и лениво выслушивала её сбивчивые и туманные обвинения в мою сторону, водя пальцами по деревянному письменному столу, на котором в безупречном порядке лежали письменные принадлежности рядом с толстым томом Библии. Меня посадили на хлипкий стул в углу комнаты, рядом с мрачной картиной, на которой были изображены плачущие старушки, склонившиеся над телом мертвого Христа. Миленькое местечко, вы бы видели.
Видя, что её хрупких упреков недостаточно для директрисы, она всё выложила. Рассказала о том, как моя мама задолго до того рокового дня делилась с ней о том, что я вижу во сне смерть своих родителей, о том, что я не плакала во время их похорон, и о том, что я общаюсь с дьяволом по ночам. Последний факт был чистой выдумкой, но я не стала оспаривать его, равнодушно рассматривая блеклые стены с осыпавшейся краской (лучше уж это, чем картина с мертвецом).
Мисс Летиция недоверчиво посмотрела на сгорбившееся тело моей родственницы, гадая о том, сколько правды кроится за этими испуганными, бегающими глазами. На её месте я бы тоже сомневалась: поверить ей – значит признать тот факт, что это по моей вине в наш небольшой палаточный лагерь ворвались безумные сектанты. Или она считает, что это я держала нож, который отрезал куски плоти с бедер и рук моего отца, а затем сжигала их в костре, с безразличием слушая его крики и завывания моей мамы? Когда она потеряла сознание от зверства, творящегося перед её глазами, они принялись истязать и её. Кусок за кусочком, с такой грацией и мастерством, что им бы позавидовали лучшие хирурги мира. Они были до сих пор живы, вопреки замыслам своих мучителей, когда им перерезали глотки.
Всё это время я пряталась за гранитным валуном, недалеко от холма, на котором мы поставили наши палатки. Желание сходить по нужде спасло мне жизнь.
– Знаешь, ты меня тоже пугаешь, – отозвалась Карина. Её последние слова утонули в порыве ветра и шепоте деревьев, но я всё равно их расслышала.
– Почему?
– После всего, что мы видели в школе, я боюсь закрывать глаза, боюсь своих кошмаров, вскрикиваю даже от легкого шуршания в кустах. А ты… такая спокойная, такая уравновешенная.
И как я, по-вашему, должна на это ответить? Извиниться за то, что не впадаю в истерику при виде крови? Признаться в том, что меня уже ничего не может напугать? Вся эта жизнь – это какой-то бесконечный кошмар.
– Это не первый раз когда я сталкиваюсь со смертью. Нельзя сказать, что я выработала иммунитет к ней, но мой опыт не позволяет мне впадать в панику и истерию, давая мне шанс биться за свою жизнь дальше.
– Когда это было? Когда ты столкнулась…ну…
– В шесть лет я чуть не утонула в нашем бассейне. Смерть настигла меня, пережевала и выплюнула, не желая забирать меня с собой. Может дала мне шанс, может проклятье. Затем мои родители умерли, когда мне было двенадцать. – На моё лицо запрыгнуло щекочущее насекомое, и я, вскрикнув от омерзения, смахнула его замёрзшей рукой. – Знаешь, если хочешь, ты можешь присоединиться к их лагерю. Мы не сильно от них отстали.
Я посмотрела в ту сторону, откуда ранее доносился запах костра и громкие разговоры остальных сбежавших.
– Костер снова потух, – ответила она, шмыгнув носом. – Может разожжем новый?
– Доставай спички.
Камиль, Роза, Элизабет, Эрик, и парень, которому оторвало руки.
Знакомство с Эриком оставило после себя след в виде ноющей пустоты в моей груди. Эта боль не оставила меня даже после того, как я собственными глазами увидела его распятое мертвое тело, возвышающееся над землей на фоне голубого неба. Как ненасытная раковая болезнь, не покидающая своего носителя до его последнего вздоха, моя боль отправится со мной в могилу. У неё есть глаза – зеленые, как болотная тина. Иногда, в моих снах, они наблюдают за мной.
В школе святого Акария всю грязную работу выполняли обучающиеся. На второй день моего пребывания там, нас вывели на улицу, предварительно всучив метла и грабли в руки. Посчитав меня достаточно ответственной, чтобы выполнить свою работу в одиночку, мисс Летиция отправила меня убираться в небольшом, покосившемся амбаре.
Я складывала в ряд поленья для топки, когда мое уединение было прервано появившимся в дверях Эриком. С глупой ухмылкой на самодовольном лице, он поздоровался и протянул мне недокуренную сигарету. Когда я отказалась, за его спиной выросла долговязая фигура Камиля. Перед тем, как повалить меня на усыпанный опилками и пожелтевшими листьями пол, они затолкали мне эту сигарету в рот.
Я не сопротивлялась, когда Эрик навалился на меня, разрывая плотные колготки под моим платьем. Спокойно смотрела в его зеленые глаза, когда почувствовала кислый запах его пота и горячее дыхание на своем лице. Он сжимал мои бедра, мял мою грудь, дергал за волосы, но так и не смог вытянуть из меня ни звука. Моё упорство помогло – привыкший к сопротивлению, слезам и борьбе, его не возбудила моя покорность. Он не смог. Зато смог Камиль. Минуту, растянувшуюся в моей голове на годы, я смотрела на пыль на его жирных, черных волосах и слушала его хриплое кряхтение.
Когда я обмолвилась об этом директрисе, она наказала меня за ложь и клевету, отправив меня в изолятор до конца дня.
«Мерзость пред Господом – уста лживые, а говорящие истину благоугодны Ему».
Позже я узнала о том, что отец Эрика является одним из главных спонсоров этого прекрасного заведения. Лучше бы молчала – не пропустила бы ужин.
На следующий день все повторилось, но на этот раз, когда Эрик снова дотронулся до меня, я начала притворно стонать от наслаждения, тем самым раздражая его жестокую душу садиста. У него снова не встал. Зато как возбудился Камиль! Крупные капли пота на лбу, из приоткрытого рта стекает слюна, торчащие уши покраснели, а рука, приставившая нож к моей шее, дрожала. Тридцать секунд его похотливых вздохов и быстрых толчков, и меня оставили одну.
Я начала сопротивляться на третий раз, когда Эрик прихватил с собой лопату, направив на меня её тупой, деревянный конец. В тот день он получил от меня всё, чего добивался раньше. Крики, слёзы, мольбу и сломанные ногти – результат царапания пола от боли. Я дралась и кусалась так яро, что им пришлось позвать помощь. Того рыжеволосого мальчика. Его одежда была пропитана запахом свободы – осенним дождем, костром и лесом. В его голубых глазах горело сочувствие, когда он коленом уперся в мою шею, перекрывая доступ к
