— Добрый день! — пролепетала она, испуганно хлопая накрашенными ресницами.
А потом взвизгнула и потянулась за покрывалом, чтобы прикрыться.
— Зоя, я всё объясню! — спокойно произнёс Ник, обнимая меня за плечи. — Давай дадим Полине одеться и уйти, а потом сядем и поговорим.
Тошнота подкатила к горлу. Я чувствовала, что ещё вот-вот и взорвусь, но усилием воли заставила себя сдержаться.
Плакать, рыдать, рвать на себе и сопернице волосы — зачем? Что это изменит? Только унизит меня, а этого я не допущу. Уважение и гордость, наверное, всё, что мне осталось.
А вот терпеть прикосновения недавно удовлетворённого, слишком сытого мужа я не собиралась и, резко оттолкнув его, села в кресло, до судороги сцепив пальцы между собой.
Боль немного отрезвило, в голове прояснилось.
— Может, тебе принести воды, Зоя? — Ник был сама любезность и забота.
Я покачала головой, стараясь не смотреть на его виноватую харю, потому что иначе вцеплюсь в неё и расцарапаю до крови. И плевать на маникюр, спокойствие, производимое впечатление и вбухнутые в ЭКО деньги.
Всё, это конец! Какая же, должно быть, я жалкая со стороны. Обманутая бесплодная жена против пышущего тестостероном мужа и сверхфертильной пышногрудой красотки с распутным взглядом путаны.
Последняя под моим тяжёлым взглядом торопливо натягивала маячку и юбку, более приличествующую её восьмилетней дочери. Сколько Ник и Полина уже встречаются?
Да что там, отбросим сантименты, как долго спят и сношаются, будто на собачьей свадьбе?
— Простите, Зоя! — пролепетала, заикаясь, Полина, краснея ещё больше. Блондинкам не к лицу румянец, знаю по себе, и я мстительно подметила в глазах любовницы слёзы. Конечно, не раскаяния, скорее страха потерять обещанные деньги.
Плакала она не из-за случайной связи, опорочившей её. Наверное, боялась, что муж, здоровяк с замашками альфа-самца во всём, кроме зарабатывания денег, узнаёт обо всём и поставит синяк благоверной под глазом. И тоже из-за денег.
Синяки не идут женщинам. Никому из нас: ни блондинкам, ни брюнеткам. Нелюбимым тем более. Разве что удобным идут, только это не моя история.
«Виновник торжества» мерил шагами спальню, избегая смотреть на смятую постель, от которой просто разило сексом. Я тоже старалась её не замечать, иначе сдеру простыни и сожгу прямо на их глазах.
Внутри всё дрожало и звенело, словно натянувшиеся струны лопались одна за другой, напоследок издавая тоненький плач.
— Надеюсь, ты понимаешь, что договору конец? — спросила я, глядя Полине в глаза.
Она уже собралась выскользнуть и замерла на пороге спальни, комкая длинный ремешок сумки из кожзама. Получалось, что я, сидя в кресле, вынуждена была смотреть на соперницу снизу вверх, но постаралась вложить во взгляд столько презрения, сколько могла.
Получилось целое море, потому что Полина вздрогнула и опустила глаза. Сейчас она не играла.
— Я провожу до двери, — вмешался Ник, успевший каким-то образом, пока я мерилась с Полиной взглядами, набросить махровый халат.
— Можешь и дальше, — фыркнула я, мечтая об одном: остаться в одиночестве и начать рыдать в голос. А потом — содрать постельное бельё и выкинуть из окна как раз на стоянку, где припаркована машина Ника. Будет им свадебный саван. Совет да любовь!
— Я скоро, — с тревогой посмотрел Ник. — Только не делай глупостей! Прошу тебя, Зоя!
Смешно! Он меня просит! Слишком поздно, дорогой! И всё же я из последних сил держалась, чтобы не всадить изменнику кухонный нож между лопаток. Да, именно так, в спину, чтобы не видеть его глаз, удивлённо поднятых бровей, губ, которые только что целовали другую.
Непросто другую, а ту, что должна была выносить наших детей! Мне хотелось дождаться объяснений и спросить: «Как же ты мог?»
Хотя ответ очевиден. Я знала Ника, мне так казалось. Он всегда был галантен и морщился от одного намёка на скандал. «Всегда надо держать лицо» — был его девиз. Цинично, если подумать. Мне отказали даже в праве на истерику.
