Так что без лишних расшаркиваний удобно сажусь на диван и, оттолкнув столик на колёсиках, вытягиваю вперёд ноги, затянутые в камуфляж и берцы. Разминаю шею, раскидываю руки по кожаной спинке и упираюсь в неё затылком, на несколько секунд закрывая глаза.
Руслан заказывает для нас чай у секретарши и ждёт, когда я доложу обстановку. Больше суток не спал и людей своих гонял по городу. Такого дурдома не было, наверное, с девяностых. Сейчас всё решается гораздо проще, но в закулисье большого бизнеса продолжают делить, стрелять, кидать, снова стрелять.
Мы вот сейчас негласно воюем за участок под застройку небольшого жилого комплекса на месте очередной заброшенной промзоны. А официально был тендер, который Грановский, естественно, выиграл. Кое-кто на попытке договорняка потерял немаленькие деньги и сильно обиделся на моего друга. Нервы нам помотал знатно. Сейчас чайку попью, поедем заканчивать этот марафон. Бойцам моим тоже отдых нужен.
Где наш враг, мы знаем.
— Не поверишь, — усмехаюсь, не открывая глаз. — Они перебираются сейчас на нашу промзону.
— Ублюдки! — бесится Рус.
Я его понимаю. На его старшего сына с невестой покушались. За Назара с Ульянкой я и сам кому угодно горло зубами вырву.
От поднявшегося адреналина слетает усталость. Сажусь ровнее, забираю у вошедшей секретарши чашку и, жмурясь от удовольствия, делаю глоток чёрного с бергамотом и лимоном. Горячий напиток падает в желудок, растекается по организму, согревает.
Натасканное за годы чутьё подсказывает, что просто не будет. Промзоны сами по себе не очень удобное поле боя ввиду того, что там легко затеряться и в то же время негде спрятаться. Вот такой парадокс. А всё потому, что если ты пришёл туда первый — занял самые удобные позиции. Все, кто входят, оказываются как на ладони.
К сожалению, территория наша, но первые там сегодня не мы.
Допиваю чай, поднимаюсь, поправляю штаны, одёргиваю чёрную кожаную куртку.
— Ты опять без брони? — хмурится Грановский.
— Ты же знаешь, мне всегда пытаются стрелять сразу в голову.
— Угу, серебряными или осиновыми пулями, — смеётся друг.
— Само собой. Ладно, давай, — протягиваю ему ладонь, — поеду, «приберусь» на твоей новой земле, да будешь строить.
Выхожу из его кабинета, поднимаюсь к себе в «гнездо», фактически под крышу, на самый последний этаж высотки. Собираю парней и даю уже серьёзный инструктаж. Они все, как и я, матёрые хищники, к которым позывной прирос вместо имени, данного при рождении.
— Выезжаем! — командую я, забирая из оружейного сейфа запас патронов, второй пистолет и метательные ножи. Креплю всё на теле, застёгиваю куртку и последним выхожу из своего кабинета.
На место едем молча. Все настраиваются на бой, понимая, что кто-то сегодня может не вернуться домой. Работа у нас такая, никто не жалуется, но к жизни и смерти относятся по-особенному.
Тачки бросаем на подъезде к промзоне. Дальше пешком, прислоняясь к стенам и рассыпаясь по территории согласно плану. Связь в ухе, слышим друг друга отлично.
Первые выстрелы и хриплый стон прорезаются уже через десять секунд.
Начинается обратный отсчёт зачистки.
Крадусь вдоль одной из бетонных безликих стен, удерживая оружие в боевой готовности. Замираю, прислушиваюсь к приближающимся шагам. Действую на опережение, производя два точных выстрела. В стену недалеко от моего уха влетает пуля.
Ну говорил же, мне всегда целятся в голову!
— Ах ты ж, сука, — шиплю, ныряя в нишу между постройками.
Ещё один выстрел в мою сторону.
Быстро прикидываю, из какого угла стреляют. Перекатываюсь и снимаю стрелка с колена. Темно уже. Эхо быстрых шагов, хрипов, выстрелов заполняет пространство. Ориентироваться становится сложнее.
— Сколько их? — спрашиваю в гарнитуру.
Тех, что мы насчитали, уже давно убрали, но перестрелка продолжается и только набирает обороты. Значит, моё чутьё снова меня не подвело и здесь люди не только по поводу земли, но и по мою душу. Это своеобразная охота. За годы службы я накопил связи, деньги на своих счетах и ещё информацию, а кто владеет информацией, как известно, владеет миром. Я не претендую, но некоторые этого не понимают.
