В целом же массовые настроения в политике — это субъективная оценка социально-политической действительности, как бы пропущенной сквозь призму интересов, потребностей, притязаний и ожиданий того или иного множества людей, массы. На практике наиболее существенной проблемой является возможность воздействия на массовые настроения. Комплексное социально-политическое воздействие на массовые настроения складывается из двух основных компонентов: пропагандистско-идеологического (манипуляция притязаниями) и социально-политического, включая социально-экономические факторы (манипуляция уровнем реальной жизни). Стабилизация настроений достигается за счет уравновешивания притязаний и возможностей их достижения16.
Политические настроения — динамичное социально-психологическое состояние, в котором могут превалировать:
1) оптимистические ожидания и пессимистические предчувствия в отношении того или иного события или субъекта политики;
2) готовность к решительному действию (действиям), нерешительность, сознательное уклонение от участия в политической акции (и в политической жизни вообще), пассивное ожидание;
3) ценностно-содержательное отношение к политическим реалиям, критическая оценка их с намерением изменений в лучшую сторону; цинизм, проявляемый в политике и в отношении политиков. В политических настроениях непосредственно преломляется экономическое и социальное положение больших групп людей, степень их приобщенности либо отлученности от политики, их социокультурное положение, равно как их ожидания и претензии, связанные с текущим политическим процессом, его реальными или имитируемыми модификациями. Политические настроения находят проявление в отношении разных групп населения к официальным (и неофициальным) политическим мероприятиям, в реакциях на текущую деятельность политических лидеров, представляющих различные течения и уровни17.
До сих пор существует проблема доступа к необходимым источникам, находящимся по-прежнему на специальном хранении. Весьма фрагментарно представлены воспоминания участников событий и их дневники. Помимо проблемы, связанной с известным недостатком воспоминаний, следует иметь в виду, что сама тема изменения настроений среди защитников и населения Ленинграда, а также оккупированных районов Ленинградской области, является новой, в связи с чем предстоит не только выявление и освоение нового материала, но и соответствующая его интерпретация. Указывая на некоторые из названных трудностей, автор нескольких блестящих книг по советской истории, американский историк Питер Кенец в одной из своих работ, посвященных советской пропаганде в 1917—1929 гг., признался, что исследование настроений широких слоев народа в первое десятилетие советской власти оказалось делом настолько сложным, что ему пришлось изменить тему. Изначально он собирался «изучить меняющееся мировоззрение русского народа в период тяжелых потрясений, показать, насколько люди понимали то, что происходило с ними, что они думали о своих вождях, политических институтах, о тех идеях, с которыми большевики пришли к власти». «Чем больше я читал, — пишет Кенец, — тем все более очевидным становилось для меня, что мне никогда не удастся восстановить мировоззрение обычных людей. Рабочие и крестьяне не оставили воспоминаний; мысли и чувства простых людей присутствуют в источниках фрагментарно. В этих условиях мое исследование постепенно переросло в изучение способов, с помощью которых новая политическая элита пыталась воздействовать на обычный народ; по сути, я писал книгу о пропаганде»18.
За исключением, пожалуй, так называемого Гарвардского проекта, посвященного изучению социальной системы советского общества на основании интервью выходцев из СССР в послевоенный период, серьезных исследований на эту тему не проводилось. И все же, на наш взгляд, воссоздание общей картины массовых настроений представляется возможным. В случае изучения настроений в период битвы за Ленинград мы располагаем не только отдельными дневниками, воспоминаниями и письмами тех, кто жил в Ленинграде или защищал его, но и разнообразными обзорами настроений, составленными политическими органами Ленинградского фронта и КБФ, а также спецслужбами противоборствующих сторон. Более того, в процессе работы над книгой нами была предпринята попытка выявить документы в американских и английских архивах о том, что знали руководители союзных держав о положении в Ленинграде в период блокады. Такое любопытство было вполне оправданно, поскольку союзники (особенно англичане) были кровно заинтересованы в точной информации о том, что происходило в СССР в целом и на важнейших театрах военных действий, в частности. Возможность сепаратного мира с Германией в начале сентября 1941г.19, судьба Ленинграда и Балтийского флота, как известно, нашла свое отражение в переписке Сталина и Черчилля. Однако, ни в архиве Черчилля в Кэмбридже, ни в Национальном архиве США и Архиве Национальной безопасности в Вашингтоне, в материалах дипломатических ведомств и спецслужб каких-либо интересующих нас сведений о положении в Ленинграде, настроениях, страшном голоде, массовой смертности гражданского населения нам обнаружить не удалось. Активная работа американской разведки в отношении СССР началась несколько позднее20, и в 1945—1946 гг. она уже была в состоянии представлять американскому президенту аналитические обзоры о важнейших внутриполитических событиях и настроениях населения.
