Запах крови был сладким, вязким и слишком густым, чтобы не обращать на него внимания.
Мне пришлось откашляться, прежде чем ответить:
— Ага. Мой отец просто убит всем этим.
Элис широко-широко распахнула глаза.
— О Боже, так ты их знаешь?
— Его отец проводит церемонию, — ровным тоном произнес Дэни.
И тут они с Дрю одновременно обернулись. Я сделал то же самое и понял, что они уставились на Тэйт Стюарт, в одиночестве сидевшую за длинным пустым столом и глядевшую в небо через огромное, от пола до потолка, окно кафетерия.
Я не знал ее. То есть я ходил вместе с ней в младшую школу — Стюарты жили через квартал от Дрю и Дэни, а, перейдя в старшие классы, мы посещали по меньшей мере один предмет в семестре. Но я не знал ее. И ее сестру я тоже не знал, хотя видел их вдвоем на парковке перед церковью, где служил мой отец. Толстенькая улыбчивая малышка по имени Натали. Самая обычная, с виду абсолютно здоровая девочка.
Тэйт со скрежетом отодвинула стул и искоса взглянула на нас. Волосы у нее были темно-каштановые, коротко подстриженные, отчего ее лицо выглядело слишком открытым. Издалека вид у Тэйт был поникший, но когда она встала, я заметил, что ее плечи напряжены, словно она приготовилась держать удар.
Еще два дня назад у нее были друзья. Возможно, не такие щебечущие, хихикающие и неразлучные, как Элис, но это были люди, которые ее любили. Теперь вокруг Тэйт образовалась пустота, вызывавшая мысли о карантине. Невольно приходила мысль о том, как просто стать изгоем. Достаточно, чтобы с тобой случилось что-то ужасное.
Но Элис не стала тратить на Тэйт свое время. Она перекинула волосы за плечо и вдруг оказалась совсем рядом со мной.
— Невозможно представить, что маленькие дети могут умереть. Это так печально, скажи? Моя мама как про это услышала, так просто спятила, теперь у нас дома сплошные «Аве Мария» и рамки со святыми. Кстати, ребята, а что вы делаете в воскресенье? Стефани устраивает вечеринку.
Над моим плечом возник Росуэлл.
— Круто. Мы, пожалуй, тоже заглянем. А вас, значит, подпрягли на День донора? — Спрашивая, он в упор смотрел на Стефани. — И как прошло кровопускание? Больно?
Стефани и Дженна дружно закивали, а Элис нарочито закатила глаза:
— Да не особо. То есть, больно, когда втыкают иголку, но не очень. Честно говоря, сейчас болит даже сильнее. А когда медсестра вытаскивала иглу, на коже царапинка осталась, и кровь никак не останавливается. Вот, посмотри!
Она протянула руку. К сгибу ее локтя был прибинтован ватный шарик, скрывавший отметину от иглы. Посередине, пропитывая вату, расползалось красное пятно.
Железо было повсюду. В автомобилях, в кухонной утвари, в огромных промышленных механизмах, которые паковали еду, но чаще всего его смешивали с другими веществами: с хромом, углеродами, никелем. Такое железо причиняло боль медленно, постепенно высасывая силы. Но я мог это терпеть.
Железо крови было другим. Оно врывалось в нос и рот, першило в горле. Мне вдруг стало трудно сосредоточиться. Сердце колотилось то сумасшедше быстро, то совсем-совсем медленно.
— Мэки? — донесся откуда-то издалека искаженный и еле слышный голос Элис.
— Мне нужно выйти, — выдавил я. — Мой шкафчик… я забыл в нем кое-что, и мне надо…
На секунду мне показалось, что кто-то из них — один или двое, а может, все вместе, захотят пойти со мной.
Элис сделала шаг в мою сторону. Но Росуэлл едва заметно дотронулся до ее руки, и она замерла. Лицо Росуэлла напряглось, он поджал губы, словно боясь сказать что-то лишнее. Потом показал мне головой в сторону коридора, шепнув едва заметно: «Просто иди».
Пульс бешено бился в ушах и руках, поле зрения стремительно сужалось, однако я все-таки сумел, ни разу не споткнувшись, пробраться сквозь лабиринт столиков к выходу из кафетерия.
Как только сладкий удушливый запах станции забора крови остался позади, мне сразу стало легче. Можно было делать глубокие вдохи и ждать, когда пройдет головокружение.
Шкафчики в коридоре нашей школы выглядели совершенно одинаково — пять футов в высоту, все выкрашены светло-бежевой, местами облупившейся краской. Мой был в дальнем конце, за коридором, ведущим в математическое крыло и к выходу во двор. Как только я свернул за угол, то сразу понял: с моим шкафчиком что-то не так.
На его двери, на уровне глаз горело красное пятно, размером и формой напоминавшее отпечаток ладони. Я еще не успел подойти ближе, как почувствовал запах крови. Но это было не так ужасно, как кровь на руке Элис. Та кровь была теплая, невыносимо металлическая. А эта — холодная и липкая, уже начавшая высыхать.
Я огляделся: коридор был пуст. Двери во двор — закрыты. Весь день шел дождь, на лужайке перед школой тоже никого не наблюдалось.
Пятно было вязким, темно-красным, я стоял перед ним, прижав руки ко лбу. Скорее всего, это была шутка, обыкновенный дурацкий злой розыгрыш. Не надо большого ума, чтобы додуматься до такого. Вся школа знала меня как парня, который садится на пол и зажимает голову между коленей, когда кому-то расквашивают нос.
Конечно, это — шутка, потому что так должно было быть. Хотя я знал, что ошибаюсь. На дверце моего шкафчика некто творчески выразился при помощи канцелярской скрепки или ключа. Прямо в густеющей слякоти было криво выцарапано: ВЫРОДОК.
Я принялся вытирать надпись рукавом, и снова накатили тошнота и одышка. Большую часть крови я стер, но надпись «выродок» осталась. Буквы были процарапаны прямо по краске, в них забилась кровь, и все слово отчетливо выступило на фоне бежевой эмали.
Один взгляд — и меня снова накрыл оглушительный грохот. Я так резко отшатнулся от шкафчика, что едва не упал. Прошла целая секунда, прежде чем я понял, что это просто медленный и неровный стук моего сердца.
Рукой по стене, ощупью к двери — пустой двор, свежий воздух.
Я ходил в детский сад, когда папа впервые рассказал мне о Келлане Кори.
История была короткая, но папа пересказывал ее мне снова и снова, как «Винни Пуха» или «Спокойной ночи, луна». Каждый раз, когда он это делал, ее главные эпизоды представлялись мне в виде кадров из старого фильма — мерцающие и зернистые. Келлан Кори в моем фильме был тихим и вежливым. Взрослым, наверное, лет тридцати.
Он был похож на меня. Почти. Только у него были лишние суставы на пальцах, и я всегда видел его черно-белым.
Келлан Кори владел мастерской по ремонту музыкальных инструментов на Ханновер-стрит, и жил прямо над ней, в небольшой квартирке с кухней. Он никогда не настраивал фортепьяно, поскольку не мог прикасаться к стальным струнам, но был честным и работящим, и все его любили. Его специальностью была настройка скрипок.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
