не марай словами своими! Ты, Родину предал, которая за товарища Сталина кровью умывается, борясь с этой гадиной немецкой! Ты хоть и постарался спасти меня, хоть и пострадал за это – но это не умаляет предательства и измены твоей. Сколько ты фашистов накормил досыта? Скольким ты приют в своём доме дал? И откуда ты знать можешь, что товарищ Сталин в Бога твоего верит?
БЛАГУШИН (ухмыляясь): Ну не знаю, как в моего Бога или нет, но в какого-то всё-таки он верит! В Сатану, скорее всего! И не просто верит…. В Сатану все верят, даже те, кто в Бога не верят. Служат Ему не все. Вот ты, например, веришь в Сатану? Ну, хотя бы, глядя на всё вокруг творящееся, глядя на судьбу свою и мою – не отвергаешь его существование?
(Благушин с интересом наблюдает, как Николай борется сам с собой, в попытке решить, продолжать этот разговор или нет).
БЛАГУШИН: Да ты успокойся! Давай поговорим! Жаль, что покурить нечего, да и грамм по двести под разговор этот неплохо бы было. Но, что делать…. Нам немного осталось, и поверь, что не враг я сейчас для тебя…. Да, никогда им и не был…. Это всё Сатана так устроил, что люди русские между собой, как волки жить стали и дети от отцов отрекаются. Ну, есть Сатана или нет? Как считаешь?
НИКОЛАЙ: Я смотрю на тебя, Василий, и думаю, что есть! Такие, как ты и немцы эти, и Гитлер ихний – вот, если есть Сатана, то в вашем образе он здесь и появился. А товарищ Сталин – он жизнь нам дал хорошую! Вольную! А дальше бы, если бы не такие, как ты и хозяева твои немецкие, мы бы ещё лучше жили…. Всё у нас было для этого!..
БЛАГУШИН: У вас – это у кого?
НИКОЛАЙ: У всего советского народа!
БЛАГУШИН: А я разве не часть этого народа? И скажи мне, пожалуйста, а почему одна часть народа в обществе, так сказать, самом справедливом и социалистическом, должна жить и иметь все перспективы счастливой жизни, а другая: с голоду пухнуть и в Сибири пропадать?
НИКОЛАЙ: Если враг не сдается – его уничтожают!
БЛАГУШИН: Во как! Согласен! Только вот я что-то не знал, что два брата моих старших, а у них у обоих семеро ребятишек было, плюс жены их – врагами народа советского были. Жили, поле пахали, скот выращивали, не пили, трудились день и ночь, а потом пришли эти белевские НКВД-шники, всех на телеги и в Белёв. А оттудова – неизвестно куда. С тех пор не слуху, не духу! Кулаки они, видите ли…. Чем они так твоему товарищу Сталину не угодили? И ладно, взрослые…. А детишки-то чем? Вот твои родители – кто были, что твою мать пожалели, тебя пожалели, а только отца забрали?
НИКОЛАЙ: Мать – домохозяйкой была. Со мной и с сестрой моей сидела. А отец инженером был на тульском оружейном. В партию затесался….
БЛАГУШИН: Не надо, Коля! Не надо! Не знаешь ты ничего, чтобы отца родного осуждать! Ты отцу не веришь, а гнидам этим из душегубных органов – веришь?
НИКОЛАЙ: Смелый ты, дед, я посмотрю! При немцах-то…. Органы-то наши грязью поливать….
БЛАГУШИН: А я не перед немцами…. Я перед смертью теперь уже смелый стал. Смерть она, когда шепчет на ушко, что пришла – она любого русского очень храбрым делает. А вот ты, Коля, русский человек, или советский?
(Возникла небольшая пауза. Николай опять задумался, а Благушин не стал ему мешать).
НИКОЛАЙ: Я…, я – советский! Меня Советская власть вырастила, образование дала, воспитала….
БЛАГУШИН: Отца убила….
НИКОЛАЙ (в гневе опять пытается встать и дотянуться до Благушина, но опять со стоном падает): Заткнись! Слышишь?! Заткнись! Тебе-то, что до отца моего?! Враг он был! Ты, слышишь? Враг!.. За то и поплатился! И смотрю я на вас, предателей Родины своей, и думаю: прав был товарищ Сталин! Ох, как прав! Много вас, скрытых вражин, сидело по городам и деревням! Вот вы себя и показали!.. Как только враг пришёл, все повылеза́ли и служить ему бросились!..
БЛАГУШИН (подходит к Николаю и, внимательно глядя ему в глаза, приседает прямо перед ним на корточки. Долго смотрит на него. Николай немного теряется от такой реакции Благушина, но затем начинает ругаться с новой силой).
НИКОЛАЙ: Чего выставился-то? Не нравится, правда-то? Убить хочешь? Так давай, недобиток кулацкий! Чего ждешь-то? Выслужись! Может, простят тебя фашисты! Сколько ты уже убил-то людей советских? Небось, руки-то по локоть в крови женщин, да детей невинных! Давай, прихвостень фашистский, убивай!
БЛАГУШИН (спокойно): А вот у меня такой же, как ты сын, сейчас где-то в Красной Армии. Как в июне прошлого года забрали, так ни слуху о нём, ни духу! Я ведь когда увидел, как немец сверху твой самолёт к лесу жмёт, думал: ну вот, не моё энто дело, сбитых летчиков по лесу выискивать. И тут, словно бес, какой в меня вселился. Одна часть моя говорит: ступай дальше по своим делам, а бес, наоборот, иди, говорит, в лес, найди большевичка и немцам сдай. А потом тебя увидел и Леньку, сына своего, вспомнил. Думаю, что может, лежит сейчас так же раненый, где-нибудь, а такой же, как я, стоит и думает: немцам сдать, пристрелить или помочь? Ну, вот помочь тебе, к сожалению, не вышло. Думал, что смогу тебя спрятать незаметно, да Сашка Мытарь увидел меня, как я тащил тебя в сарай свой. А ты ж ведь, сынок, смерти-то не хочешь! Боишься её! Ибо её все боятся. Ты же, когда ещё не знал, кто я, плакал у меня на плечах, просил: дяденька, спаси Христа ради! Что, забыл? Ты уж прости, что не получилось у меня….
НИКОЛАЙ (отведя взор): Да ладно, дед! (После небольшой паузы) Нам, похоже, вместе смерть принимать. А что, семья-то есть у тебя?
БЛАГУШИН (встает с корточек и отходит обратно в свой угол): Семья-то – есть! А как же без семьи-то? Жена, да четверо детишек. Это те, которые здесь остались и старший…. Про которого говорил уже.
НИКОЛАЙ: А чего с ними будет-то теперь? Эти душегубы не пощадят никого!..
БЛАГУШИН: Да не это страшно! Не тронет их никто…. А вот без кормильца остаться сейчас – вот энто беда настоящая! Ты думаешь, почему я в старосты пошёл? От жизни хорошей? Меня немцы назначили, так как грамотный я, опыт работы в колхозе имею, уважением пользуюсь