Другие источники по интересующей нас проблематике, находящиеся в зарубежных архивах (архивах Гуверовского института, Колумбийского и Гарвардского университетов), представляют собой, в основном, воспоминания эмигрантов, переживших блокаду в Ленинграде или же находившихся в непосредственной близости от него в оккупированных немцами пригородах. Фрагменты дневника Лидии Осиповой приведены в Приложении к заключительной главе книги. Иными словами, ожидать каких-либо сенсаций в расчете на зарубежные архивы не приходится. В связи с этим, очень важными нам представляются материалы германских спецслужб и УНКВД ЛО о положении в Ленинграде, а также разнообразные источники из партийных архивов.
Источники
Какое место занимают материалы советской и германских спецслужб в изучении настроений населения? Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо дать краткую характеристику источников по избранной теме. Нами выявлены следующие источники по рассматриваемой теме:
1) Спецсообщения УНКВД, включая материалы военной цензуры (архив УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области).
2) Политинформации о настроениях населения, подготовленные партийными органами предприятий, райкомов и горкома партии (Центральный архив историко-политических документов Санкт-Петербурга).
3) Приказы военных советов Ленфронта и КБФ, политдонесения и директивы политорганов частей, находившихся в городе, а также материалы военной цензуры (ЦАМО и ЦАВМФ).
4) Спецсообщения немецкой службы безопасности СД о положении в Ленинграде (Национальный Архив США, Центр хранения историко-документальных коллекций — бывший Особый архив, ЦГИА СПб).
5) Спецсообщения военной разведки 18-й армии (Национальный архив США).
6) Дневники жителей блокадного города, письма родственникам и знакомым, а также представителям власти (рукописный отдел Российской национальной библиотеки, фонд воспоминаний ЦГАИПД СПб, фонд А.А. Жданова в РЦХИПД, коллекции архива Гуверовского института, материалы Гарвардского проекта в Бахметьевском архиве Колумбийского университета и 37 томов интервью выходцев из СССР, находящиеся в архиве Гарвардского университета).
7) Опубликованные сборники документов.
Каждый из перечисленных источников имеет свою специфику. Органы УНКВД ЛО, материалы которых о продовольственном положении и настроениях ленинградцев в период блокады, политических настроениях и агентурно-оперативной деятельности мы приводим, выполняли одну из важнейших функций в обороне города. Чем тяжелее становилось положение на фронте вокруг Ленинграда, и чем реальнее была угроза сдачи города, тем большее значение отводилось органам государственной безопасности. Все важнейшие мероприятия по превращению города в крепость, а в случае необходимости — и подготовке к его сдаче — проводились при непосредственном участии УНКВД. Информация УНКВД была чрезвычайно важна для корректировки пропагандистских усилий, для выравнивания дисбаланса между ожиданиями и объективной реальностью. Не случайно, что из центрального аппарата регулярно поступали директивы с просьбой «срочно сообщить отклики интеллигенции, рабочих и колхозников в связи с «докладом тов. Сталина», «сообщением Совинформбюро», «заключением договора» и т. п. Таким образом, знание массовых настроений было важнейшей предпосылкой «мудрой», отвечающей чаяниям народа политики Сталина. Нередко именно с представлениями научной интеллигенции, откликавшейся на те или иные события, вели скрытую полемику органы пропаганды и агитации.
