— Мисс Фармер, как хорошо, что я вас встретил, ей-богу! — пропыхтел Джонни. А девушка заглянула в глаза старой леди… и почувствовала, как по спине пробежал холодок. Такая боль таилась в них!
— Честное слово, не знаю, что с ней делать, мисс. Вот не наша она, ей-богу, не наша! Может, из приезжих? Да только портал нынче ещё не открывался, а гостиница пуста, никто не поселялся, я туда заходил недавно… Смотрит, будто не понимает, что вокруг творится, и молчит, молчит… Не в участок же её вести! Чай, к родне приехала, да потерялась, я так думаю, а адрес забыла, да и вообще всё забыла. Я таких повидал, сам до дома проваживал, да только эта мэм не наша, честное слово. Вы уж простите, мисс, что я вас окликнул; я подумал, ну, может, она меня боится? А вы — леди, из благородных; она успокоится — да и заговорит. Пусть хоть подскажет, кто она такая! Мэм? Вы слышите?
Осторожно, чтобы и впрямь не напугать, огромный Джонни склонился над хрупкой старушкой.
Она зажмурилась, потрясла головой… и, вдруг словно очнувшись, сказала звонким молодым голосом, никак не вяжущимся с морщинистым личиком:
— Я ищу девочку. Вы не видели здесь девочку? Ей двенадцать лет, глаза голубые, волосы русые, одета, скорее всего, для ваших мест очень странно.
В её речи, не совсем уверенной, ясно слышался какой-то акцент.
— Ну вот, хоть что-то! — обрадовался Джонни. А пожилая леди, торопливо рванув странную разъехавшуюся в стороны металлическую застёжку на одном из кармашков своей котомки, уже протягивала — почему-то не ему, а Джуд — кусочек плотной глянцевой бумаги с дагерротипом удивительной чёткости изображения, а главное — цветным!
И на нём действительно была запечатлена девочка, печально улыбающаяся.
Стриженная. Не как после болезни, а именно фигуристо остриженная. Будто есть где-то мастера по причёскам из коротких волос.
Рука, протягивающая портрет, задрожала сильнее.
— Вот… Не встречали? Её зовут Ксюша.
Глава 1
Тройя, столица Альвиона
Букингем-Хаус
За несколько дней до событий, описываемых в Прологе
Каминные часы, украшенные магическим клеймом мастера Барлоу, старательно вызванивали нежную мелодию, оповещая, что до полудня осталось четверть часа. Звон серебряных колокольчиков плыл от каминной полки к высокому потолку, украшенному пасторальными плафонами, рассыпался искрами в подвесках хрустальной люстры, вяз в тяжёлых бархатных портьерах, приспущенных на окнах, ибо для хозяйки здешних мест час был всё ещё ранний, и щуриться от яркого света она не любила. Щуриться — провоцировать появление первых «гусиных лапок», об этой опасности думать надо смолоду. А нынче, как на грех, день зреет солнечный, погожий…
Часы отзвонили — и примолкли, словно устыдившись. Ибо женский смех, перебивший их механическую мелодию, казался неизъяснимо прекраснее. Чудесный смех, искренний, тёплый… живой.
— Что вы, мэтр! Да разве я осмелюсь вас проклясть, даже за дурные вести? И в мыслях не было! К тому же, с моими убогими способностями проклинать кого бы то ни было — только людей смешить!
Лукавый взмах ресниц, прищур изумрудных глаз, воспеваемых придворными бардами… Очаровательная ямочка на щеке, одним своим видом подтверждающая легкомысленность и наивность говорящей. Мягкая улыбка в уголках совершенных губ, словно окончательно закрепляющая шутливый посыл фразы.
Войдя в роль хозяйки, Белая королева, прозванная так придворными поэтами за платиновую белизну волос и любовь к светлым воздушным нарядам, потянулась за заварочным чайничком. На хрупких, как яичная скорлупа, стенках чашек, по мере наполнения прогреваемых терпким напитком, проступил изысканный рисунок из переплетённых роз. Фарфор из Поднебесной сам по себе стоил баснословных денег, а уж с учётом нанесённой искусными мастерами особой проявляющейся росписи становился доступным лишь избранным мира сего.
