждающе посмотрел на отца, покачал головой и заметил мне:
- Ну и горяч!
И, подойдя к отцу, он с важным видом проговорил:
- О цене спорить не будем: пятьдесят франков, и баста; сбавить цену никак нельзя. Но мы можем, если угодно, добавить товару.
Он вошел в лавку. Отец торжествующе подмигнул мне, и мы проследовали за старьевщиком.
В лавке крепостною стеной стояли шкафы, облупившиеся рябые зеркала, валялись железные каски, чучела зверей. Торговец запустил руку в эту свалку и начал извлекать оттуда разные предметы.
- Во-первых, - сказал он, - если вы такой любитель стиля модерн, я даю вам в придачу к остальному ночной столик из эмалированной жести и никелированный кран, изогнутый, как лебединая шея. Попробуйте сказать, что это не модерн! Во-вторых, я даю вам арабское ружье с насечкой, не кремневое, а пистонное. А ствол-то какой длинный, полюбуйтесь на него: ни дать ни взять настоящая удочка! И взгляните, - добавил он, понизив голос, - на прикладе вырезаны арабскими буквами инициалы!
Он показал нам письмена, похожие на горстку запятых, и прошептал:
- А и К. Соображаете?
- Уж не утверждаете ли вы, - спросил отец, - что это собственное ружье Абд-аль-Кадира7?
- Я ничего не утверждаю, - ответил старьевщик с полным убеждением, - но мы и не такое видели! Имеющий уши да слышит! Даю вам еще в придачу экран для камина с ажурным рисунком на меди, зонт-палатку (он будет как новенький, стоит лишь вам сменить на нем холстину), тамтам8 с Берега Слоновой Кости - это музейная редкость - и портновский утюг. Ну как, идет?
- Подходяще, - ответил отец. - Но я хотел бы еще вон ту старую клетку для кур.
- Ага! - сказал торговец. - Согласен, что она старая, да служить-то она может не хуже новой. Так и быть, уступлю и ее, но делаю это только для вас!
Отец протянул сиреневую кредитку - пятьдесят франков. Старик величественно принял деньги, склонившись в полупоклоне.
Потом, когда мы уже кончали запихивать нашу добычу под туго затянутые веревки, а хозяин лавки раскуривал свою трубку, он вдруг сказал:
- Мне очень хочется сделать вам подарок - кровать для малыша!
Скрывшись за лесом шкафов, он вынырнул оттуда, сияя радостью. На вытянутых руках он нес деревянную раму складной кровати, сколоченную из четырех ветхих брусьев, да так непрочно, что этот прямоугольник при малейшем прикосновении вытягивался в ромб. К одному его краю был прибит обойными гвоздиками обтрепанный кусок мешковины, который реял в воздухе, как знамя нищеты.
- По правде сказать, - заметил он, - здесь не хватает двух пар ножек. Достаньте четыре бруска, и вы получите полное удовольствие: ваш мальчик будет почивать на этом ложе, как турецкий паша!
И старик изобразил турецкого пашу: сложил крестом руки на груди, томно склонил голову набок и закрыл глаза с блаженной улыбкой.
Мы рассыпались в благодарностях; его, по-видимому, это растрогало, и, подняв правую руку так, что мы увидели грязноватую ладонь, он воскликнул:
- Погодите! Есть еще один сюрприз для вас! И старьевщик снова кинулся к себе в лавку. Однако отец уже надел лямки и впрягся в тележку; он рванул вперед и резвым аллюром пустился с горки, вниз по бульвару Мадлен. А щедрый старец, выскочив из лавки, стоял на краю тротуара, развернув во всю ширь огромный флаг Красного Креста. Но мы подумали, что возвращаться не стоит.
Когда мать, поджидавшая нас у окна, завидела прибывающий груз, она тотчас исчезла и через минуту оказалась на пороге.
- Жозеф, - сказала она, как это было заведено, - неужели ты внесешь эту пакость в дом?
- Эта пакость, - отвечал отец, - послужит материалом для дачной мебели, от которой ты потом глаз не отведешь. Дай только срок, мы ее приведем в порядок! У меня все идет по плану, я знаю, чего хочу.
Мать покачала головой и вздохнула, а Поль прибежал помогать нам выгружать вещи. Мы отнесли наше новое имущество в погреб, где отец решил устроить мастерскую.
Труды наши начались с кражи: мне поручено было выкрасть из ящика кухонного стола железный уполовник.
Мать долго его искала и много раз находила, но никогда не узнавала, потому что мы расплющили уполовник молотком, превратив его в лопатку штукатура.
Этим орудием, достойным Робинзона Крузо, мы воспользовались, чтобы вцементировать в стену погреба два железных бруска с четырьмя шурупами, которые удерживали в равновесии колченогий стол, возведенный нами в ранг рабочего станка.
На нем мы установили скрипучие тиски - правда, они сразу сбавили топ. когда их смазали маслом. Затем мы произвели учет нашего оборудования: пила, молоток, клещи, шурупы, отвертки, рубанок, долото, гвозди всех размеров, но все погнутые, так как мы их вытаскивали из стен клещами.