Стоило остаться в спальне одной, как я встала и на негнущихся ногах дошла до постели. Посмотрела на неё так, будто это были не мои любовно выбранные расцветки, будто не тот самый сатин, что я купила по случаю нашей годовщины, а грязная застиранная простынь и пододеяльник в дешёвом мотеле.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Всё вон! Сдирая некогда дорогое моему сердцу бельё я с усилием рвала ткань в клочья, закусив до крови губы, чтобы не заорать в голос. Пальцы саднило, ноготь сломался, я ощущала солёный привкус во рту, но продолжала сдерживать крик.
Не сейчас. Конечно, Полина подумает, что я истеричка, а мой муж согласится: да, а я вот её терплю, мой крест!
— Зоя, тише, не плачь! — услышала я нежный бархатистый шёпот за спиной. Изменник, едва проводив любовницу, пытался утихомирить обезумевшую жену. — Я виноват, знаю и не оправдываюсь.
И попытался поцеловать меня в шею, но я отскочила, как ошпаренная, больно ударившись при этом о выступ кровати.
— Не смей подходить ко мне! — произнесла я чётко и спокойно, если срывающийся голос и слёзы боли могут соотноситься со спокойствием!
— Я… Давай поговорим, ладно? Просто поговорим?
Ник стоял, вытянув руку ладонью вперёд, в глазах мужа читалось участие, жалость и что-то там ещё. Он был само воплощение спокойного осознания вины, имеющей за плечами сотни оправданий.
В фильмах так беседуют с маньяком, внезапно ворвавшимся с ножом в дом законопослушных граждан. С безумной женой, чьё место на чердаке под замком, потому что она не может здраво реагировать на особые потребности мужа.
— Конечно, поговорим. Только сначала выкини эти ошмётки, на которых ты изменял мне, а потом собери чемодан и проваливай! А когда я смогу говорить с тобой, лет через пять, то мы поговорим. А пока пусть общаются наши адвокаты! Считай, нет больше нашего брака! Убирайся!
Я изо всех сил старалась сохранить спокойствие, но это давалось с трудом. Как балансировать на краю, когда твой мир рухнул?!
— Зоя! Я знаю, ты сейчас мне не поверишь, но я не собирался приводить её сюда. Это случилось так внезапно, мы говорили о контракте и переводе денег, а потом, она так посмотрела. Ну, я, сам дурак, не устоял.
— Этого довольно, Ник! Избавь меня от больших подробностей, — всхлипнула я и ощутила острую потребность уткнуться в широкую грудь мужа, как всегда это делала, когда ссоры сменялись примирением, а взаимные перепалки остывали. Видимо, зря я это делала.
Ник уже сделал шаг навстречу, как на лице вдруг мелькнуло такое самодовольное выражение, что я вмиг очнулась.
Стиснув зубы, отступила к двери, предварительно описав круг, чтобы не попасть в лапы к чудовищу, ещё недавно считавшемуся моим любящим мужем. Чудовищу, которое сейчас впервые проглядывало сквозь благообразную оболочку!
Наверное, оно показывалось и раньше, но я предпочитала ничего не замечать. Меня так и подмывало спросить: «Сколько между нами измен, Ник?»
— Одевайся, собирай вещи и уходи! — спокойно произнесла я, сцепив пальцы за спиной в замок. — Я не готова сейчас с тобой говорить.
— И долго это будет продолжаться? — самодовольное выражение лица Ника сменилось озабоченным, а я всё стояла и недоумевала: ведь раньше я точно такого за ним не замечала.
Этой щемяще-невинной простоты, которая хуже воровства. Тьфу, сознательной измены.
— Пять дней, — тут же нашлась я, прикинув, сколько всего надо сделать.
— Через три дня у нас криоперенос, не забыла? — Ник вмиг сделался деловым и собранным. — Понимаю, ты сейчас не хочешь об этом думать. Я позвоню завтра.
Он шарил по шкафам, доставая и бросая на оголённый матрас костюмы, джинсы и рубашки, которые я ему туда сложила. И говорил о детях так, будто это очередной проект, пока неясно, успешный ли, но потенциально удачный.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
И как это я была так слепа! Видимо, смотрела в другую сторону, видя то, что хотела.
— Просто убирайся. Убирайся! — повторила я как заклинание, призванное изгнать демона из тела моего мужа.
