В школе она блондинка-бомба. Я рыжая чертовка.
Она стягивает бретельку платья с моего плеча, чтобы оно больше дразнило мое декольте, затем переплетает свою руку с моей.
— Давай подцепим пару богатых пареньков.
— Ты же понимаешь, что они вышвырнут нас, как только узнают, что мы из Гарлема, верно?
— Тссс. — она осматривает наше окружение. — У них нет причин знать.
— В конце концов, они узнают.
— Быть может, к тому времени будет уже слишком поздно.
Она хитро ухмыляется мне и поправляет волосы.
Я оставляю эту тему, отчасти потому, что мы подошли ко входу. Но главным образом потому, что у Кэролайн нет никакой логики, когда речь заходит о ее попытках поохотиться на парней.
Швейцар с угрюмым лицом окидывает нас беглым взглядом, прежде чем впустить.
Кэролайн похожа на ребенка рождественским утром, бегающего с одного места в другое — со мной на прицепе. Она восхищается украшенным в черно-оранжевых тонах большим залом, официантами на каждом углу, весёлой музыкой, первоклассными костюмами.
Всем.
Она практически одурманена всей этой роскошью и в настоящее время находится на седьмом небе от счастья.
Сказать, что я сама не напугана, было бы ложью. Мне всегда не нравились места, которые заставляют чувствовать себя не в своей тарелке. Места, где я придаю значение незначительному насекомому, которое может быть раздавлено в любой момент и не запомнится.
Это самая заметная эмоция, проходящая через меня прямо сейчас.
Я хочу вернуться.
Или исчезнуть куда-нибудь, где меня не будут разглядывать под микроскопом.
Я думала, что побег из дома тети Шэрон и дяди Боба это все, что мне было нужно, но эта сцена, вероятно, не заставит меня почувствовать себя лучше.
Так что я делаю глоток — или два. Ладно, может быть, три.
В любом случае, это разбавленный спирт, но на вкус он напоминает розмарин и что-то экзотическое. Определенно лучше, чем пиво, которое Кэролайн украла у своего отца-алкоголика, чтобы мы могли его попробовать.
Он ничем не отличался от антисанитарной воды, смешанной с запахом сигарет.
Кэролайн шлепает меня по руке, когда я тянусь за очередным напитком.
— Не смотри так отчаянно.
— Э-э, эй? Я пришла только за выпивкой и едой, Келли.
— Тогда сделай это в углу, а не там, где все могут видеть, как ты ведешь себя как крыса из гетто.
Я смотрю ей прямо в глаза.
— Ты сама крыса из гетто.
— Я так себя не веду.
— Когда вы в последний раз нормально ели, мисс, я так себя не веду? — когда она не отвечает, я беру несколько роскошных на вид закусок и подношу их к ее рту. — Именно так я и думала. А теперь ешь, пока твой желудок не начал издавать неприятные звуки.
Она что-то ворчит, но ест, а затем сопровождает меня в миссии, чтобы оставаться сытой в течение нескольких дней.
Однако через некоторое время ее внимание возвращается к предыдущей миссии, и она обводит взглядом толпу.
— Возможно, отчаяние должно было стать твоим костюмом, а не ангел.
Она улыбается моему сухому чувству юмора.
— Не знаю, как ты, сука, но я выберусь из этой адской дыры, даже если это последнее, что я сделаю.
— Я тоже выберусь.
— Хочешь поспорить на то, кто сделает это первым?
— Мы можем сделать это вместе.
— Только не с твоим поведением «я сделаю это сама». А теперь помоги мне начать охоту.
Я определенно не приступаю к делу и продолжаю воровать еду и напитки за ее спиной. Что? Я недоедаю и начала работать неполный рабочий день, чтобы платить за еду. Напитки, однако, это экстравагантность, которую я позволяю себе, дабы забыть и выждать время, пока я не смогу уйти.
Мой шанс появляется, когда Кэролайн находит свою жертву — блондина в костюме падшего ангела.
Как только она находит с ним общий язык, я выскальзываю из их маленькой компании, прежде чем она пихает меня к одному из его друзей.
Я перекидываю бретельку платья через плечо, беру тарелку с выпечкой и выпивкой, затем исчезаю на заднем дворе.
