До этого и после были балы, ужины, обеды. Машенька в танцах, разумеется, отдавала предпочтение Николеньке. Все удивлялись, сколь ловок он в минуете, экосезе, польском танеце. Ясность внес драгунский ротмистр, с завистью изрекший:
– Сразу видно: столичное обхождение! Куда нам – вахлакам с лейб-гвардией тягаться!
Потом было расставание, жаркие николенькины поцелуи, его клятвы в вечной любви. Поклялась в ней и Машенька, пообещавшая любимому ждать его хоть десять лет.
– Маменька решила по своему, – нахмурила лобик девушка, но тут же рассмеялась. – Ничего! Николенька, что-нибудь придумает, и мы будем счастливы. Не зря его пророком прозвали!
Глава 2
Недолго, менее полугода, царствовал император Петр Федорович, но сумел нажить за это время множество врагов. Новый монарх ненавидел Россию и презирал русских. Прибывший из Голштинского герцогства будущий император уже в пятнадцать лет был законченным алкоголиком. Долгие годы, проведенные в России, лишь усугубили болезнь. Даже искушенным царедворцам, смотревшим на это деградировавшее, вечно пьяное существо не верилось, что перед ними внук Петра Великого и племянник его мудрой дочери Елизаветы Петровны. Сама царственная тетка называла Петра Федоровича «чёртушкой голштинским». Едва Чёртушка взошел на трон, как его сразу возненавидели царедворцы и военные. Не стало хода по службе русскому человеку. На все должности назначил Петр III привезенных им из Германии немцев. Запретил новый монарх награждение за ратные подвиги и успехи в «статской» службе крепостными крестьянами. Однако тут же роздал двенадцать тысяч крепостных мужиков вместе с семьями «своим – немцам». К моменту смерти Елизаветы Петровны Россия вела войну с Пруссией. За семь лет тяжелейшей борьбы русские войска перемололи армии прусского короля Фридриха. Тот был уже готов просить мира, но Чёртушка сам предложил мир пруссакам. Притом на их условиях – на условиях побежденных. Оставшийся рано сиротой Петр Федорович, подвергался насмешкам, издевательствам, побоям со стороны взрослых, даже лакеев. Лишь Фридрих не третировал несчастного ребенка. Всегда готов был приласкать его при встрече, поднести не очень дорогой презент. Этой доброты не забыл повзрослевший наследник российского престола. Ну а все слои русского общества расценили мир как предательство. Оказалось, что предавал новую родину Петр Федорович все годы войны. Он сам проболтался по пьянке, что сообщал пруссакам все известные ему данные о численности русских войск, направлении их ударов. Доставляли эти сведения противнику адъютанты-немцы престолонаследника, беспрепятственно мотавшиеся между Россией и Пруссией не смотря на военные действия. Король Фридрих оценил «заслуги» Чёртушки, наградив его высшим прусским орденом. Сию награду Петр Федорович повесил на кафтане выше российских наград. При этом заявил, что единственным великим человеком, которого он знал, является прусский король Фридрих, и отныне его надлежит именовать «Фридрихом Великим». Следом монарх повелел одеть русскую армию в тесные мундиры прусского образца, перейти на прусский строевой шаг, сразу же прозванный «гусиным». Учиться маршировать по-прусски император заставил не только военных, включая высших генералов, но и царедворцев, и даже сугубо штатских людей – академиков. Очень любил приезжать в Академию с «инспекциями» и устраивать ученым смотры, раздавая им тумаки, и награждая пинками. Больше других тузил государь Президента Академии графа Кириллу Григорьевича Разумовского, за его неспособность чеканить шаг и управляться с тяжелым солдатским ружьем.
Совсем не по-царски вел себя Петр Федорович. Корчил рожи, нередко без всякого повода. Поддавал под ребра придворным – князьям и графам. Очень любил государь выбить из рук лакея поднос, да так чтобы находившиеся на нем яства с винами на кого-то обрушились. Тогда император, коему перевалило за тридцать, радовался словно ребенок. Словно ребенком крутила им любовница – Елизавета Романовна Воронцова. Слава Богу, что взбалмошная и безалаберная графиня не лезла в государственные дела. Лизавета, как называли ее за глаза, довольствовалась возможностью раскрутить Чёртушку на новые украшения или дорогущий наряд, поиздеваться над кем-нибудь. Особенно доставалось законной жене монарха – императрице Екатерине Алексеевне. С подачи фаворитки, ее во время обедов и ужинов сажали не рядом с супругом, а в дальний конец стола, где сидели наименее уважаемые царем персоны, которых он вынужден был терпеть, подчиняясь правилам дворцового этикета. Елизавета Романовна подпаивала и науськивала любовника на супругу. Тот, распаляясь, плескал в нее через весь стол вино, швырял объедки, материл. Немцы-лизоблюды гоготали над царскими «шутками». Сердца же русских людей наполнялись скорбью при виде слез, роняемых Екатериной Алексеевной.
