- Я категорически протестую против этого произвола и требую вызова представителя посольства Великобритании. Я буду жаловаться. Я честный коллекционер, господин офицер.
За годы службы в таможне инспектор повидал всякое, и потому гневная тирада иностранца не произвела на него никакого впечатления.
- Жаловаться - ваше право, господин Робинсон, - однако, позвольте вам напомнить, что мы действуем в строгом соответствии с Таможенным кодексом СССР, и вы обязаны подчиняться нашим законам. Что же касается представителя посольства, то для его вызова не вижу никаких оснований. Он сделал паузу и как бы между прочим добавил:
- В конце концов, если вам так дорога эта икона, за которую вы уплатили, судя по счету, 85 фунтов, вы можете остаться до выяснения интересующих нас обстоятельств.
Убедившись, что дальнейший разговор ни к чему не приведет, Робинсон решил "сохранить лицо" перед этим непреклонным русским чиновником и передал ему свою визитную карточку.
- Здесь мой адрес. Перешлите мою икону, когда выясните все, что вас, - он подчеркнул это слово, - интересует.
- Обязательно, господин Робинсон, - усмехнулся инспектор. Счастливого пути, - и занялся очередным пассажиром.
"ИЛ-62" с мистером Робинсоном на борту пролетал над Копенгагеном, когда зазвонил телефон в кабинете начальника одного из отделов МУРа полковника Ломакина. Выслушав доклад дежурного по отделению транспортной милиции в Шереметьевском аэропорту, Ломакин положил трубку на рычаг, встал, медленно прошелся по тесноватому, заставленному огромными разноцветными сейфами и потому казавшемуся еще меньше кабинету, распахнул форточку. В комнату ворвался свежий морозный воздух, в котором, однако, явственно ощущался запах отработанного бензина. Он посмотрел вниз. Солнце уже успело подняться высоко, и под его лучами ослепительно сверкали позолотой луковки старинной церквушки. Ломакин невольно залюбовался открывшейся картиной. Было в этой простой, исконно русской церквушке, приютившейся в тихом переулке возле шумной, забитой автомобилями Петровки, что-то бесконечно трогательное, беззащитное. "Им только дай волю, - с неожиданной злостью подумал полковник, вспомнив о недавнем звонке из Шереметьева, - они бы и эту церковь уволокли. По кирпичику. Коллекционеры. Сволочи".
Он набрал номер внутреннего телефона и коротко бросил:
- Алексей Васильевич, зайди.
Минут через пять в кабинет вошел высокий спортивного вида мужчина лет тридцати пяти в хорошо сшитом костюме. Майор Алексей Васильевич Голубев возглавлял в МУРе группу, в задачу которой входило расследование преступлений, связанных с хищениями произведений старинного искусства. Прежде чем возглавить группу антиквариата, как для краткости называли ее в МУРе, Голубев работал в следственном отделе, а еще раньше учился на юридическом факультете Московского университета.
Полковник сидел за письменным столом с большой табличкой "Просьба не курить" и, водрузив на нос очки, разглядывал икону Николая Угодника.
- Из Шереметьева, только что подкинули. Таможня у одного фирмача изъяла.
Голубев взял икону, чуть прищурился.
- Вроде бы обыкновенная доска. Впрочем... - Он повернул икону тыльной стороной. - Обработка не типична для поздних досок, да и выгнуться успела изрядно. А вообще я, Владимир Николаевич, не очень в этом тяну. На экспертизу нужно...
- Ладно, не скромничай, Алексей Васильевич.
Непосредственный начальник Голубева как никто другой знал, что майор за то время, что руководил группой антиквариата, приобрел весьма обширные познания не только в иконографии, но и вообще в искусстве и кое в чем мог дать форы даже специалистам-искусствоведам. Впрочем, "приобрел" - сказано не совсем точно; вернее - пополнил. Еще школьником Алексей, коренной москвич, выросший в интеллигентной семье, заинтересовался искусством. Он не пропускал ни одной мало-мальски интересной выставки, и даже сам пробовал рисовать, тщательно, впрочем, скрывая эти свои опыты от сослуживцев. Однако любовь к искусству Голубева ни для кого в отделе не была тайной, что и сыграло немаловажную роль в его назначении.
Полковник снял очки, протер стекла и повторил:
- Не скромничай, Алексей Васильевич. Давай рассуждать так: если доска рядовая, зачем этому фирмачу тащить ее в свою Англию?
- Ну, здесь вы не совсем правы, товарищ полковник. У коллекционеров своя логика. Быть может, он собирает именно иконы Николая Угодника. Где, кстати, куплена доска?
- В "Новоэкспорте..." К этому мы еще вернемся. Однако чует мое сердце, что с этой доской все не так просто. Того инспектора таможни я знаю, да и ты тоже. Опытнейший сотрудник. Нутром чует. Шестым чувством. Так, кажется, называют еще интуицию. Да и искусствовед-контролер с ним согласился. И ты как будто не исключаешь... В общем, в любом случае надо посылать доску на экспертизу... раз такая каша заварилась. Свяжись с ГИМом*. А пока будет идти экспертиза, поинтересуйся сдатчиком доски.
