– Не пугайтесь. Он не причинит вам зла.
Не скоро Лю пришел в себя и попросил отпустить его:
– Я хотел бы покинуть вас раньше, чем вернется ваш брат…
Владыка ответил:
– Ничего страшного больше не случится. Так он уходит, грозный и свирепый, а возвращается по-иному. Прошу вас, побудьте с нами еще немного.
Он приказал подать вина и в честь гостя предложил здравицу за благоденствие всех людей. Вдруг повеяло ветерком, по небу поплыли благодатные облака, неся с собой умиротворение и радость. Следом за ними среди развевающихся знамен и флажков появились толпы очаровательных певиц. Нарумяненные, в роскошных уборах, они весело переговаривались между собой.
За ними явилась юная дева с прекрасными бровями-бабочками, сверкающая драгоценными каменьями, разодетая в тончайшие ткани. Когда она приблизилась, Лю узнал в ней ту, что дала ему письмо. Она плакала, то ли от радости, то ли от горя, и жемчужины слез катились по ее щекам. Излучая налево красное, направо фиолетовое сияние, окруженная облаком сладчайших благоуханий, проследовала она на женскую половину.
– Вот и возвратилась к нам страдалица из глубины Цзина, – радостно сказал повелитель. Извинившись перед гостем, он удалился во внутренние покои, и долго доносились оттуда ахи и вздохи. Затем повелитель вернулся и продолжал пировать вместе с Лю.
Какой-то человек, одетый в лиловое платье, с яшмовым жезлом в руке, с лицом решительным и одухотворенным, явился и стал слева от государя.
– Повелитель Цяньтана, – представил его государь.
Лю встал и поспешил отвесить поклон. Отменно вежливо ответив на приветствие, повелитель Цяньтана сказал:
– Моя племянница имела несчастье стать жертвой несправедливых гонений со стороны низкого распутника. Наш сиятельный гость, верный долгу и чести, не почел за труд отправиться столь далеко, чтобы помочь безвинно страдающей. Не будь вас, она изнемогла бы в землях Цзина. Никакие слова не выразят признательность наших сердец.
Лю, отступив назад, поблагодарил его. Затем повелитель Цяньтана поведал владыке Дунтина:
– Покинув залу Сокровенных Пустот, я прибыл на берег Цзина, в полдень сразился с врагом и, не возвращаясь сюда, поспешил на девятое небо доложить обо всем Верховному Владыке. Когда он узнал о страшной обиде, нам нанесенной, он простил мне мое самовольство, а заодно и все мои прегрешения. Но мне досадно и стыдно, что я покинул дворец столь внезапно, ни с кем не простясь, привел всех в смятение и напугал дорогого гостя.
Отступив назад, он отвесил двойной поклон.
– Сколько же убитых? – спросил государь.
– Шестьсот тысяч.
– Сколько загублено посевов?
– В округе на восемьсот ли.
– Где же сам негодяй?
– Я съел его.
Повелитель огорчился:
– Бесспорно, негодяй заслужил наказание, но это, пожалуй, уже слишком. Хорошо, что Верховный Владыка, столь прозорливый и мудрый, простил тебя, услышав о незаслуженно нанесенной нам обиде. Иначе разве мог бы я хоть слово сказать в твое оправдание? Умоляю тебя, не давай больше волю своему гневу.
Владыка Цяньтана вновь склонился в поклоне.
Вечером в честь дорогого гостя был дан роскошный пир в чертоге Недвижного Блеска, а на следующий день – в зале Морозной Лазури. Собрались все друзья и родные. Вино лилось рекой, были поданы редчайшие яства и устроены замечательные представления.
Сначала под звуки рожков и барабанов великое множество воинов с флажками, мечами и алебардами исполнили танец по правую руку от пирующих. Один из них, выступив вперед, громогласно возвестил:
– Будет представлена победоносная битва владыки Цяньтана.
Танцоры с такой ловкостью и искусством размахивали флажками и оружием, движения их были настолько стремительны, а вид столь ужасающе грозен, что у гостей, наблюдавших за ними, от ужаса волосы встали дыбом. Затем по левую руку от гостей тысяча девушек в разноцветных шелках, расшитых жемчугами и изумрудами, исполнила новый танец под аккомпанемент гонгов и цимбал, струнных и деревянных инструментов. Одна из них, выступив вперед, объявила:
– Будет представлено возвращение молодой нашей госпожи в отчий дом.
Звуки сладкой музыки проникали в душу, в них слышались то призыв, то печаль. Гости сами не заметили, как на глаза у них навернулись слезы. Когда танцы окончились, повелитель, очень довольный, одарил танцоров шелками.
Гости сдвинулись потеснее и вновь принялись пировать. Каждый пил, сколько душа просит. Когда все захмелели, повелитель Дунтина, отбивая ногой меру, запел:
Нет береговУ великого неба.Нет границУ великой земли.Сколько людей –Столько стремлений.Чужое сердцеКак разгадать?Лисица и Мышь –Божества святые –Хранили жертвенникВ храме Бо{115}.Один лишь ударПрогремел громовый…Кто из них мог быЕго снести?Наша дочь в родные краяВоротилась снова.Человек с благородной душойК ней пришел на помощь.Благодарны будем емуДо скончания века.
