Цель данной книги – выделить и раскрыть основные элементы этого опыта на протяжении истории Британии, с раннего периода римского завоевания до конца XX в. Она не имеет отношения к постоянно меняющейся концепции «национального характера» – трудному и, возможно, неблагодарному предприятию, даже если рассматривать только англичан, и практически неосуществимому, если учитывать еще и совершенно особые традиции валлийцев, шотландцев и ирландцев. Книга скорее стремится раскрыть основные политические, социальные, экономические, религиозные, интеллектуальные и культурные особенности Британских островов в той степени, в какой они проявляли себя в тот или иной исторический период, и показать, как профессиональные ученые пытались их изучить. Поэтому проблема существования «британского национального характера» или его отсутствия рассматривается здесь скорее подспудно, чем открыто. Читателю будет предоставлена возможность делать собственные выводы и составить собственную точку зрения. Это, что в таких случаях неизбежно, – коллективный труд, написанный в тесном сотрудничестве десятью профессиональными историками. Коллективный подход обусловлен тем, что эпоха, когда один универсальный ум, например такой, как у Тревельяна, имел возможность и полномочия одинаково легко справляться со всеми аспектами британской истории, возможно, умерла вместе с либеральной интеллигенцией где-то после 1914 г. Сегодня, когда титаны эпохи Возрождения исчезли с лица Земли, такой универсализм невозможен с практической точки зрения, да и нежелателен. Зато каждая крупная фаза истории Британии здесь глубоко изучена специалистом в своей области, а результаты исследований представлены в виде, доступном для широкой аудитории. Основной посыл этой книги заключается в том, что она посвящена истории Великобритании – двух отдельных мультикультурных островов, а не только преимущественно Англии, как раньше. Этому способствовало и то обстоятельство, что из десяти авторов трое – валлийцы, а двое – шотландцы! Географические и другие отличия Британии от континентальной Европы и остального мира складывались постоянно, но то же самое можно сказать и о экономических, интеллектуальных, культурных и религиозных связях, посредством которых Британия и заморские страны помогали друг другу в формировании собственного опыта. Потребность в динамичном освоении, колонизации и завоевании со времен Тюдоров до наших дней, приведшая в свое время к созданию величайшей в мире империи, также придает прогрессивность историческому развитию Британии. В этой книге Британия остается географическим островом, знакомым всем школьникам. Но это остров, чья физическая изолированность (со времен прибытия сюда первых римских легионов) всегда рассматривалась в широком контексте связей с континентальной Европой, а затем – с Северной Америкой, Африкой, Азией и Австралией.
Эти главы помогут показать, как в свете современных исследований разрушаются старые стереотипы. «Анархия» середины XII в., хаос Войны Роз, неотвратимость гражданских войн, спокойствие викторианской Англии, знакомые читателям «1066 и тому подобное», опадут, как осенние листья. К тому же представление о том, что британская история, в отличие от истории других, менее успешных наций, отличается особой плавностью и мирной последовательностью, как оказалось, нуждается в серьезном критическом анализе. История британского народа – это целый комплекс событий, иногда жестоких и революционных, в ней присутствуют и распад, и резкие перемены как темпа, так и курса. Идея спокойного, непрерывного эволюционного прогресса даже в Англии, не говоря уже о бурной, изломанной, даже шизофренической истории кельтских народов, предстает здесь не более чем мифом, пригодным лишь для исторической свалки, как и романтические истории о столетиях «золотого века» после времен короля Артура.