_______________
* Г И М - Государственный Исторический музей.
Обычно экспертиза занимала дня два-три. Но прошло уже целых пять. Голубев начинал проявлять признаки нетерпения, однако звонить Ольге Александровне Евстратовой, старшему научному сотруднику музея "Новодевичий монастырь" - филиала ГИМа - не стал. Евстратова считалась одним из самых квалифицированных знатоков иконографии и вообще древнего русского искусства, и майор догадывался, что Ольга Александровна, женщина деловая, энергичная и обязательная, не будет без веской причины затягивать работу.
Наконец раздался звонок.
- Заключение готово, Алексей Васильевич.
Голубев уловил в низком, прокуренном голосе Евстратовой некоторое волнение. - Вы можете приехать прямо сейчас, не откладывая?
- Еду, дорогая Ольга Александровна, но почему такая спешка? - Ему невольно передалось волнение Евстратовой.
- Вот приедете - и поговорим, - эксперт положила трубку.
Голубеву повезло: разгонная "Волга" оказалась на месте. Вскоре она остановилась возле стены красного кирпича, за которой взметнулось к небу красно-белое стрельчатое здание Новодевичьего монастыря. Голубев пересек заполненный галдящими, возбужденными, увешанными фото- и кинотехникой итальянскими туристами двор и толкнул тяжелую дубовую дверь, ведущую в приземистое здание с маленькими оконцами. И хотя майор довольно часто бывал здесь, ему всегда странно было видеть в бывшей монашеской келье телефонный аппарат, массивный сейф (точно такой же, как в его кабинете) и другие приметы современной цивилизации.
Ольга Александровна сидела в комнате с низким сводчатым потолком за обшарпанным письменным столом и сосредоточенно курила. Голубева она приветствовала улыбкой, неожиданно легко для своей полной, даже грузной фигуры поднялась, извлекла из сейфа икону и подала майору. На ней был изображен какой-то святой со сложенными крыльями, как будто он только что спустился с небес на грешную землю, точнее - пустыню, ибо за спиной у святого простирались пески; на горизонте виднелись горы. Голубев невольно залюбовался чистыми, светлыми, золотистыми, насыщенными тонами, выразительным ритмическим рисунком, мастерской композицией. Но больше всего его поразило лицо святого: возвышенное, преисполненное огромной духовной силы и значительности. Это было лицо живого, смертного человека, а не бесплотного ангела.
Голубев перевел удивленный взгляд на Евстратову, которая с нескрываемым интересом наблюдала за выражением лица майора. Прикурив от большой мужской зажигалки новую сигарету, спросила:
- Что же вы молчите, Алексей Васильевич?
- Так это же совсем другая доска, ничего не понимаю, - растерянно пробормотал он.
- Ошибаетесь, милейший товарищ майор. Доска та же самая... Только...
- Та же самая? - удивленно повторил Голубев. - Значит...
Ольга Александровна не дала ему договорить:
- Вот именно! - Она глубоко затянулась. - Доска записана по-новой, и весьма профессионально. Этого художника бы к нам, сюда, отличный реставратор бы получился. Однако мне почему-то кажется, что МУР не разрешит.
- Если очень попросите, может, и разрешим, чего ради искусства не сделаешь, - в тон ей отвечал Голубев. - Однако этого художника надо еще разыскать. Имени своего он ведь не оставил.
- Это уже ваше дело - искать. Кто ищет, тот всегда найдет. Не так ли?
- Совершенно с вами согласен, уважаемая Ольга Александровна, а сейчас с нетерпением жду рассказа о вашем поиске этого ангела с крылышками.
- Что и говорить, задумано, да и выполнено, остроумно. Однако таможенники не зря, видно, свой хлеб едят. О МУРе я уж не говорю, - лукаво улыбнулась она. - Итак, начнем по порядку. Доска, и вы тоже обратили на это внимание, слишком легкая для современной иконы. Старые доски - они ведь высыхают. Во-вторых, тыльная сторона обработана не рубанком, а стамеской. Рубанков-то раньше не было. Это вы, надеюсь, знаете. В-третьих, шпоны. Они двусторонние, врезные. На более поздних иконах шпоны вставляются по краям на полях. И, обратите внимание, несмотря на шпоны, доска успела изрядно выгнуться. Наконец, левкас*. Мы осторожненько так ковырнули его сбоку, не дай бог ошибиться, неприятностей не оберешься. Ведь икона иностранцу принадлежит, впрочем, теперь уже можно сказать принадлежала, - поправилась Евстратова. - Двойной левкас оказывается, как слоеный пирог. Остальное - дело техники. Удалили специальным раствором масляную запись - и пожалуйста... - Ольга Александровна посмотрела на икону так, будто не древний живописец, а она сама была ее автором. Темпера. Иоанн Предтеча, или Иоанн Креститель, он же - Ангел пустыни. Шестнадцатый век.
