чем ненавидела за предательство.
— Считаете меня такой уж уродкой? — холодно произнесла я.
— Нет, не считаю, — дядя откинулся на спинку стула, достав часы на цепочке и посмотрев время. Судя по довольному виду, он уже понял, что я согласна. — Но драконы любят девиц милых, покорных, нежных. Вряд ли это о тебе.
— Так ди Амато — драконы?
— Король Рихард раздает титулы своим родственничкам. Сейчас каждый герцог в этой стране — дракон.
— И вы отправляете меня — дочь мятежника, в логово захватчиков? — я забарабанила пальцами по подлокотнику кресла. — Если узнают, вам не поздоровится.
— Если ты не скажешь, то никто не узнает, — обрадовал меня дядя. — Изабелла ни разу не была при дворе. Я исправил ей метрики, теперь она Клер-Изабелла. Младшая дочь, только и всего. А Изабелла де Корн вернется со смотрин и… умрет. Например, от разочарования, что молодой ди Амато ее отверг.
— Так он молодой? — спросила я, хотя это было совершенно не важно. — Всем драконам лет по сто, по-моему.
— Старый ди Амато умер, — пояснил дядя. — Титул наследовал его сын — Ланчетто. Ему всего двадцать пять. Красавец, богач, любимец короля, завидный жених.
— Значит, Изабелла вернется домой и умрет, — сказала я медленно, не сводя с дяди глаз. — А вместо нее появится Магали, которой вы отдадите в пользование Юнавир…
— Мы же родственники, — сказал барон, — и должны помогать друг другу.
— Услуга за услугу — это очень по-родственному, — согласилась я.
— Значит, условия приняты? — он чуть подался вперед и взглянул на меня из-под ресниц.
— Конечно, дядя, — улыбнулась я ему.
Он отправился разговаривать с настоятельницей, а я все сидела в ее кресле, обдумывая предложение о подмене. С одной стороны все выглядит замечательно — дядя не хочет отдавать Изабеллу драконам. И в самом деле, она для них слишком хороша. Я воскресила в памяти облик кузины — настоящий ангел, златокудрый и голубоглазый, с лицом нежным, как роза. На такую драконы бросились бы, как стервятники на тухлое мясо. Я не так красива, как Изабелла, не так изящна, и совсем не нежна — вряд ли герцог влюбится в меня, едва увидев. Я проваливаю испытания, возвращаюсь к дяде и… Деревня Юнавир и свобода, Магали!
Лавандовые поля приносили хороший доход. Когда-то они были моим приданым, но после суда над отцом все земли были переданы барону де Корну — моему дяде. Отца вместе с организаторами переворота казнили, меня лишили состояния и привилегий и отправили в монастырь. А дядя сумел выйти сухим из воды…
Конечно же, я ничего не знала о делах отца. Мой папа тоже любил меня. Не меньше, чем дядя Изабеллу, и не пожелал впутывать меня в опасные дела. Но и я оказалась слишком беспечной — слишком радовалась жизни, была слишком слепа, а ведь можно было хоть о чем-то догадаться… Пойми я, что тогда происходит, может и смогла остановить отца от безрассудства, и он был бы жив…
А дядя… Именно он свидетельствовал на суде против отца, доказывая, что сам не был причастен к делам мятежников против короны. И ему и правда все сошло с рук, в то время как отца вместе с другими замешанными лордами казнили, земли конфисковали, а домочадцев кого отправили в ссылку, кого — в монастырь. Мне повезло меньше, и я находилась в монастыре уже три года, и это заключение было похуже королевских казематов, где мне тоже пришлось побывать — провести там два месяца, каждый день сходя с ума от страха и голода.
Дядя вернулся вместе с настоятельницей, и та кисло улыбнулась, пожелав мне удачи в мирской жизни.
— Вы правы, барон, — сказала настоятельница чопорно, — за все это время я не увидела у вашей племянницы расположения к монашеству. Поэтому лучше поручить ее небесам и вам. Я буду молиться за вас, дитя мое, — она перекрестила меня и поцеловала в макушку с таким видом, будто прикасалась к адскому пламени.
— Уверена, именно ваши молитвы, матушка, будут хранить меня вне этих святых стен, — подыграла я ей.
Старая перечница не осталась в долгу:
— Главное, чтобы ваш язычок не перебил благодать моих молитв, — сказала она.
Невозможно передать, какое счастье я испытала, оказавшись за воротами монастыря. Солнце щедро поливало все вокруг жаркими лучами. И зелень вокруг была буйной, словно морские волны. Я не пожелала сидеть в карете и ехала в седле, с наслаждением вдыхая запахи леса, ветра, цветов. Это были запахи свободы!
Три года в монастыре — как я не сошла с ума? Как я это выдержала? Я вспомнила вонючий карцер, черный хлеб пополам с опилками, обряды по изгнанию бесов, во время которых мне приходилось стоять неподвижно много часов, держа на голове бадейку со святой водой, и стоило пролить хоть каплю, как сестра Цецилия била меня толстым прутом по голым икрам. Если бы я тогда не упрямилась, если бы сразу приняла постриг — никто бы меня и пальцем не тронул, так обещала настоятельница. Но я не жалела о своем упрямстве, и сейчас особенно радовалась, что смогла проявить твердость и не уступить. Потому что все это — лес, небо, солнце, весна — все это стоило монастырских мучений. Потому что именно это было жизнью, а я хотела жить, а не похоронить себя заживо под монастырским покрывалом.
Дядя ехал рядом со мной, стремя в стремя и рассказывал о новостях за последние три года.
Но за период моего заточения, ничего не изменилось. Драконы правили, люди им подчинялись, мятежники преследовались — все шло своим чередом.
— Отправишься в дорогу через неделю, — перешел барон непосредственно к нашему договору. — Отправил бы тебя завтра, да тебя надо отмыть и превратить в подобие благородной девушки. Рад, что они не обрезали тебе волосы.
Я тоже была этому рада. За свою шевелюру мне пришлось повоевать. Один раз я даже оборонялась от монахинь лавкой, когда мать-настоятельница приказала подстричь меня насильно. Она считала, что длинные волосы — уже источник соблазна и греха, а уж рыжие — верный знак вмешательства дьявола. Перед дорогой мне предложили помыться, но я не пожелала проводить в монастыре еще хоть час, и теперь прекрасно осознавала, что выгляжу, как пугало. Но пусть пугало — зато свободное.
До замка дяди мы добрались за три дня, и на первом же постоялом дворе я вымылась и впервые за последние годы оставила волосы непокрытыми. Дядя, увидев меня, одобрительно хмыкнул.
— Вид товарный? — спросила я. — Покупатели не заметят подмены?
— Не понимаю, почему твой отец был против драконов, — ответил дядя. — По мне, вы
