ним пришёл, – зачем-то пояснила девушка.
Я тупо уставился на неё:
– А что за бред я перед этим произнёс?
Она посмотрела на меня ясным взглядом:
– Перед чем?
– Перед тем, как пришёл в себя… – глупо пробормотал я.
– Ты сказал то, что я хотела, чтобы ты сказал.
– Про Талмыкию?
– Да.
– А, прошу прощения, что это?
– Талмыкия? Моя родина, – лицо девушки приобрело некую суровость. – И родина моих предков.
Я совсем растерялся, но заметил, что она со мной на "ты" и тоже решил не церемониться.
– А почему ты… Захотела, чтобы я это сказал?
– Потому что с чего-то надо было начать наш недолгий разговор, – она повернула голову в сторону окна. За ним какой-то прохожий незамедлительно выронил телефон из руки, ругнулся, поднял его. Мне показалось, что на губах девушки мелькнула лёгкая улыбка.
– Почему разговор будет недолгим? – только и нашёл, что спросить.
– Потому что я теряю слишком много сил, чтобы говорить с тобой на таком расстоянии.
Я мысленно измерил длину стола и выдал:
– Между нами чуть больше полуметра, наверное…
– Нет, – спокойно ответила она. – Между нами сотни километров. Меня здесь нет, на самом деле.
Я недоверчиво протянул к ней руку, чтобы убедиться в подлинности её слов, но девушка отстранилась.
– У нас нет времени на глупые игры, – резко сказала она.
Я понял, что явно не контролирую ход нашей беседы, поэтому решил плыть по течению – будь, что будет.
– Так о чём ты хотела со мной поговорить?
– О моём народе, о моих предках.
– Почему именно со мной?
– Ты журналист, – не то спросила, не то подтвердила девушка.
– Я, да! Но мало ли журналистов…
– Я хочу, чтобы ты написал о моём народе.
– С чего мне писать о твоём народе?
– Мы убили Гитлера, – спокойно сказала она таким скучным тоном, будто речь шла о вчерашнем обеде. Я же чуть не поперхнулся.
– Чего? – только и смог сдавленно крякнуть я.
– Мы заставили его убить свою семью и совершить самоубийство.
Я, в общем-то, уже понял, что имею дело с сумасшедшей. Но раз уж этот разговор был начат, то надо довести его до конца. Тем более, подумал я, кто меня ещё сегодня так развлечёт? Я глубоко вздохнул и начал говорить медленно и спокойно, как с ребёнком:
– Гитлера заставило совершить самоубийство его эго, его сломанная психика, отчасти, глупость и нежелание принять поражение, а также то, что советские войска были уже в Берлине…
– Нет, – коротко и жёстко сказала девушка, устремив на меня свой решительный и строгий взгляд. Она была похожа на учительницу, отчитывавшую школьника за очевидно глупую выходку.
Смешно, но я действительно почувствовал себя двоечником. В моей голове зародилось сомнение: может, она права, я же не видел этого, не знаю… А она откуда может знать?
– Но… – начал я.
– Ты не знаешь, ты не видел, а я знаю и видела. – Словно прочтя мои мысли, холодно сказала она. – Да, я прочла твои мысли.
Я внимательно посмотрел на неё. Девушка сидела прямо, положа руки на колени, и всем своим видом демонстрировала отстранённость. Я сдался:
– Так, рассказывай, а я посмотрю, что смогу сделать с этой информацией. Но ничего не могу обещать.
Девушка едва заметно улыбнулась и устремила на меня ясный взгляд, а затем начала говорить, так, как обычно рассказывают сказку. Она поведала мне историю своего народа, одновременно и героическую, и фантастическую. Я лишь изредка вставлял поясняющие вопросы и слушал очень внимательно, это действительно было интересно. Наконец, она дошла до сути:
– В годы Великой Отечественной Войны мой народ, как и все народы Союза, храбро сражался с немцами. Однако в самой Талмыкии остались женщины, дети, старики. Нам не хотелось, чтобы они теряли своих близких. Тогда наши шаманы собрали всех оставшихся, чтобы бороться с врагом духовными силами. Мы долго готовились к этому, пришли жители всех деревень, но ещё дольше проходил сам обряд, забравший у нас почти все силы. Пятьдесят дней и ночей мы пели священные песни, не смыкали глаз, не ели и не пили. Были те, кто падал без сил. Но нам удалось.
– Что удалось? – тупо спросил я.
– Заставить этого проклятого монстра так бесславно окончить свою жизнь. Мы спасли наших славных мужей, они вернулись домой с победой.
– То есть ты хочешь сказать, что вы телепатически влезли к Гитлеру в мозг и приказали ему сделать всё это?
Она кивнула:
– Да, можно и так сказать, по-твоему, – затем добавила, отвернувшись. – Ты глуп, и очень скушен, но я сделала своё дело. Теперь мне пора.
Я опешил – как же так, у меня так много вопросов, кто такие талмыкцы, где они живут, чем теперь занимаются, как эта девушка сюда попала…? Я подался в её сторону:
– Подожди, – и зачем-то ещё произнёс. – Побудь со мной ещё немного.
Девушка улыбнулась, посмотрела мне в глаза очень пронзительно, потом резко отвела взгляд мне за спину. Раздался звон разбившейся посуды, я непроизвольно оглянулся: официант торопливо собирал осколки чашки с пола. Когда я снова посмотрел в сторону девушки, её уже не было – она как будто испарилась, а с ней и морок, окутывавший меня во время нашего разговора. Что это было? Я точно помню, что говорил с ней, не привиделось же всё это… Или привиделось?
Я ещё долго сидел в кафе на том же месте, глядя перед собой, вертя в задумчивости пустой стакан.
Прошло где-то четыре месяца.
Молин, как и обещал, снял-таки свой фильм и, конечно, позвал меня на премьеру. Мой редактор попросил написать статью по этому поводу. Я просидел над ней несколько часов, и наконец, смог создать, как мне показалось, вполне неплохой текст. Начинался он так: "Трудно ли быть Создателем? А трудно ли быть при этом абсолютным гением? Ответить на эти вопросы, как мне кажется, смог мой друг и коллега Антон Молин в своём первом, дебютном кинопроизведении…" и т.д., и т.п.
Времени было в обрез – материал нужно было немедленно сдать в печать, что я и сделал, а затем сразу завалился спать с чувством выполненного долга.
На утро меня разбудил звонок, ничего ещё не соображая, я взял трубку. Меня потряс рёв:
– Алкаш! – это был голос редактора, до