Едва он закончил, как, отвесив двойной поклон, запел повелитель Цяньтана:
Только одно всемогущееНебо Прочно скрепляет брачный союз.Следуя тайным предначертаньям,Дарует жизнь, посылает смерть.
Видно, судьба ей не сулилаБыть ему до гроба женой.Верно, быть ей добрым супругомНебо не сулило ему.
Наша родная кровинка гиблаНа берегу далекой реки.Черные пряди выбелил иней,Ветер шелка одежды трепал.
Но привез от нее письмоМуж высокой и светлой души.
Беззаконно гонимая дочьВновь вернулась в родительский дом.Будем имя твое, наш гость,Почитать мы и славить всегда.
Окончив, он протянул Лю чашу с вином. Владыка Дунтина последовал его примеру. Лю вначале смутился, потом принял обе чаши, разом осушил их одну за другой и, возвратив государю, запел:
Облака плывут по лазурному небу,Река Цзин течет на восток.Красавица ранена обидой.Плачет дождь. Тоскуют цветы.
Издалека я письмо доставил,Чтоб рассеять вашу печаль.И вот, словно снег, растаяло горе,Вернулось счастье в ваш дом.
Вы так добры,Что, право, я смущен…
Мой опустевший домЗовет меня.
Прощаюсь с вами,Но душа скорбит.
Едва он окончил, провозгласили всеобщую здравицу. Затем владыка Дунтина подарил ему шкатулку из лазоревой яшмы, в которой лежал бивень носорога, раздвигающий волны. А повелитель Цяньтана подарил янтарный поднос. На нем лежал драгоценный камень, сиявший столь ярко, что темную ночь обращал в ясный день. Лю поблагодарил и принял подарки. Затем все, кто только находился во дворце, стали подносить Лю разноцветные шелка, жемчуг и нефрит. Гора подарков росла все выше. И наконец совершенно скрыла Лю. Он неустанно расточал улыбки и слова благодарности. Но вот, утомившись вином и весельем, Лю стал прощаться и вернулся в чертог Недвижного Блеска.
Через день в его честь был дан пир в павильоне Прозрачного Блеска. Повелитель Цяньтана, с лицом, покрасневшим от выпитого вина, привстав, обратился к Лю с такими словами:
– Как известно, гранит можно разбить, но нельзя обратить в глину, а мужа чести и дома можно убить, но не опозорить. У меня есть к вам предложение. Если вы согласитесь, мы станем друзьями, а нет, удел наш – вражда не на жизнь, а на смерть! Подумайте, что вам больше по душе?
– Я слушаю вас, – сдержанно ответил Лю.
– Бывшая жена повелителя Цзина – любимая дочь государя. Ее высоко уважают в семье за прекрасный нрав и доброе сердце. К несчастью, попался ей негодяй, но теперь с ним покончено. Мы желали бы отдать ее в жены вам, наш высокочтимый гость, чтобы навсегда с вами породниться. Тогда наша любимица, что столь многим обязана вам, станет вашей, а мы будем знать, что она в хороших руках. Разве подобает благородному мужу останавливаться на полпути?!
При этих словах Лю сначала слегка помрачнел, но затем рассмеялся и сказал:
– Не думал я, право, что владыке Цяньтана могут прийти в голову столь недостойные его мысли. Еще раньше, чем познакомился с вами, услышал я рассказ о том, как вы бурей пронеслись над землей, затопили девять краев, разрушили пять священных гор, чтобы излить свой яростный гнев. Вскоре я своими глазами увидел, как вы, позабыв о тяжелой цепи, приковавшей вас к нефритовому столбу, устремились на помощь попавшей в беду племяннице. Еще тогда я подумал, что вряд ли найдется кто-нибудь смелее и решительнее вас. Чтобы покарать виновного, вы не убоитесь гибели, не пожалеете жизни во имя тех, кто вам дорог. Вот подлинное величие воина! Но как можете вы теперь, под звуки свирелей и флейт, в тесном дружеском кругу, так унизить своего гостя, как можете вы угрозами навязывать ему свою волю! Это для меня неожиданно! Повстречай я вас среди бушующих волн или угрюмых гор, в сверкающей чешуе, с разметавшейся гривой, в вихре туч и дождя, угрожай вы мне смертью, я почел бы вас диким зверем и не ждал бы от вас ничего лучшего. Но вот вы предо мною, одетый в одежду, приличествующую вашему сану, сидите и рассуждаете об этикете и долге, выказывая глубокое знание основ человеческих отношений{116} и всех тонкостей этикета. Даже в мире людей нечасто встретишь подобную мудрость и обходительность. И разве после всего могу я видеть в вас лишь водяное чудище?! Но вы, пользуясь тем, что пьяны, зная, насколько превосходите меня силой, позволили себе неучтиво пригрозить мне, в надежде, что я не осмелюсь ослушаться! Разве это достойно вас? Да, я так мал, что и одна ваша чешуйка накроет меня с головой, но у меня достанет твердости не склониться пред вашим неправедным гневом. Подумайте, князь, над сказанным мною!
