– Ты правда думаешь, что нас с ней смогли бы принять другие светлые?
Не знаю, что она прочла в моих глазах, но меня удивило то, что она не разозлилась. Напротив, даже позволила себе улыбнуться. Мне. Мужчине. Подчиненному, полностью зависящему от нее. Позволила увидеть свои истинные чувства.
– Я думаю, стоит попробовать заставить их сделать это, – ответила мне Владычица и упорхнула.
Сам удивляюсь, что язык повернулся так сказать о нашей темной женщине, но Иля в тот момент была именно такой. Легкой, воздушной, словно светлая или темная, сменившая амплуа. Стоит ли удивляться тому, что я растерялся?
Наверное, именно потому, что все это свалилось на меня, как снег на голову, неожиданно и резко, я так странно повел себя, когда в класс ворвался Лекерель Акикай Таинственный – отец Антилии. Лия под партой вцепилась в мое колено своими тоненькими пальчиками, и внутри меня что-то перевернулось. Не думаю, нет, просто уверен, что никогда бы не смог испытать ничего подобного по отношению к темной женщине. Никого из них мне бы так отчаянно не хотелось защитить и уберечь от всех тревог и волнений. Поэтому я встал. Поэтому сказал ему, что мы встречаемся И Лия поддержала меня. Но потом оказалось, что они с Илей, нашей темной Владычицей, провели меня. Как? У Лии прозвище Вейла, применительно к женщине семьи Визария, это означает, что она может видеть будущее. Не спонтанно, нет. Как потом она мне сама рассказала, её с детства учили контролировать дар и поэтому он полностью ей подвластен. Она видит только тогда, когда хочет увидеть. Но, когда смотрит, будущее раскрывается перед ней всеми своими гранями и возможными развилками. На наше будущее она смотрела, о чем и сказала нашему классному руководителю Андрею, когда объясняла, почему вчера приходила к нему. Он ведь у нас по совместительству психолог, лекарь душ, как суть этой профессии нам когда-то объяснял господин ректор. Поэтому они знали все заранее: Лия предвидела и рассказала Иле.
Я и думать забыл о её даре. Не до него мне было все эти дни. Был слишком озабочен тем, чтобы не позволить нашим отношениям развиваться. Поэтому сам не заметил, как пропустил нечто очень важное. И вот теперь мне нужно как-то с ней говорить. Просто говорить, ничего более. Она же смотрит на меня и ждет. Я вижу. Но то разочарование, которое я испытал, осознав, что она вовсе не так мягка и невинна, как казалась мне до этого, пусть маленького, но обмана, не дает мне так просто начать этот разговор.
Мы ждем её отца в беседке на территории университетского парка. О существовании этого места еще полчаса назад я и понятие не имел. Но лорд Таинственный сказал нам прийти именно сюда, и поисковое заклинание нам в помощь. И вот мы тут. Одни. И я влюблен в нее, но все еще боюсь признаться в этом. Боюсь не так, как принято боятся в таких случаях у светлых. Боюсь, что однажды она станет для меня такой же Владычицей, как любая темная. Но с каждой минутой мой страх ослабевает под натиском любви, окрыленной надеждой.
Тихое тут место, я бы даже сказал – тайное. Хотя, если о нем знает её отец, бывший выпускник нашего университета, как я понял, да и Ир тоже в курсе, что это за место, не такое уж оно и тайное, как кажется. Но дело ведь не в этом. Мне безразлична тайна места, мне хочется разгадать тайну девушки, что стоит сейчас напротив меня и ждет моих слов. Точнее, все её тайны.
– Ты… злишься? – её голос вырывает меня из задумчивости, внутри уже привычно что-то переворачивается.
Мне хочется вздохнуть и отпустить себя, сказать как есть, не сдерживаясь. Но я не делаю этого. Первое, чему нас учат наши темные воспитательницы, которые растят нас, мужчин, до первого совершеннолетия, – это сдержанности в присутствии женщин. Я не могу перешагнуть через этот запрет так просто, как мне бы того не хотелось. Да и никто из темных мужчин не смог бы. Поэтому я говорю нейтральным тоном:
– Нет. Все хорошо.
– Ты лжешь, – говорит она прямо.
