— Что же заставило его…
— Когда готовилось новое жертвоприношение, Асни заняла место жертвы на алтаре смерти… Это случилось в последний момент, когда на ту уже были надеты погребальные одежды, лицо покрыто полотном, призванным стереть все черты, обезличивая… — нет, говорить об этом было выше его сил. Опустив голову на грудь и старательно пряча глаза, он лишь прошептал: — Старик узнал о том, кого принес в жертву, лишь испив кубок ее крови… Он обезумел от горя и вонзил себе в сердце жертвенный нож, который прервал жизнь Асни… — Лигрен качнул головой, пытаясь разогнать окруживший его туман памяти, непреодолимый и мрачный. — И только тогда мы поняли, что хотя жертвоприношения продлевают жизнь, они всегда делают конец ужаснейшим из возможных… — он поднял полные боли глаза на своих собеседников: — Я хотел умереть вместе со своим городом. Боги знают: я молил о смерти, как никто другой. Но люди и небожители решили, что мне следует жить. Возможно, для того, чтобы я донес правду до других, помогая кому-то избегнуть ужасной участи…
— Асни была твоей дочерью? — Атен и сам не понимал почему задал этот вопрос.
— Да, — лекарь тяжело вздохнул. — Она была чистой, как утренний вздох, могла бы прожить долгую жизнь в счастье, а потом попасть в самые светлые земли во владениях Госпожи Кигаль…
— Самопожертвование — великий подвиг.
— О, — Лигрен горько усмехнулся. — Я был бы рад успокоить себя верой в это! Но мне слишком хорошо известно, какая судьба уготовлена принесенным в жертву.
— Почему ты так уверен…
— Я знаю слова, которые произносятся при обряде. Они не оставляют надежд душе даже на вечный сон, обрекая на бесконечную пустоту, стирая человека, словно метель — следы полозьев на снегу… Ведь это так? — он все-таки осмелился взглянуть на повелителя небес. Возможно, в самой глубине души он надеялся, что боги оценят поступок девушки и оставят ей хоть какой-нибудь шанс, путь даже крошечный — рассвет цветка или полет бабочки…
Шамаш с силой сжал губы.
— Мне бы очень хотелось сказать, что надежда всегда остается, ведь людям, даже заключившим договор со смертью, никогда не сравниться в своем могуществе с всевидящими, всепонимающими богами… — тихо молвил он. — И самому поверить в то, что в этом мире условия договора отличаются от заключавшихся на той, иной земле… Но ореол, окружающий этот город… В нем слишком много пустоты.
— И что станут делать горожане? — Атен заставил себя не думать ни о чем, кроме судьбы своего каравана. — Попытаются выкрасть у нас ребенка? Купят раба? Захватят всех? Сколько госпоже Кигаль нужно жертв и как они выбираются?
— По установленным правилам договора обряд проводят раз в год… Человек, жизнью которого Хранитель откупается от вестников смерти, должен быть молод, здоров и лишен собственной судьбы.
— Раб?
— Или не достигший совершеннолетия ребенок.
— Подождите, — вмешался в разговор Евсей. — Возможно, все не так уж и плохо. Даже если мы пришли не вовремя… То есть, я хотел сказать, как раз накануне этого обряда… Караван может продать раба…
— Зная, что с ним станет? — взгляд Шамаша стал холоден, а голос — резок, как порыв ветра.
Караванщики пристыженно замолчали, задумавшись над всем тем, что им стало известно, и в повозке воцарилась тишина. Но ей было дано властвовать лишь несколько мгновений.
— У них есть жертва для ближайшего обряда, — проговорил Шамаш, вновь повернувшись к огню.
— Но тогда… — все смотрели на него с удивлением. — Если каравану ничего не угрожает…
— Шамаш, Ты говорил, что не хочешь вмешиваться в дела нашего мира. Я всегда прежде надеялся, что Ты изменишь это решение… Но сейчас… Сейчас я прошу: оставь все как есть, — Евсей говорил быстро, его глаза пылали жаром, в голосе звучала уверенность и готовность настаивать на своем столько, сколько у него хватит сил. — Я понимаю: Тебе ненавистен этот обряд. Поверь: он противен и нам… Но богиня смерти…
— Вы не хотите идти против Эрешкигаль?
— Мы не хотим, чтобы Ты ссорился с Ней! — Евсей не знал, как сказать, объяснить… Ему было страшно даже подумать о том, что, пытаясь помочь людям, нарушая тем самым планы грозной богини, Шамаш лишит Себя и госпожу Айю поддержки владычицы подземного мира.
— Действительно, Шамаш. В конце концов, город — он ведь чужой, какое нам до него дело? Наш путь, его путь — они лишь пересекаются в одной краткой точке… — Атен слишком хорошо помнил рассказ брата, чтобы не поддержать его. — И вообще, никому из нас не следует вмешиваться в дела города, когда мы в нем лишь гости.
Тот какое-то время молча смотрел на караванщиков, затем, все такой же мрачный и хмурый, тихо проговорил:
— В таком случае нам больше нечего обсуждать, — он двинулся к пологу, но Евсей остановил его:
— Шамаш, дай слово не использовать силу! — ему казалось, что он идет на уступку — что значит дар для бога, чья воля направляет действия людей, готовых повиноваться Ему во всем? "Главное, чтобы Шамаш не вступил в открытое противоборство с госпожой Кигаль…! Богиня простит брату все, но только не это…!"
Атен и Лигрен смотрели на Евсея, широко открыв от удивления глаза, в которых читался ужас, когда караванщики считали, что их спутник давно перешел грань дозволенного.
— Не заставляй меня делать это, — колдун нахмурился, становясь мрачнее тучи.
— Ты должен, — Евсей и сам не знал, что давало ему силы так говорить с повелителем небес, но неожиданное и яростное возражение бога солнца лишь подогревало в караванщике стремление добиться своего.
— Нет!
— Шамаш…
— Ты ничего не добьешься, лишь свяжешь мне руки!
— Так надо, пойми! — тихим глуховатым голосом, исполненным душевных мук, проговорил Евсей. — Прошу, заклинаю: что бы ни произошло в этом городе, не прибегай к помощи божественных сил, священного дара! Оставь простым людям самим вершить свои судьбы! Так должно быть!
— Это невозможно.
— Но почему?!
— Я могу назвать сотню причин, — Шамаш смотрел на летописца в упор. Его немигавшие глаза, казалось, были готовы открыть врата в иной мир. — Одна из них заключается в том, что в городе живут не только лишенные дара. В нем есть Хранитель, который наделен даром чтения мыслей. Без помощи магии ваши души будут беззащитны перед ним!
— Но неужели нет другого способа? — Евсей лихорадочно искал выход.
— Ты лучше знаешь свой мир. Я буду признателен, если ты подскажешь мне, что делать, — однако произнесенные им слова не оставляли никаких сомнений, что иного пути нет.
— Подожди, подожди… — караванщик потер подбородок. — Но ведь если Ты прибегнешь к помощи силы, чтобы скрыть наши мысли, Хранитель все равно узнает правду, ощутив дыхание магии…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