— А хер его знает, — раздаётся в ответ.
— Ворон, послушай, — зовёт Мирный. — Сегодня ты останешься здесь, — предсмертный хрип от «чужого».
Оглядываюсь на шаги. На меня выскакивает «тело», стреляю в него и тут же задыхаюсь от резкой боли, пронзившей меня. Я знаю эту боль. Так в живую плоть входит пуля.
— Крыша! — орёт Мирный, уже не шифруясь.
— Ворон! Блядь, Ворон! — с другой стороны.
— Ложись! — прикладываю ладонь к ране.
Рывок вперёд, роняю своего бойца, закрывая собой, и ловлю ещё одну пулю.
В глазах темнеет, дышать становится не просто больно, каждая попытка вдохнуть ощущается невыносимым жжением. Футболка стремительно пропитывается моей кровью. Я откатываюсь на спину и понимаю, что встать больше не могу.
Всё, пиздец птичке?
Из горла свист, во рту привкус металла, и темнота вокруг становится ещё гуще. Фоном голоса.
— Зачистили. Как он?
— Хуёво, — отвечает кто-то из моих.
— Скорую надо, — Мирный.
— Нель-зя, — едва слышно говорю ему. — С-сами в-выт-тас-скив…
Темнота…
Боль…
Сдохнуть, конечно, хотелось не так. Промзона — далеко не предел моих мечтаний. Мозг ещё пытается что-то соображать в привычной цинично-ироничной манере. Прямо как шестнадцать лет назад, когда нас подставили на тот момент ещё свои, и я на пару месяцев застрял в тёмном подвале, где всегда было холодно, пахло моей кровью, сыростью и день перепутался с ночью. Тогда выжить мне помогли как раз чёрный юмор, цинизм и злость. Сидишь ты без сил, липкий весь, потный, вонючий, привязанный с стулу. Тебя пиздят и режут всем, что попадается под руку, а ты шлёшь их нахуй и улыбаешься, ведь теперь есть ради чего цепляться за эту чёртову жизнь зубами. Теперь дома ждут. Маленькая уютная ведьмочка…
Когда все уходили, я представлял, как она хозяйничает в моей холостяцкой квартире, как та пахнет простой домашней едой, как любимая девочка греет ставшую нашей постель и, наверное, скучает. И я скучал.
Мля, как я по ней скучал!
Темнота становится ещё гуще. И боли уже почти нет. Я себя не чувствую.
Уплываю без надежды увидеть свет в конце тоннеля.
И тут снова резкая боль. Кажется, она обжигает мне мозг, но ни заорать, ни пошевелиться я не могу. Веки приоткрываются. Передо мной расплывчатый силуэт, но всё равно такой узнаваемый.
Так выглядит агония?
Можно выключить? Перемотать дальше и уже сдохнуть?
— И-ра… — произношу, отдавая на эти три буквы последние силы.
Глава 3
Ирина
Тяжёлый вдох и мучительный выдох. Сквозь боль и слёзы, которым не суждено пролиться. Никогда больше. Мгновение слабости, и пелена сползает с глаз, а сознание проясняется. С ума сошла? Так и хочется отвесить себе подзатыльник. Я всего лишь врач, а не господь бог.
Откидываю эмоции в сторону и приближаюсь к Ворону. Его имя я забыла, вычеркнула из своей памяти, как ненужный элемент. Титаническим усилием воли заставляю себя не смотреть на него, абстрагироваться от личности и заняться прямыми обязанностями. Задираю футболку и вижу два пулевых ранения. Одно задело по касательной, второе оставило малоприятную дыру в правом боку. Кровит сильно, и просто так остановить не получится. Но я всё равно прижимаю к ране тампон и оборачиваюсь к мужчине, чьё присутствие до сих пор ощущаю.
— Надо срочно в больницу.
— Исключено, — тот хмурится и качает головой.
Но я же не волшебник. Перевожу взгляд на Ворона. И судорожно пытаюсь что-то придумать. Проверяю зрачки — он утекает. Пульс на сонной артерии не прощупывается.
— Не дышит, — шепчу в ужасе.
Только не это. Нет, пожалуйста. Не надо. Я не хочу.
— Помогите!
— Чем?
— Вниз его, на пол, срочно.
Мужчина одним рывком перекладывает Ворона и разрывает футболку. Падаю на колени, складываю руки на груди Ворона и начинаю ритмично качать.
