Он поднимает левую руку, и в Зал проникает гудящий звук и разносит его слова сквозь мерцающий свет и дым.
— Вы, мертвые, — говорит он, — будете сегодня развлекаться, дабы доставить мне удовольствие. Пища и вино проникнут сквозь ваши мертвые губы, хотя вы и не почувствуете их вкус. Ими наполнятся ваши мертвые желудки, ваши мертвые ноги пустятся в пляс. Ваши мертвые уста будут произносить слова, в которых для вас не будет никакого смысла, и вы будете сжимать друг друга в объятиях безо всякого удовольствия. Вы споете для меня, если я захочу. И вы уляжетесь обратно в могилы, когда я того пожелаю.
Он поднимает правую руку.
— Пусть же празднества начнется, — говорит он и хлопает в ладоши.
И тут же между колонн проскальзывают столы, уставленные яствами и напитками, а в воздухе разливается музыка.
И, подчиняясь его приказу, шевелятся мертвые.
— Ты можешь присоединиться к ним, — говорит Анубис человеку и садится обратно на трон.
Человек подходит к ближайшему столу, что-то съедает и выпивает бокал вина. Мертвецы танцуют вокруг него, но он с ними не танцует. Они шумят, но лишены слова их всякого смысла, и он в них не вслушивается. Он наливает себе еще один бокал вина, и Анубис не отрываясь следит, как он его выпивает. Он наливает себе и в третий раз; он медленно тянет вино, уставившись внутрь бокала.
Он не знает, сколько прошло времени, когда Анубис говорит:
— Слуга!
Он встает, поворачивается.
— Подойди! — говорит Анубис, и он послушно подходит.
— Можешь стоять. Ты знаешь, что сегодня за ночь?
— Да, Хозяин. Канун Тысячелетия.
— Твоего Тысячелетия. Сегодня мы празднуем годовщину. Ты отслужил мне полновесную тысячу лет здесь, в Доме Мертвых. Ты доволен?
— Да, Хозяин...
— Помнишь ли ты мое обещание?
— Да. Ты сказал, что если я верой и правдой отслужу тебе тысячу лет, ты вернешь мне мое имя. Скажешь мне, кем был я в Срединных Мирах Жизни.
— Извини, но я этого не говорил.
— Ты?
— Я сказал, что дам тебе имя — какое-то имя; это же совсем не то.
— Но я думал..
— Какое мне дело, что ты думал. Ты хочешь имя?
— Да, Хозяин…
— Но ты бы предпочел прежнее? К этому ты клонишь?
— Да.
— Неужто ты в самом деле думаешь, что кто-то, быть может, помнит твое имя спустя десять столетий? Полагаешь, что был достаточно важной фигурой в Срединных Мирах, чтобы кто-то записал твое имя; что оно для кого-то что-то значит?
— Не знаю.
— И все же ты хочешь его назад?
— Если дозволено будет мне получить его, Хозяин.
— Почему же? Почему ты его хочешь?
— Потому что я ничего не помню о Мирах Жизни. Мне хотелось бы узнать, кем я был, когда обитал там.
— Зачем? С какой целью?
— Мне нечего ответить, ибо я не знаю.
— Ты же знаешь, — говорит Анубис, — что из всех мертвых я полностью вернул сознание, чтобы взять на службу, только тебе. Ты, наверно, думаешь, что за этим что-то кроется?
— Я часто спрашивал себя, почему ты так поступил.
— Ну так позволь, я тебя успокою: ты — ничто. Ты был ничем. Тебя никто не помнит. Твое смертное имя ничего не значит.
Человек опускает глаза.
— Ты сомневаешься в моих словах?
— Нет, Хозяин...
— А почему?
— Потому что ты не лжешь.
— Ну так я покажу тебе это. Я стер твои воспоминания о жизни только потому, что среди мертвых они причиняли бы тебе боль. А теперь я покажу тебе, насколько ты безвестен. Здесь, в этом зале, больше пяти тысяч мертвецов — из всевозможных эпох и мест.
Анубис встает, и его голос доносится до всех присутствующих в Зале.
— Слушайте меня, слизни. Поглядите на этого человека, что стоит пред моим троном. — А ты обернись-ка к ним лицом.
Человек оборачивается.
— Знай, человек, что сегодня на тебе не то тело, в котором спал ты прошлую ночь. Сейчас ты выглядишь точно так же, как и тысячу лет назад, когда вступил в Дом Мертвых.
— Мои верные мертвые, найдется ли здесь среди вас кто-нибудь, кто, глядя на этого человека, узнает его?
Золотая девушка делает шаг вперед.
— Я знаю этого человека, — говорит она, едва шевеля оранжевыми губами, — ведь это он говорил со мной в другом зале.
— Об этом мне известно, — говорит Анубис, — но кто он?
— Он тот, кто заговорил со мной.
— Это не ответ. Ступай трахаться вон с той фиолетовой ящерицей. — Ну а ты, старик?
— Он говорил и со мной.
— Знаю. Можешь ли ты назвать его?
— Не могу.
— Тогда ступай плясать на том столе и не забудь полить вином себе голову. — Ну а ты, черныш?
— Этот человек говорил и со мной тоже.
— Ты знаешь его имя?
— Не знал, когда он спросил меня..
— Так сгори! — кричит Анубис, и пламя падает с потолка, плещет из стен, и от черного карлика остается лишь горсточка пепла, которая легким облачком рассеивается над полом, лаская щиколотки замерших танцоров, перед тем как пасть прахом.
— Видишь? — говорит Анубис. — Некому назвать тебя твоим прежним именем.
— Вижу, — говорит человек. — Но последний вроде бы собирался сказать еще что-то…
— Вздор! Тебя никто не знает и знать не желает. Кроме меня — поскольку сведущ ты в многообразном искусстве бальзамирования и слагаешь подчас недурные эпитафии.
— Спасибо, Хозяин.
— Какой тебе здесь прок от имени и воспоминаний?
— Никакого, наверное.
— И все же ты желаешь имя — ну так я его тебе дам. Вынь свой кинжал.
Человек обнажает лезвие висящего у него на левом боку кинжала.
— Отрежь теперь себе большой палец.
— Который, Хозяин?
— Левый вполне сгодится.
Человек закусывает нижнюю губу и чуть жмурится, с усилием прижимая острие к суставу своего большого пальца. Кровь течет на пол. Она стекает по лезвию кинжала и тонюсенькой струйкой льется с его острия. Человек падает на колени и продолжает резать, слезы катятся у него по щекам и, падая вниз, смешиваются с кровью. Он судорожно глотает воздух широко открытым ртом, а один раз у него вырывается всхлипывание.
Но вот,
— Готово, — говорит он. — Вот!
Он бросает кинжал и протягивает Анубису свой палец.
— Мне он ни к чему! Брось его в огонь!
Правой рукой бросает человек свой палец в жаровню. Пламя трещит, шипит, ярко вспыхивает.
— Теперь собери в левую пригоршню свою кровь.
Человек так и поступает.
— Теперь подними руку над головой и окропи себя.
Он поднимает руку, и кровь стекает ему на лоб.
— Теперь повторяй за мной: «Я нарекаю себя…»
— «Я нарекаю себя…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
