— Хелло, Кэли…
Молодые ограничивались лишь приветствием. Но не таким, как всем.
Почти всегда за этим «Хелло!» следовал шепоток — это его историю пересказывали тем новичкам, Которым она была еще неизвестна.
Это приносило удовлетворение. Но он в этом не признавался. Однако Пегги — такую злюку еще поискать — говорила все как есть.
— Видишь ли, Джон, дорогуша, если бы все это с тобой не произошло, ты был бы просто несчастен, во-первых, потому, что был бы как все, и, во-вторых, потому, что ты бы, наверное, на мне женился…
Не надо думать, что в словах Пегги Клам была только ирония. Вернее, ирония в них была, но против воли самой Пегги, которая эти слова говорила.
После бритья, горячих салфеток, из-под которых виднелся лишь кончик его носа, оставалось только ждать, когда парикмахер его от них освободит. Клиенты менялись в кресле один за другим. Они смотрели друг на друга в зеркало и, когда переговаривались между собой, казалось, обращались к призракам. Вот, освободившись от теплого компресса, явил себя один из них: молодое лицо, темные волосы, несколько агрессивная улыбка обнажала роскошные зубы.
Сын другого. И этот парень — двадцать два года! — приветствовал врага своего отца взглядом, взмахом руки, радостным «Хелло! «. Верил ли парень в эту историю? Кэли Джон не утруждал себя выяснениями… Старая история, история почти доисторических времен, когда у мальчишки и быть не могло большой спортивной машины, что стоит теперь у тротуара, и самолета, на котором можно слетать развлечься в Лос-Анджелес. Пионеры Запада, как их тогда называли, которые Бог весть откуда сползлись сюда как муравьи: кто приехал на крошечном поезде, кто в повозках с детьми и женщинами, за которыми плелся скот, — все они со слезами на глазах увидели наконец перед собой эту огромную, мерцающую между горными отрогами долину. Они приезжали, чтобы освоить ранчо, и им уже виделись стада быков, которых гаучо загоняли в корали, сотни голов скота, или же они собирались перекапывать эту ярко расцвеченную землю, чтобы найти в ней золото, серебро, медь или цинк…
«Дурачок…» — хотелось Кэли Джону шепнуть мальчишке.
Он прошел в следующую дверь, ту, что вела в бар, несколько голосов поздоровалось с ним, он пожал несколько рук и, ни слова не говоря, сделал глоток бурбона, который ему подали, как было заведено. И вовсе не для того, чтобы придать себе храбрости перед свиданием С Пегги Клам.
Просто по привычке.
Воздух был сухим и жарким, но стоило только очутиться в тени, как в легкие проникала прохлада. Казалось, не дышишь, а пьешь этот воздух.
На первом углу он свернул со Стоун-стрит с ее большими магазинами.
Подумать только, теперь надо было дожидаться зеленого света, чтобы перейти улицу, по которой он столько раз скакал на лошади!
Он подходил к зеленому массиву — что-то вроде парка, среди которого белели дома, походящие на дворцы. О'Хара-стрит! Ну разве не смешно? Эта старая обезьяна О'Хара теперь тоже имел свою улицу, как Вашингтон или Мэдисон, а ведь начинал с бакалейной лавки и гвоздей в магазинчике, где торговали досками! Теперь на Стоун-стрит этот магазинчик превратился в трех — или четырехэтажный магазинище с витринами, залитыми по вечерам неоновым светом.
Старик вот уже пятнадцать лет, как умер, а магазин произносит имя О'Хары и еще одно, за ним, именно то имя, Которое произносить не следовало.
На О'Хара-стрит, если, можно так сказать, должны выли быть только дома О'Хары, теоретически должны были бы быть, будь улица длиннее, а его жена плодовитей, поскольку этот тип построил дворец для себя, построил еще один, рядом, для своего старшего, потом еще один — для своей младшей, и мог бы продолжать в том асе духе.
Кэли Джон быстро миновал первый дом. Теперь в нем жил Неназываемый, тот, кто женился на Розите, самой молоденькой из дочек старика.
Перед тем как позвонить во второй дом, Кэли остановился и зажег сигару. Не для того ли, чтобы выразить таким образом свое презрение к роскошествам О'Хары?
Или же просто для того, чтобы именно в тот момент, когда Пегги собиралась дарить ему сигары, которые было невозможно курить, сунуть ей под нос тот образчик сигар, которые он курил?
Никогда не знаешь, в каком виде она тебя встретит — размалеванная, как попугай, и увешанная всеми драгоценными вестями, или же под насмешливыми взглядами слуг в каком-то тряпье с пыльной тряпкой в руках.
Хотя одному Богу ведомо, не смеялась ли она сама над людьми — все-таки дочь О'Хары, и старшая дочь, между прочим!
— Хелло, Джон моего сердца!..
