Я пошел к царице, не понимая зачем эти приготовления, ибо этот день не был священным праздником. Мою мать я увидел одетой в ярко-багряную шерстяную накидку, ее головной убор сиял топазами, халцедонами и гранатами, а с золотых нагрудных пластин свисали амулеты слоновой кости в виде рыб и газелей. Ее глаза были подведены сурьмой, а щеки накрашены темно-зеленым, так что она казалась существом, поднявшимся из глубин моря.
Она ничего мне не сказала, молча повесив мне на шею фигурку из красного камня, изображающую демона ветра Тазуру, как будто она за меня боялась.
Она слегка погладила меня по щеке. Ее рука была прохладной.
Мы вышли в огромную галерею фонтанов, где множество людей ждали нас.
Огромной процессией, какую я когда-либо видел мы все отправились в храм Энмеркара.
Двенадцать жрецов шли во главе процессии. Они были нагими, как и подобает жрецам, когда им надлежит предстать перед лицом Бога. За ними следовали двенадцать обнаженных жриц. За ними-шагали две дюжины высоких воинов, которые сражались в битвах Лугальбанды. Они были в полном тяжелом вооружении – медные шлемы, топоры, щиты и все остальное. Мне их было особенно жалко, потому что это был месяц Абу, когда летняя жара тяжелее всего давит на землю, и ни одна капля дождя не выпадает на землю.
Следуя за воинами, шли люди дома Лугальбанды: домоправители, служанки, чашники, фокусники, акробаты, конюхи, возничие, садовники, музыканты, танцовщицы, цирюльники, купальничие и вся остальная челядь. Каждый из них был одет в тонкую накидку, которых я раньше на них не видел. Они несли знаки своих профессий, как будто готовились прислуживать Лугальбанде.
Большую часть этих людей я знал: они служили во дворце задолго до моего рождения. Сыновья их были моими товарищами в играх, а иногда в их домах я разделял с ними трапезу. Когда я улыбался и махал им рукой, они отворачивались, и лица их оставались серьезными.
Последним человеком в этой группе был один, кто был мне особенно дорог.
Вприпрыжку я промчался со своего места в конце процессии, чтобы пойти вместе с ним. Это был старый Ур-Кунунна, – придворный арфист – длинноногий седобородый человек с очень серьезными манерами и с добрыми глазами. Ему приходилось жить во многих городах, и он знал все гимны и все легенды.
Каждый вечер он пел во дворце, во внутреннем дворике, посвященном Нинхурсаг. Я сидел у его ног часами, когда он касался струн своей арфы и пел легенды о браке Инанны и Думузи или о том, как Инанна спускалась в подземный мир, или пел об Энлиле и Нинлиль, или о путешествии богини луны Нанны в город Ниппур или о герое Зиусудре, построившем великий ковчег, на котором человечество пережило потоп. Боги отблагодарили его вечной жизнью на земле, которую мы знаем под именем Дильмун. Он также пел нам о войнах моего деда Энмеркара с Араттой и знаменитую песню о путешествиях Лугальбанды, когда он еще не был царем. Однажды Лугальбанда вошел в такое место, где воздух был ядовит, и чуть не расстался с жизнью. Его спасла богиня. Многим из этих песен Ур-Кунунна научил и меня, он научил меня играть на своей арфе. Он всегда относился ко мне тепло и нежно и никогда не выказывал нетерпения. Но сейчас, когда я бежал вприпрыжку рядом с ним, он был каким-то отрешенным; как и все остальные он ничего не говорил, и когда я жестом показал ему, что могу понести его арфу, он почти грубо отстранил меня. Моя мать отозвала меня назад, туда, в конец процессии, где шла она и пять ее прислужниц.
Мы шли вниз по бесконечным рядам дворцовых ступеней, по улице Богов, по тропе Богов, которая ведет в округ Эанны, где находятся храмы, и по множеству ступеней на Белый помост и оттуда, ослепленные отражением блистательного солнечного света, к храму Энмеркара. На всем протяжении нашего пути на улицах стояли молчаливые горожане, должно быть, там было все население Урука.
На ступеньках храма Инанна ожидала, чтобы встретить нас. Я задрожал, когда увидел ее. С незапамятных времен богиня владела Уруком и всем, что в нем находится. Я боялся ее власти надо мной. Та что стояла там, разумеется, была жрицей Инанны, из человеческого рода, а не сама богиня.
Но в те времена я не знал разницы между ними и думал, что я нахожусь перед самой царицей небес, дочерью Луны. В какой-то степени так оно и было, поскольку богиня воплощается в женщину, хотя я не мог по своей молодости понять таких тонкостей.
Инанна, которая встретила нас в тот день, была старая Инанна, с лицом ястреба и ужасными глазами. Потом богиня вселилась в более прекрасную женщину, но и она была не менее свирепа, чем эта. Она была одета в яркий плащ багряной кожи, натянутый на деревянную раму таким образом, что он резко взмывал за ее плечами и высоко вздымался над ней. Грудь ее была обнажена и кончики сосков раскрашены. На руках у нее были медные украшения в форме змей, ибо змея – это священное животное Инанны. Ее шею обвила не медная змея, а живая толщиной в два или три пальца. Змея была сонная в этой страшной жаре и едва высовывала свой черный раздвоенный язык. Когда мы проходили мимо нее, Инанна обрызгала нас надушенной водой из позолоченного кувшина, и заговорила с нами тихим певучим шепотом. Она говорила таинственным языком почитателей Богини, языком тех, кто следует древним путем. Этот язык существовал на Земле до того, как мой народ спустился на землю с гор. Все это меня пугало, потому что было серьезно и так необычно.
В огромной галерее храма находился Лугальбанда. Он лежал на широком ложе из полированного алебастра и, казалось, спал. Никогда он не казался мне таким царственным: вместо обычной складчатой юбки до колен на нем была длинная, мантия из белой шерсти и темно-синий плащ, богато затканный золотыми и серебряными нитями. Золотым порошком была посыпана его борода, так что она сверкала, как солнечный огонь. Возле его изголовья вместо короны, которую он носил при жизни, была рогатая корона царя, который вместе с тем и Бог. Около левой руки лежал его скипетр, украшенный кольцами лапис-лазури и мозаикой ярко раскрашенных раковин, а возле его правой руки был замечательный кинжал с золотым лезвием, рукояткой из лапис-лазури и золотыми пластинками, а ножны к нему были сделаны из золотых нитей и напоминали сплетенные травинки. Возле него на полу грудой были сложены несметные сокровища: кольца и серьги из серебра и золота, кубки из чеканного серебра, доски для игры в кости, шкатулки для притираний, алебастровые кувшинчики с редкими ароматами, золотые арфы и лиры, похожие на бычьи головы, маленькое серебряное подобие его колесницы и одна из его шестивесельных ладей, кубки из обсидиана, цилиндрические печати, вазы из оникса и халцедона, золотые миски и столько столько всего остального, что я не мог поверить во все это изобилие. Вокруг ложа моего отца со всех четырех сторон в почетном карауле стояли известные граждане города, их было человек двадцать.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
