Мы выпили кофе, закурили, и она спросила, который час.
— Без четверти три.
— Надо сказать официанту, чтобы принес мой счет.
— Вы позволите мне оплатить его? Считайте, что это я пригласил вас.
Она улыбнулась:
— Конечно.
— Вы спешите?
— В три у меня свидание с Питером.
— Кстати, как он?
— Отлично.
Она слегка улыбнулась — ах, эта ее медленно расцветающая пленительная улыбка, но сейчас мне почудился в ней сарказм. Она помедлила, потом взглянула на меня, как бы решаясь.
— Вы ведь любите курьезы, — произнесла она. — Так вот, вам нипочем не угадать, какую миссию я готовлюсь выполнить. Сегодня утром я позвонила Питеру и попросила его встретиться со мной в три часа. Буду просить его развестись со мной.
— Не может быть! — воскликнул я. Почувствовал, что краснею, и растерянно замолчал. — Мне казалось, у вас такой счастливый брак.
— Вы можете хоть на миг допустить, что я не знаю того, что известно всему свету? Не настолько же я глупа.
Этой женщине нельзя было лгать, и я не стал притворяться, будто не понимаю, о чем она говорит. Я просто молчал.
— Почему вы должны позволить, чтобы он разводился с вами?
— Роберт Кэнтон противный старый ханжа. Если я сама разведусь с Питером, он вряд ли согласится, чтобы Барбара вышла за него замуж. А я — мне решительно все равно: одним разводом больше, одним меньше… — Она пожала точеными плечами.
— Почему вы думаете, что он хочет на ней жениться?
— Он по уши в нее влюблен.
— Он сам вам сказал?
— Нет. Он даже не знает, что я все знаю. Бедняжка безумно страдает. Изо всех сил старается не причинить мне боль.
— Может быть, это мимолетное увлечение, — осмелился предположить я. — И скоро все пройдет.
— Зачем ему проходить? Барбара хорошенькая и очень милая. Они прекрасная пара. И потом, что толку, если б даже их любовь прошла? Они любят друг друга сейчас, а в любви только это сейчас и важно. Я старше Питера на девятнадцать лет. Если мужчина разлюбил женщину, которой он годится в сыновья, неужели вы думаете, он снова ее когда-нибудь полюбит? Ведь вы писатель, кому как не вам знать человеческую душу.
— Зачем вам эта жертва?
— Десять лет назад, когда он попросил меня стать его женой, я дала слово, что верну ему свободу, как только он этого захочет. Понимаете, у нас такая огромная разница в возрасте, по-моему, это только справедливо.
— И вы хотите сдержать слово, которое он не просил вас давать?
Ее тонкие, хрупкие руки словно бы слегка вспорхнули, и в мрачном сверкании изумруда мне почудилось что-то недоброе.
— Ну конечно, я просто должна. Ведь это слово чести. Признаюсь вам, именно поэтому я сегодня здесь. За этим столиком он сделал мне предложение; мы с ним обедали, и я сидела, как сижу сейчас. Одно скверно: я люблю его так же сильно, как десять лет назад. — Она помолчала, и я заметил, что она на миг сжала зубы. — Ну что же, пожалуй, мне пора. Питер не выносит, когда его заставляют ждать.
Она беспомощно смотрела на меня, и я вдруг осознал, что она просто не в силах заставить себя встать со стула. Но вот она улыбнулась и легким движением вскочила на ноги.
— Могу я проводить вас?
— До выхода из отеля. — И она опять улыбнулась.
Мы прошли зал ресторана, холл, швейцар повернул перед ней вращающуюся дверь. Я спросил, не хочет ли она поехать на такси.
— Нет, лучше пройдусь, день такой чудесный. — Она протянула мне руку. — Очень рада, что встретила вас. Завтра я уезжаю за границу, но осень скорее всего проведу в Лондоне. Обязательно мне позвоните.
Она кивнула, улыбнулась и вышла. Я стоял и смотрел, как она идет по Дейвис-стрит. Воздух был еще по-весеннему свежий и ласковый, над крышами домов по синему небу тихо плыли легкие белые облака. Она держалась очень прямо, голова гордо вскинута. Элизабет Вермонт была стройна и прелестна, все прохожие смотрели на нее. Кто-то из знакомых приподнял шляпу, здороваясь, она любезно поклонилась, и я подумал, что никому не придет в голову, как истекает кровью ее сердце. Еще раз повторю: она была истинная леди и человек чести.
1925