И только тогда я вспоминаю о её даре. Да, похоже, моя ложь на его фоне действительно выглядит детским лепетом. Закрываю глаза. Отхожу к витым кованым перилам ажурной беседки, внизу журчит небольшой ручеек, выбегая прямо из-под нее. Здесь вообще очень красиво, вот только в этот момент мне совсем не до красот внешнего мира.
– Ты ведь можешь увидеть, чем все это закончится сегодня. Какие есть варианты… – говорю, так и не рискнув озвучить мучающий меня вопрос. Но, когда из-за спины раздается её голос, начинаю понимать, что в моем вопросе нет и не было необходимости.
– Могу, но не вижу. Не хочу смотреть, – её голос тих, в нем смирение и вина. Я слышу, но не оборачиваюсь.
Во мне нет разочарования: во мне какая-то иррациональная обманутость. Хотя я сам не могу объяснить, в чем же она меня обманула. Наверное, тем, что я представлял её более наивной и открытой, а она, как оказалось, способна хитрить и просчитывать на несколько ходов вперед. И все же, это она – она! – моя светлая девочка.
– Почему? – вопрос вырывается сам собой.
– Я боюсь, – шепчет она, и я чувствую её тепло рядом с собой. Совсем рядом.
Поворачиваюсь к ней лицом. Что-то внутри меня, что-то непонятное и странное, заставляет меня повернуться. В глазах Лии паника. И мне становится стыдно за то, что я стал её причиной. Не знаю, почему пересыхает горло. Шумно сглатываю и осторожно поднимаю руку. Меня тоже пугает все происходящее. Самому себе я могу в этом признаться.
Слишком спонтанно все, слишком быстро. Словно какая-то безумная лихорадка, неведомая эпидемия, что в один миг охватила нас всех. Эпидемия любви? Сам себе ухмыляюсь. Лия вздрагивает под моим взглядом от этой ухмылки. Но именно в этот момент я окончательно принимаю решение. И до того, как она успевает сделать шаг назад и отпрянуть от меня, прижимаю ладонь к её теплой, бархатисто-нежной щеке. Так приятно. Улыбаюсь. Впервые улыбаюсь без собственного принуждения. Обычно я угрюм, и улыбка для меня – не более чем выразительное средство в трудном разговоре или дуэли на клинках. Но сейчас я улыбаюсь ей. Моей девушке. Той, которую я не побоюсь назвать своей.
Склоняюсь и целую её теплые губы. Именно за поцелуем нас застает её отец, но в тот момент мне думается, что лучше бы он канул в бездну и дал бы нам нацеловаться. Вот только я не уверен, что у нас бы это получилось. Я слишком болен ей. А она, хоть мне так сложно в это поверить, болеет мной.
Карл Ви'Хольм
Нельзя всего предусмотреть, даже с моим опытом. Собственно, произошло то, что ни я, ни кто бы то ни был другой, вряд ли был способен предвидеть. Андрей не просто прижился тут у нас, но и за те недели, что продолжалась его плодотворная деятельность, развил такую активность, которая мне и не снилась. С ума можно сойти. И я ведь не преувеличиваю. Беда лишь в том, что долгое время, как бы парадоксально не звучало это определение применительно к последним трем неделям, я по недомыслию игнорировал тревожные звоночки, которых было достаточно много, чтобы хоть раз подумать о том, чтобы посетить его так называемый классный час и все самому увидеть. Но нет. Я был слишком занят подготовкой к предстоящему родительскому дню, чтобы подумать об этом. Конечно, меня тоже можно понять. Ведь каждый год этот день становится для меня, да и для всего университета подлинным испытанием. Поэтому мы с другими преподавателями и обслуживающим персоналом спешно приводили себя в состояние повышенной готовности, и мне, действительно, было не до Андрея с его колокольчиками. Но, когда в понедельник утром ко мне заявился Лукерель Таинственный, отец одной из студенток Андрея, и, после обычного в его духе приветствия, сел в кресло для посетителей, закинул ногу на ногу и, лукаво глядя на меня, в лоб поинтересовался, насколько, по моему мнению, семейству Визария будет выгоден брак его дочери с темным, первой моей мыслью стало то, что демоны подземного мира прорвались на поверхность и теперь и я, и мой посетитель сходим с ума, захваченные их жуткой в своих проявлениях магией. Я даже рискнул мысленно произнести магическую формулу, призванную определить, не одержим ли я демоном на самом деле.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