Ночной воздух обжигает мои голые руки, и я подумываю о поиске своей куртки.
Поедая шоколадный торт, я начинаю свой путь через огромный, тускло освещенный сад.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Мои шаги неровные из-за огромного количества выпитого алкоголя, но это все равно не мешает мне сделать глоток напитка.
Я чувствую себя легко и свободно, и у меня нет способности думать о своей жизни.
Может, алкоголь не так уж и плох, в конце концов.
Приглушенные мужские голоса привлекают мое внимание, и я замираю, когда слышу:
— …Это Ночь Дьявола. Они не заподозрят, что мы его сожгли.
Дерьмо.
Я определенно не должна была этого слышать.
Я, должно быть, икаю, потому что наступает пауза, прежде чем кто-то рычит:
— Кто, черт возьми, здесь?
Мои ноги дергаются, и я не думаю, пока бегу, в результате чего напиток разливается по всей руке, а затем я прячусь за кустами.
Мое дыхание прерывается, когда шаги приближаются к моему убежищу. Если они найдут меня, у меня будут большие неприятности.
Я очень хорошо знакома с тем, что оказываюсь не в том месте и не в то время. Я испытала это на собственном опыте, и у меня есть душевные и физические шрамы, чтобы доказать это.
Я также использовала это в своих интересах и заставила своего отца исчезнуть из моей жизни.
Некоторые назвали бы меня слишком хитрой для моего возраста; но когда ты приходишь не с той стороны дороги, первое, чему ты учишься, это выживать.
Даже если это означает запереть за решеткой своего жестокого отца.
— Я уверен, что слышал, как они шли сюда, — говорит один из мужских голосов, и я съеживаюсь в своем укрытии.
Мой разум переполнен вариантами «сражайся или беги», и как раз в тот момент, когда я обдумываю, куда сбежать, прямо рядом со мной хрустит лист.
Я смотрю на большую, чем в жизни, тень, парящую недалеко от меня. Несмотря на то, что я частично скрыта декоративным деревом, я почти уверена, что он меня видит.
— Здесь никого, — говорит он со спокойствием, от которого у меня мурашки бегут по коже.
Его лицо скрыто темнотой, но я почти уверена, что на нем маска. Прежде чем я успеваю его разглядеть, он оборачивается, и звук удаляющихся шагов эхом отдается в моих ушах, как испорченная симфония.
Мои дрожащие пальцы отпускают тарелку и бокал. Посуда падает на траву с приглушенным звуком, алкоголь медленно впитывается в землю.
Несмотря на мои планы наесться досыта, чтобы несколько дней не чувствовать голод, я бросаю свою добычу и медленно направляюсь к задней двери. Не сомневаюсь, что они продолжат поиски меня, пока в конце концов не найдут.
Мои руки становятся липкими, когда я достаю телефон. Зубы стучат — не уверена, связано ли это с холодом или навязчивым страхом, — и мое зрение затуманено, отчасти из-за алкоголя, отчасти из-за необычного выброса адреналина, захлестнувшего меня.
Тело особенное, оно знает опасность, даже если наш ум игнорирует это.
Я достаю старый телефон, который мне подарил дядя Боб. Сказать, что это вызвало у меня подозрения, было бы преуменьшением, но он сказал мне, что им нужно постоянно знать, где я нахожусь, и что, если они позвонят, а я не возьму трубку, то они убьют меня.
Конечно же, на экране пять пропущенных звонков от них. Я вздрагиваю при мысли о побоях, но это лучше, чем находиться в незнакомом месте.
Игнорируя их, я пишу Кэролайн. Она сказала, что получила телефон в подарок от мальчика, с которым общалась, и с тех пор ее отец пытается его продать.
Аспен: Возникло осложнение. Давай уйдем.
Нет ответа.
Аспен: Я подожду у задней двери пятнадцать минут, а потом поеду домой на метро.
Аспен: Келли, пожалуйста. Поехали домой. Мне страшно.
Я удаляю последние слова перед отправкой.
Ну и что с того, что я вся дрожу? Что я взмокла? Что я чувствую, что меня вывернет наизнанку? Я не слабая.
Мне действительно не следовало так много пить и ставить себя в уязвимое положение, когда я даже не могу защититься или нормально бежать.