В Римской Британии, как показал Питер Сэлуэй, отмечались устойчивые, сменяющие друг друга периоды социального подъема и преобразований задолго до окончательного изгнания римлян в начале V в. Джон Блэр описывает династические беспорядки и значительный рост городов в англосаксонский период, окончательный и жестокий конец которому положила битва при Гастингсе. Джон Гиллинхэм описывает картину завоеваний в период раннего Средневековья, отмеченных частыми поражениями на французской и британской земле, а напряженность в обществе вследствие этих испытаний в конце XIII в. возросла до такой степени, что можно было подумать, будто страна находится на грани классовых войн. Хотя этого удалось избежать, в период позднего Средневековья, как пишет Ральф Гриффитс, вслед за продолжительными войнами во Франции в самой Британии XV в. последовали аристократические беспорядки; но одновременно страна восстанавливалась после эпидемий чумы и социальных потрясений. Эпоха Тюдоров, описываемая золотистыми красками в патриотических излияниях последующих поколений, как показал Джон Гай, на самом деле была отмечена значительным ростом населения, с которым не справлялись экономические ресурсы, религиозным конфликтом и угрозой иностранного вторжения. Последующие политические и религиозные проблемы, доставшиеся в наследство династии Стюартов, проанализированы Джоном Морриллом в истории столетия, на протяжении которого – несмотря на явное прекращение внутреннего беззакония – две гражданские войны, казнь короля, установление республики, Реставрация и затем революция следовали друг за другом без передышки. Видимая внешняя стабильность, процветание и культурная экспансивность георгианской эпохи, как показал Пол Лэнгфорд, создали условия для бурного, невиданного в мировой истории роста промышленности, торговли и техники, а также для восприятия новых революционных импульсов, поступавших из североамериканских колоний и республиканской Франции. Так или иначе, образ Эдуарда Гиббона, автора истории Римской империи при Антонинах и их преемниках, спасающегося бегством из его любимой Франции от лютующих якобинцев, достаточно символичен. Вначале XIX в., как объясняет Кристофер Харви, революционной малярии, бушевавшей в других странах Европы, в Британии удалось избежать. Вместо этого новая эпоха принесла существенные перемены в социальное устройство и идею правового сообщества, а также ощутимое классовое разделение, что позволило Марксу считать Великобританию передовой линией революционного апокалипсиса. Конец XIX – начало XX в., как подчеркивает Х.К.Дж.Мэттью, быстро изменили ситуацию в стране от вежливой самоуверенности времен Всемирной выставки до тревожных настроений на рубеже веков (fin de siecle) с присущими этому времени социальными трениями, империалистическим неврозом и чувством национальной уязвимости. В годы после 1914 г., описанные автором этого предисловия, произошли две мировые войны, экономические кризисы 30-х и 70-х годов и насильное смещение Британии с занимаемых позиций. Таким образом, история Британии это не гармоничная последовательность, разворачивающаяся от события к событию и от статуса к договору, как это представляли себе викторианские интеллектуалы. Это драматическая, красочная, часто жестокая история многовекового общества и его культуры, вычленяемая из политической, экономической и интеллектуальной чехарды человеческого опыта. Британия во многих отношениях стала капитанской рубкой человечества.
И наконец, чтение этих глав может создать ясное представление о том, что чувство национального самосознания британцев, хотя его и трудно определить, сохранилось и в постримскую, и в постнормандскую эпохи. Некоторые элементы этого самосознания, не обязательно тесно связанные друг с другом, легко проследить на протяжении веков. В разное время это кельтско-христианское сознание, пережившее римское завоевание; расцвет искусства, наблюдаемый в скульптуре и миниатюрах позднего англосаксонского периода; централизованная государственная и церковная система, созданная нормандцами и анжуйцами; яркое чувство принадлежности к английской нации, отраженное в поэзии и, возможно, даже в архитектуре XIV в. В сумерках эпохи Тюдоров пьесы Шекспира подтверждают рост чувства национального самосознания, хотя присутствие вездесущего елизаветинского валлийца Джона Ди, автора амбициозного термина «Британская империя», указывает и на более широкие горизонты. Равным образом, интеллектуальные ценности, воплощенные в революции 1688 г. – известной маколеевской «Славной революции», – способствовали сохранению глубинной социальной и культурной преемственности в XVII в., в то время как на поверхности бушевали страсти высокой политики. Общественная стабильность на протяжении большей части XVIII и XIX вв., вкупе с повсеместным и одновременным развитием промышленности, транспорта и средств связи, и, возможно, демократические достижения нынешнего века – политические и социальные – вдохнули новые силы в эту ощутимую струю национального самосознания. Во все решающие моменты британской истории общество было скорее сплоченным, чем разделенным. Классовых войн в период позднего Средневековья на самом деле не было, хотя такое определение имеет место; пророчество Маркса о мощном революционном подъеме в новое индустриальное время, к счастью, тоже не осуществилось. То, что Британия смогла справиться с напряжением политической революции еще в XVII в., а с индустриализацией – еще в XVIII в., в каждом случае задолго до других европейских наций, подтверждает наличие сильных корней у ее общественных институтов и ее культуры. Компромисс, в не меньшей степени, чем конфликт, играл центральную роль в нашей истории.
