— На что еще потребуется время. А пока что, если сказать проще?..
Гарольд наморщил лоб в поисках верной трактовки:
— Ну, если очень приблизительно… это означает, что события сохраняются. Два-три столетия назад…
— Три. Обрати внимание на отверстия резонаторов.
— Значит, три столетия назад в это конкретное время дня кто-то был в комнате. Если бы виола исчезла, он или она отметили бы этот факт. Так образовалось бы нарушение уже зафиксированной последовательности событий; следовательно, этого произойти не должно. По аналогичной причине, полагаю, мы не можем заглянуть в сферу или… — Он потыкал пузырь авторучкой. — Так я и думал — не можем проникнуть в нее; иначе также образовалось бы нарушение. И все, что мы кладем в сферу, пока она прозрачна, выходит обратно, когда она мутнеет. Выражаясь совсем приблизительно, мы не можем изменить прошлое.
— Но мне кажется, мы все же меняем его. Мы изменили его только что, когда ты вынул оттуда виолу — даже пусть никто в том времени этого и не видел.
— Вот тут, — заметил Гарольд, — и обнаруживается сложность применения языка для точной передачи информации. Если ты еще не забыл свои выкладки… Впрочем, можно сформулировать такой постулат: помни только, что все сказанное мной — ложь, что событие, которое не влияет на другие события, не есть событие. Другими словами…
— Значит, если никто не видел, как ты берешь виолу, то не важно, брал ты ее или нет. Довольно рискованное правило: в свое время за него сожгли бы на костре.
— Весьма возможно. Но то же самое можно установить и другим способом или, вернее, бесконечным числом способов, которые только представляются различными. Если кому-то — скажем, самому Творцу — захотелось бы удалить Луну, пока мы тут с тобой разговариваем, и за нулевой отрезок времени заменить ее точной копией, сделанной из бетона и гипса — причем с той же массой, альбедо и всем прочим, что у настоящей Луны, — то это не внесло бы никаких измеримых различий во вселенную, как мы ее воспринимаем, а следовательно, мы не можем с уверенностью сказать, что этого не произошло. Кроме того, позволю себе добавить, нет никакой разницы, произошло это или нет.
— «Когда никого на дворе…» — процитировал Питер.
— Да. Вообще говоря, это основная и, конечно же, бессмысленная философская проблема. Если не считать, — добавил Гарольд, — данного конкретного проявления. — Он воззрился на мутную сферу. — Извини, пожалуйста, Питер. Мне тут надо поработать.
— Когда ты думаешь объявить об открытии?
— Немедленно. В смысле, через неделю-другую.
— Ничего не предпринимай, пока не посоветуешься со мной, ладно? Есть одна идея.
Гарольд бросил на брата быстрый взгляд:
— Коммерция?
— В каком-то смысле.
— Забудь, — сказал Гарольд. — Тут не тот случай, когда можно что-то патентовать или держать в тайне.
— Конечно. Надеюсь, увидимся за обедом?
— Думаю, да. Если забуду, постучи в дверь, ладно?
— Хорошо. До встречи.
— До встречи.
За обедом Питер задал Гарольду лишь два вопроса:
— А ты можешь как-нибудь менять время, в котором работает аппарат, чтобы попасть, скажем, из семнадцатого столетия в восемнадцатое или из понедельника во вторник?
— Да, между прочим. Поразительно. Какое счастье, что у меня в той схеме уже был реостат; я не рискнул бы отключить питание. Изменение силы тока дает изменение установки времени. Я добрался, как мне кажется, до прошлой среды. Во всяком случае, мой рабочий халат лежал на верстаке — там, где я его оставил, помнится, в среду под вечер. Я его вытащил. Любопытное ощущение, Питер, ведь на мне в то же самое время был тот же самый рабочий халат. А затем сфера помутнела, и халат, разумеется, исчез. Должно быть, тогда я сам заходил в комнату.
— А как насчет будущего?
— Вот. Еще одна странность. Я настраивал прибор на различные времена в ближайшем будущем, и аппарат по-прежнему на месте, но с ним ничего не случилось. Хотя я уже сейчас собираюсь с ним кое-что проделать. Возможно, это опять-таки из-за сохранения событий, но я склонен думать, что нет. А дальше идут мутные периоды, пробелы; очевидно, я не могу увидеть ничего, не существующего ныне. Но в ближайшие несколько дней картина совсем иная. Такое впечатление, что я куда-то пропал. Как думаешь, куда это я могу подеваться?
Внезапный отъезд Гарольда произошел между полуночью и утренними часами. Все выглядело так, будто он сам упаковал свои вещи, ушел без провожатых, и больше его не видели. Необычен был, разумеется, сам факт его исчезновения, но подробности отъезда никаких подозрений не вызывали. Гарольд всегда ненавидел то, что сам он называл «тиранией лакея». Все знали его как необычайно независимого человека.
На следующий день Питер проделал с новооткрытой сферой времени некоторые несложные эксперименты. Из шестнадцатого столетия он забрал флакончик духов венецианского стекла; из восемнадцатого — резное палисандровое распятие; из девятнадцатого, когда дворец был резиденцией некоего австрийского графа и его возлюбленной-итальянки, — иллюстрированный вручную экземпляр «La Nouvelle Justine» де Сада, прелюбопытный переплет которого был изготовлен из человеческой кожи.
Все это, разумеется, очень скоро исчезло — все, кроме флакончика духов. Питер, таким образом, получил повод к размышлениям. В ближайшем будущем флакончика после его реквизиции в сфере было с полдюжины мутных наплывов; раритет должен был исчезнуть, но не исчез. Однако Питер нашел его на полу, рядом с немалых размеров крысиной дырой…
Не потому ли, задался вопросом Питер, предметы исчезают необъяснимым образом, что закатываются в крысиные дыры? А может, потому, что некий ловец во времени изымает их, когда они вот-вот готовы туда закатиться?
Никаких попыток исследовать будущее Питер не предпринял. Тем же вечером он позвонил в Неаполь своим адвокатам и сообщил им инструкции по поводу своего нового завещания. Имущество Питера Кастельяри, включая его половину находившейся в совместном владении Искьи, теперь отходило итальянскому правительству при двух условиях: первое, что Гарольд Кастельяри сделает аналогичный посмертный дар оставшейся половины собственности, и второе — что итальянское правительство возьмет на себя обязательства превратить дворец в национальный музей, где будет размещена коллекция Питера. Доходы от имущества при этом должны были использоваться для управления музеем и дальнейших приобретений. Своих единственных родственников — двух кузенов в Шотландии — он лишил всякого наследства.
Питер не предпринимал ничего, пока ему не принесли подписанный и засвидетельствованный документ. Только тогда отважился он заглянуть в собственное будущее.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