Доставалось от Лизаветы и самому Петру Федоровичу. Тот был ветреным мужчиной и частенько оставался ночевать с певицами из итальянской оперы. Вернувшись во дворец под утро или через несколько суток, император попадал под крепкие кулаки фаворитки. Он пытался обороняться, даже хватался за шпагу. Да куда тщедушному Петру Федоровичу было совладать с коренастой, ширококостной Лизаветой. Отдубасив неверного любовника, та прощала его «шалости». Сам государь при этом вспоминал русскую поговорку: «Бьет – значит любит». Все чаще посещало его желание развестись с супругой, постричь ее в монахини и жениться на Лизавете.
Рассказы царедворцев, лакеев, офицеров и солдат, охранявших монарха, о его неадекватных поступках, словно круги по воде расходились от императорских дворцов. Они становились достоянием всех слое русского общества. Все чаще вместо довольно ласкового прозвища Чёртушка звучало более обидное: Дурак. Прошло совсем немного времени, а Петра Федоровича ненавидели все русские от фельдмаршала до последнего дворника. Словом, не ко двору пришелся новый царь.
Разумеется, высшие аристократы составили анти-петровский заговор. Его возглавили президент Академии наук Кирилла Григорьевич Разумовский и воспитатель престолонаследника Павла – Никита Петрович Панин. Князья да графы желали после свержения Дурака посадить на трон его малолетнего сына Павла. Ну а пока новый император не повзрослеет, страной надлежало управлять регентскому совету, в который вошли бы все руководители заговора. Совсем другое мнение имели офицеры лейб-гвардии, возглавляемые братьями Орловыми. Справедливо полагая, что все плоды дворцового переворота достанутся лишь небольшой кучке вельмож, они решили возвести на престол Екатерину Алексеевну. Ходили слухи, что та уже несколько лет сожительствует с Григорием Орловым. Даже прижила от него сыночка, до поры до времени отданного на воспитание в семью ее камердинера Шкурина. Говорили, что в отсутствие Григория Екатерина делит постель с его братом Алексеем. Через братьев Орловых военные желали управлять императрицей и всей Россией.
В эти планы посвятил Николая сам Алексей Орлов – приятель и сослуживец по полку. Мало того, отвез в Петергоф и представил императрице. В тот день она утешалась новым развлечением – «битвой богов с титанами». Григорий Орлов, игравший роль бога морей Нептуна, перекидывая с руки на руку «палицу» – метрового осетра, поигрывал великолепными мускулами на песчаной арене. Григорий, действительно, был прекрасен как бог. С ложа, увитого ранними розами из оранжереи, на него взирала «богиня Афродита» – императрица Екатерина Алексеевна. Царица была облачена в прозрачные одежды, подчеркивавшие достоинства ее фигуры. Вокруг арены расположились фрейлины в прозрачных туниках. С ними переговаривались, приняв картинные позы, придворные щеголи – приближенные государыни.
К приезду Алексея и Николая Григорий Григорьевич успел победить пару противников. Один, тяжело дыша, сидел под кустом сирени. Другого отливали водой лакеи.
– Экий гвардеец! – вызывающе смерил взглядом статного Архарова Григорий и, кивнув на Екатерину Алексеевну, спросил. – Не желаешь ли со мной побиться за обладание сей Афродитой? Матушка-государыня сама такую награду назначила победителю…
– Что я – совсем глупый – с вами биться, господин капитан? – усмехнулся Николай. – Да и есть у меня своя Афродита.
– Ради нее, – встрял Алексей Орлов. – Он с нами пить и кутить бросил. По девкам ходить перестал!
– Правильно делаешь, что не хочешь со мной сражаться, – надменно произнес Григорий Григорьевич. – Я, вцепившись в колеса кареты, тройку лошадей на скаку останавливаю.
– Думаю, нет человека, который смог бы с вами совладать, – польстил фавориту Архаров.
– Есть один, – помрачнел Григорий Григорьевич. – Ивашка Барков – копиист и переводчик Академии наук. Пропойца и шкандалист. С виду – тщедушный, но во время драки в такой раж входит, что даже мы – братья Орловы – впятером его одолеть не можем. Говорят, твой приятель…