Дверь открыла сама Пегги в старом цветастом хлопчатобумажном платье, в шлепанцах на босу ногу, с неприбранными седыми волосами.
— Покажи-ка свой новый платок…
Она расцеловала его в обе щеки, как клюнула, больно и прочувствованно.
— С днем рождения, старая противная скотина… Пришел за своими сигарами?.. Представь, я совершенно одна…
На пороге этого громадного дома стояла маленькая и еще крепкая женщина, и на это нельзя было смотреть без смеха.
— Пакита в больнице рожает… Мамми решила не отпускать ее одну…
Шофер отправился приводить машину в порядок, она вчера вечером забарахлила, ну а садовник сегодня утром не пришел… Входи… У меня для тебя куча новостей…
Не переставая болтать, она шлепала через анфиладу комнат, где из-за опущенных жалюзи было почти ничего не видно; в тот момент, когда раздался телефонный звонок, она как раз дошла до двери в патио.
— Это по поводу того, кого ты знаешь… Алло!.. Да… Как поживаешь, дорогая?.. Я совсем не хорошо вернулась…
Голос у нее, особенно по телефону, был визгливый, таким голосом разговаривают куклы у чревовещателей. А так как рот у нее был маленький, с сухими губами, она старалась как можно шире открывать его и напоминала тогда тявкающую собачонку.
— Это Долорес, — сказала она Кэли, который устроился в кресле.
Кэли не знал Долорес, но это не имело никакого значения.
— Что?.. Все ли хорошо?.. Так плохо, как только возможно, любовь моя… Я одна-одинешенька дома, слуг никого, и, естественно, это происходит тогда, когда Джон пришел ко мне на завтрак…
— Мы вчера были вместе в клубе, — это Кэли, зажав рукой трубку. — Моя сестра тоже там была… Там-то я и узнала об ударе, который он хочет мне нанести… — В аппарат:
— Во-первых, машина по дороге сломалась и Террa сейчас ее чинит… Пакита беременна… Ну да, я и говорю — беременна…
Вы не заметили?.. Я тоже… Вот такие у меня дела… — Она расхохоталась. — Мамми, кухарка, повезла ее в больницу… Нет, Мамми не беременна, иначе почему бы и мне не быть беременной? Что вы говорите? Кэли:
— Она оскорблена… Вот карга… Сейчас тебе все скажу… Алло!
Если бы здесь не было Кэли, который мне помогает… Да, Кэли, это Джон… Кэли Джон… Джон идет на кухню посмотреть, не сгорело ли все у меня в духовке…
Да, она приготовила на двоих легкий завтрак. Есть даже коктейли, бутылка французского вина, и они поедят в кухне, чтобы было меньше хлопот.
Счастье, что на кухне не было телефона, который звонил беспрестанно, и каждый раз она повторяла приблизительно одно и то же, разве что теперь добавляла, что Кэли и она сейчас сидят за легким завтраком, как молодожены. И постоянно прерывала разговор:
— Можешь взять одну из твоих сигар, Джон, дорогуша…
И в телефонную трубку:
— Представь себе медведя, играющего с ручкой, так вот это он… Это его день рождения… Который год на его день рождения я дарю ему сигары… Ты же знаешь Джона… В нем, наверное… Сколько ты весишь, Джон?.. Какая разница… Около двухсот двадцати ливров… Он не хотел бы брать сигару из той коробки, что я ему подарила, потому что тогда уже не сможет ее обменять… Поняла? Что?.. Не специально ли я это делаю? Да нет, дорогая, просто я рассеянная… Правда, Джон?..
В паузе взмах руки в сторону соседнего дома.
— Мне нужно завтра обязательно повидать моего поверенного…
Действительно, держу пари, что они вручают ему сейчас подарки и что вечером перед их дверью будет стоять двадцать машин… Прости, Джонни…
В конце концов, о чем-то ведь надо говорить… Тебе-то повезло, живешь у черта на рогах, а я, можно сказать, день и ночь рядом с ними, вижу, как они входят и выходят, слышу, как у них играет радио, даже слышу, как поет моя сестра, когда принимает ванну, а окно в ванной открыто… Кто бы мог подумать, что наши родители были настолько безумны, что учили ее пению! В довершение всего у нас общее владение имуществом. И просто так такие сложные дела, как у нас, не разделишь. Позволь я только это сделать, останусь нищей…
Выглядела она забавно — лохмы, старое платье, говорит о нищете, а у самой добрая четверть города, не говоря уж о капиталах, которые муж оставил ей, вложенных в шахты.
— Стой! Это Терра вернулся. Нужно его тоже покормить, бедняжку.
Терра, шофер, обогнув угол дома, входил через дверь, ведущую в сад.
— Входи, Терра. Мы закончили. Поесть найдешь в духовке. В два часа мне нужна машина. Сколько эти воры с тебя содрали?
