Папа сказал что-то вроде: «направленная наводка электромагнитным излучением на определенные участки мозга позволяет…». Чего она там позволяет, Максим не понял, но слушал, открыв рот, пытаясь вникнуть в волшебство. Еще папа сказал, что учеными разрабатываются методы передачи изображения напрямую на зрительный нерв. И тогда фильмы станут еще волшебнее!
Тайком от родителей мальчик забрался на сайт Академии операторского и режиссерского мастерства и просмотрел перечень вступительных экзаменов. Особенно его удивила строчка: «Высшее или неоконченное высшее образование в области психиатрии приветствуется».
Такие дела.
Ладно, хватит думать! Начинается фильм! Пора чувствовать!
* * *
Как всегда после просмотра, ноги немного подрагивали и сердце учащенно билось. Наверняка щеки заливал румянец еще со времени той постельной сцены… Вспомнив о том что чувствовал, мальчик залился румянцем еще сильнее и смущенно хихикнул. Вот что называется страстью и желанием. Почему он до сих пор ничего такого не ощущал? Вроде бы и влюблен в одноклассницу Алису.
Выходил Максим как все нормальные люди через двери. Поймав несколько удивленных взглядов работников сенсотеатра, он показал им язык, юркнул на улицу и, довольный собой, драпал целый квартал.
Дневной осенний воздух был влажен и густ, как сладкий кефир. Часы показывали половину пятого — опять влетит дома за опоздание к обеду. Родители, само собой, догадаются о причине, и даже, может, позвонят в школу, чтобы узнать был ли он на уроках. Им скажут, что был, проверив показания чипа-шпиона.
Хи-хи! Зато влетит Ваське Артамонову, этому зубриле, чей чип Максим так удачно взломал скачанной из сети программой — он заменил показания его чипа своими. Потом Васька пусть доказывает, что он не верблюд!
До дома осталось совсем чуть-чуть, перейти дорогу и, завернув в кусты, чтобы забрать припрятанный школьный рюкзак, подняться на лифте на второй, жилой уровень города.
* * *
То, что случилось в следующие несколько секунд, можно было бы выразить несколькими скомканными, размытыми фотографиями, брошенными в костер. Обугливающимися, съеживающимися, страшными…
Сначала черный, блестящий и гладкий псевдоасфальт, с пробегающим по его поверхности разрешающим зеленым пунктиром пешеходного перехода, и неторопливо идущие люди. Потом, одновременно со странным скрежещущим звуком — крик и фигура женщины стоящей посередине дороги. На нее несся потерявший управление и высоту небольшой грузовик. Он сначала упал с двухметровой «высоты безопасности», шваркнув днищем, потом развернулся боком…
Защитные силовые поля перехода опоздали буквально на секунду и женщину смяло как мокрую, красную салфетку. Тело высоко взлетело, хрустнув и взмахнув руками, затем влажно шлепнулось на асфальт. Воздух осветился предупреждающей вспышкой, взвыли аварийные сирены.
Максим открыл рот от ужаса. Крик прервался.
Вспотели ладони.
Онемел затылок.
Максим смотрел, не отрываясь, на отброшенное в сторону тело, перекошенное, словно сломанная кукла. И… и ничего не думал. Голова была пуста как футбольный мяч. Ничего, кроме неимоверного удивления и сумасшедшего ужаса. Руки и ноги одеревенели.
Память либо не удержала, либо не зафиксировала то, как от грузовика отделилась и опрокинулась платформа, груженная бетонными плитами, щедро раскидывая вокруг себя тяжелую смерть. Вместо этого память милостиво сохранила краткий миг удара и гулкую пустоту.
Никаких эмоций.
3.
Будто бы сквозь вату, набившуюся в уши, Максим услышал голоса, глуховатые, трудно различимые:
— … состояние очень тяжелое, крепитесь. Мы делаем все, что можем, — фальшивое, профессиональное сострадание. Врач.
Фоном голосу — плач, потом мужское, успокаивающее бурчание. Кажется это мама и папа.
«Где я?».
Максим попробовал пошевелиться, но у него ничего не вышло. Перед глазами стояла разноцветная тьма, вспыхивающая пятнышками красного и зеленого цвета. Поднять веки тоже не получилось.
Потом голоса ушли, оставив ватный, глухой покой.
* * *
Приснилась лужайка, залитая солнечным светом. Просто лужайка и хвойный лес вокруг. Ощущение радости нахлынуло, как волна, растворяя. Мальчик сел прямо в траву, потом растянулся, словно на самой мягкой перине и счастливо улыбнулся.
На нос забрался муравей, потоптался в нерешительности на кончике и деловито потопал по переносице прямо на лоб. Стало щекотно и Максим засмеялся.
Недалеко точно была речка — слышался шум воды, тянуло свежестью. Долго искать ее не пришлось. Песчаный, совершенно пустой пляжик, прозрачная вода с удивленными вторжением рыбками, солнце, посыпавшее блестками маленькие волны.
Возле самой воды обнаружилась аккуратная пирамидка из гальки. Такой плоской, похожей на маленькие тарелочки. Как будто специально созданной для того, чтобы запускать в водную гладь и считать количество плюхов.
Когда наступил вечер, а пирамидка превратилась просто в маленькую кучку, сон закончился, оставив после себя отпечаток спокойного, простого счастья, по которому потом, когда станешь взрослым, а потом и старым, так часто будешь скучать.
— Хм, неплохо. Довольно чисто сработано. У паренька есть потенциал. Как вы думаете?
— Надо будет немного поработать над ситуациями, протестировать на стресс. А так мальчик вполне готов для ролей второго плана.
* * *
В мутном свете, ослабленном грязными окнами, были видны разбросанные по полу игрушки, старые и большей частью своей сломанные. Перед Максимом лежал лист бумаги и маленький, многоцветный карандаш из мягкого, резиноподобного материала. Он провел одну линию, прямо по центру листа, поперек нее еще одну. Полюбовался на полученное изображение.
Какие-то руки, с жесткими ладонями, повернули его лицо чуть в сторону. Заскорузлый носовой платок царапнул по лицу.
— Опять измазался. Господи, ну нельзя же все время слюни пускать. Так захлебнешься однажды и не заметишь.
Вместо слов Макс слышал лишь тяжелый, как раскат грома, далекий голос. Он говорил что-то, совершенно непонятное и неинтересное. Гораздо интереснее было смотреть на листик бумаги. А что если прочертить еще одну полосу?
На подбородок скользнула струйка. Воспитательница ушла, но дети в комнате не заметили этого, впрочем, как и ее появления.
Лист перечеркивался прямыми линиями во всех направлениях, пока на нем не осталось практически ни одного не заштрихованного участка. В конце концов, Максим взял свежий, девственно белый лист из пачки и положил его перед собой. Карандаш автоматически переключил режим и стал синим.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
