доходы от моего бара. Я оплачиваю твои счета, плачу твоим актёрам, кормлю твоего маразматика-дворецкого, покупаю тебе еду и вино.
— Не знаю, что и сказать.
— А ты не говори, ты послушай. Я ведь ещё молодая дварфиха, мне и трёхсот нет…
— Есть.
— Заткнись. Совсем чуть-чуть есть, говорить не о чем. Так вот, я ещё не старая дварфиха, но вместо того, чтобы устраивать свою личную жизнь, уже столько лет нянчусь с тобой. Не то чтобы я жалею. Я многим обязана твой матери и привязалась к тебе, мой мальчик. Но какого демона ты творишь?
— О чём ты, Спичка?
— О твоей безумной идее отомстить Дому Теней.
— Они…
— Я знаю, что они сделали! Но та кровь давно высохла! Твои предки просрали Дом Кай, твоя мать официально его похоронила, успокойся и забудь.
— Никогда!
— Я уже молчу о том, что твои капризы дорого нам всем обходятся. Мне дорого обходятся. Твои лазутчики, твои осведомители, твои «певчие пташки» — всё это высасывает последние средства. Ты спрашивал, почему вместо ремонта Скорлупу прикрывают иллюзиями? Именно поэтому — у нас нет денег. Мы еле сводим концы с концами. Но дело даже не в этом. Ты сказал, что никогда не забудешь Дому Теней того, что ни сделали с Домом Кай? Так вот, у Дома Теней тоже отличная память. Тебя не трогают, тебе позволяют смешные шалости с лицензией и мелкое хулиганство против канона до тех пор, пока ты никто. Слишком мелкая букашка, чей писк сильных мира сего развлекает, но не беспокоит.
— Мелкая? — оскалил острые зубы Полчек.
— Именно. Не переоценивай себя. Но… Скажи мне, мальчик, на этот раз ты нашёл? Эта девчонка — та самая?
— Не знаю, Спичка. Ты сама всё видела.
— Я не знаю, что я видела. Но дело в том, что это видела ещё куча народа. И не все они идиоты, болтающие о постмодернизме и новых формах в искусстве. Кто-то припомнит, что было сегодня в порту, кто-то ещё не забыл о Доме Кай, кто-то просто прочитает твоё имя на афише, а кто-то сложит два и два и доложит результат куда следует…
— Нет ещё никакого результата, Спичка.
— А ты думаешь, что они будут ждать, пока он появится? Или раздавят надоедливую букашку заранее?
— И что ты предлагаешь?
— Оставь это, Полчек. Если все начнут мстить друг другу за обиды времён падения Империи, во что превратится Альвирах?
— А во что его превратил Дом Теней, Спичка? В одну сплошную иллюзию, лицензию на которую выдают они же?
— Мальчик мой, не надо громких слов. Я ничего не понимаю в искусстве, но балаболы у бара твердят, что ты талантлив или, по крайней мере, оригинален. Споры вызывают жажду, эль приносит деньги, театр худо-бедно живёт. Занимайся драматургией, не лезь в политику. Против Дома Теней не вывезла даже твоя любимая Падпараджа, а уж она-то была покрепче всех, кого я знала.
Дварфиха Горелая Спичка встала с кресла, потянулась, хрустнув спиной, и, помахав на прощание крепкой рукой, вышла из кабинета. Полчек рухнул на нагретое место и задумался.
— Франциско!
— Да, господин! — гоблин, кажется, просто материализовался возле кресла. (Это загадочное умение присуще гоблинам-дворецким, но полностью отсутствует у других гоблинов. Удивительный феномен ещё ждёт своего исследователя.)
— Сколько у нас денег?
— Нисколько, господин. Прикажете обратиться к мадам Спичке?
— Нет. Принеси мне вина. Вино-то хоть у нас есть?
— Мадам Спичка заботится, чтобы ваш личный бар не пустовал. Бокал? Два?
— Бутылку. Мне надо многое обдумать.
Завирушка пришла в себя в пустой, сумрачной и изрядно пыльной комнате. Она лежит на пыльной кровати, укрытая пыльным одеялом, солнечный луч, прорвавшийся через прореху в пыльной занавеске, подсвечивает плавающие в воздухе пылинки.
Девушка чихнула и спросила вслух:
— Почему утро? Был же вечер… Почему я здесь? И где это «здесь»? Вечна Милосердная! Я опоздала на корабль! — она подскочила на кровати и со стоном рухнула обратно. — И почему у меня так трещит голова?
— Потому что ты вчера накидалась, как огр-грузчик после смены, — раздался голос сбоку и снизу.
Без ходуль гномиха если и возвышается над кроватью, то только за счёт кончиков острых ушей.
— Ты, кажется, Фаль, — неуверенно сказала Завирушка. — Я тебя откуда-то помню.
— Откуда-то? — засмеялась та. — Какая ветреная особа! Вчера лезла целоваться, как озабоченный полурослик, а сегодня «откуда-то помню»?
— Ой… — Завирушка густо, багрово покраснела. — Я, правда, забыла. Всё как в тумане.
— Потому что ты была пьяна, как упавший в кружку с элем пикси.
— Я же не пью!
— Да? А так и не скажешь… Ладно, Мастер Полчек просил сообщить, когда ты проснёшься. Вода в кувшине на столике. Налить, или сама дотянешься?
— Налей, пожалуйста… И извини. Ну, за вчерашнее.
— Без проблем. Меня не удивишь пьяными поцелуями. Трезвым я бы удивилась больше. Вот тебе вода, а я пойду.
— Подожди, — Завирушка жадно выхлебала стакан, — уф-ф… Скажи, а Господин Полчек — он какой?
— Мастер — гениальный драматург и великий реформатор, — назидательно сказала Фаль. — Он мудр и талантлив. Нам всем повезло работать с ним в театре.
— Нет, я… Какой он человек? Чего от него ожидать? Что он любит? Чего не любит? Есть ли у него… ну… отношения?
— А, вот ты о чём! — рассмеялась Фаль. — Мастер одинок, но вряд ли его привлечёт в этом качестве юная птаха.
— Я не… — Завирушка покраснела ещё сильнее.
— Не бойся, девочка, — гномиха протянула тонкую руку и похлопала девушку, где дотянулась, по ноге. — Полчек полон тайн и загадок, но он определённо не ест детей. Я бы заметила.
* * *
— Я, правда, почти ничего не помню, — признаётся Завирушка Полчеку.
Она переоделась обратно в мантию, которую кто-то постирал и зашил (это был Кифри, который по привычке любит возиться с чужими вещами), они сидят в кабинете, гоблин подал чай и булочки, обстановка располагает к откровенности.
— Хоть что-нибудь, — благожелательно кивает Полчек, — мне пригодится что угодно.
— Простите, господин, но меня так увлекло ваше замечательное представление!
— Не подлизывайтесь, юная леди.
— Это правда! — вспыхнула Завирушка. Кажется, сегодня она за одно утро краснела чаще, чем за всю предыдущую