Да, магические способности её величества были от природы ничтожны, о чём она нет-нет, да и напоминала окружающим; вроде бы смиренно, но так, что те чувствовали вину за то, что сами отнюдь не обделены дарами Фригг Всемогущей… Зато статус королевы вкупе со снисходительностью августейшего супруга позволял ей пить из драгоценного фарфора не менее драгоценный чай, а то и кофе, едва ли не пять раз на дню, а иногда (по слухам), будучи в сильном раздражении, небрежно смахивать со стола один-два хрупких предмета сервировки. Этак походя. Что ж, избранные могут себе позволить.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
А ещё, обделив Алису Наваррскую магией, мать-Природа или сама Фригг, кто их, знает, щедро компенсировала недостаток дара умом и красотой. Да и судьба отнеслась к девочке куда как щедро, местом рождения определив одну венценосную семью и устроив брак с владыкой из другой венценосной семьи, не менее славной и могущественной. Древняя кровь ценна сама по себе, пусть даже и вовсе лишённая магии. А раз уж какие-то искры волшебного огня Алисе всё же достались, дети её и Эдварда Четвёртого тоже родятся одарёнными.
Ах, да, касаемо детей…
Вердикта по этому злободневному вопросу молодая королева как раз и дожидалась, скрывая под привычной маской беззаботности некоторую нервозность. Предшественники нового лейб-медика все, как один, твердили: её величество обладает железным здоровьем и в состоянии подарить августейшему супругу столько наследников, сколько оба пожелают. Но что-то скажет этот, отчего-то пользующийся особым доверием её мужа?
Настораживало, что почтенный маг, призванный ко двору лично Эдвардом, был из франков; а ведь король не терпел при дворе иноземцев, и уж тем более не допускал их в ближайшее окружение. Неужели его протеже отличался какими-то невероятными умениями, чья ценность перекрыла извечную паранойю короля? Что показательно, новый мэтр не настаивал на традиционном полном осмотре, заявив при вчерашнем визите к Алисе, что ему достаточно пообщаться наедине, просканировать ауру и провести несколько тестов в своей лаборатории. Это было ново и непонятно. Непонятных и непросчитанных чужих Белая королева опасалась, стараясь узнать о них больше, чтобы быть готовой ко всему. Оттого и удостоился целитель-франк приглашения в святая святых — будуар её величества.
Впрочем, нарушения приличий в утреннем визите не усмотрел бы и самый строгий поборник нравственности. Давно уже будуары переместились из уголков опочивален в отдельные, смежные с ними покои, став некими дамскими кабинетами, где прелестницы в нарочито небрежных утренних туалетах запросто принимали приятельниц и приятелей, друзей и нужных человечков. В будуарах обменивались любезностями, узнавали свежие новости и сплетни, осуждали и осмеивали; а иногда… творили Большую Политику. Нынче, например, намечалось к обсуждению дело вроде бы сугубо семейное, но могущее изменить если не историю, то судьбу королевской династии. А если уж совсем прицельно — судьбу самой Алисы.
Год без долгожданной беременности — не так уж много для молодожёнов. Особенно с учётом того, что немалую часть этого времени супруг, на самом деле не настолько и молодой, провёл в разъездах: сперва с миротворческой миссией во Франкии, а потом по целебным водам Европы, поправляя здоровье. Из такой вот поездки он и притащил нового лейб-медика, который хоть и успокоил монарха, объяснив, что год, в сущности — это не критичный срок, что дело всего лишь в налаживании регулярного и стабильного ритма супружеских встреч… Стабильного! Регулярного!.. Но, разумеется, согласился, что ещё раз проверить состояние здоровья её величества не помешает. Впрочем, мнение и авторитет коллеги, ранее занимавшего место придворного медикуса, мэтр Дени ценит высоко, и вряд ли добавит что-то новое к его вердикту.
…Отослав под благовидными предлогами одну за другой фрейлин и дождавшись, пока гость пригубит драгоценный напиток, королева продолжила:
— Итак, дорогой мэтр Дени, признавайтесь, что за ужасные новости вы принесли, если опасаетесь… — фыркнула с негодованием, —… какой-то плебейской мести с моей стороны? Времена, когда посланцев с неугодными известиями казнили, давно прошли. Вам нечего бояться. Как и мне, полагаю. Ваши коллеги — и здешние, и при дворе моего венценосного батюшки — наперебой твердили о моём превосходном здоровье, более свойственном крестьянкам, нежели хрупким здешним леди. Что изменилось?
