Безносый заметил, что тайные братья или говорили правду, или уклонялись от ответа, если не хотели врать. Так, Эрах и Тун не ответили на вопросы десятника, были ли случаи побега общинников из подземелья, ссоры между братьями, проявления непокорства и неповиновения.
Однажды, как бы случайно оказавшись наедине с одним из гуннов, которого десятник выбрал как самого доверчивого и простодушного, он со смехом поведал ему, как хотел с Дзивуллом ограбить поминальный храм, но, к счастью, не нашел в храме золота.
— Ах, как я тогда был алчен, брат Дензих! — печально промолвил он. — Сейчас мне отвратительно даже вспоминать об этом. Я рад, что избавился от величайшего из искушений! Но я хотел бы окончательно удостовериться в этом, ох как хотел бы!
— А что же для этого нужно, брат Юргут? — заинтересованно спросил Дензих.
— Сегодня мне было видение, брат Дензих! — таинственным шепотом произнес он. — Когда вы ушли на работу, я пребывал в одиночестве, размышляя о святых деяниях, кои мне вскоре предстоит совершить, вдруг раздался голос, спросивший: «Уверен ли ты, брат Юргут, в собственном очищении?» — «О да!» — ответил я, трепеща, ибо понял, что это был голос ангела–хранителя, посланца Милосердного Пастыря. Тогда ангел сказал: «Не преодолев искушения, кто может быть уверен в очищении?» Повергли сии слова меня в величайшее смятение, ибо они указали путь, который я не прошел до конца. Самый отвратительный порок, брат Дензих, — алчность! Я знаю, что избавился от алчности. Но, видимо, Милосердному Пастырю нужно более весомое доказательство.
— Поистине удивительно слышать! — воскликнул Дензих, вытаращив глаза. — Подобные видения были лишь Милосердному Пастырю, когда он исступленно молился в келье! Значит, и на тебя снизошла величайшая благодать! Как бы я возрадовался, окажись на твоем месте! Конечно, в таком случае следует помочь! Золото дакийских царей в обители Старшего Брата. Обратись к нему, расскажи о видении.
Но Безносый был не настолько глуп, чтобы не понимать, что как раз этого не следует делать. Главное он узнал. И с еще более таинственным видом промолвил:
— На прощанье ангел небесный сказал мне: «Великие деяния предстоят тебе, брат Юргут! Сообщи о моем появлении лишь одному, самому чистому в помыслах брату Дензиху, но более никому! Остальные узнают, когда придет Время Свершений, ибо свершения тем ослепительнее, чем неожиданнее!»
— Да–да, я буду молчать! — восхищенно прошептал гунн, заметно преисполняясь гордости.
На следующий день Фока объявил, что Юлий отныне запретил приводить в подземелье новичков. Его слова повергли тайных братьев в изумление. Эрах спросил, какова причина этого решения.
— Из–за того, что мы в последнее время приняли несколько новичков, ухудшились нравы, — объяснил Фока.
Все почему–то посмотрели на Юргута. Он сделал вид, что не заметил взглядов. Ему и без них было грустно. Томилось его тело, привычное к воинским упражнениям, тосковала душа, сроднившаяся с суровой простотой жизни стана. Дальше произошло неожиданное.
— Не слишком ли много позволяет себе Юлий? — вдруг прозвучал в тишине чей–то гневный голос. — Нравы ухудшил он сам! Пользуется лучшими женщинами, пищей, одеждой! Да еще отменяет порядки, заведенные Милосердным Пастырем!..
Голос принадлежал алану Туну. Остальные испуганно замерли. Видимо, возмущение алана копилось долго, коль прорвалось так непроизвольно. Многие братья от столь кощунственных слов побледнели, попятились от алана. Самые робкие накинули себе на голову куртки, дабы не услышать еще более святотатственное. Все стали поспешно разбредаться по своим лежакам. Безносый от удовольствия только обрубками ноздрей шевелил. Хай, как хорошо все складывается!
И тут опомнился Фока. Вскочил на ноги, прогремел:
— Слушайте меня, братья! Ни одно слово, сказанное братом Туном во гневе, не должно выйти из этих стен! Нет более худшего греха, чем донос!
— Я ничего не скажу! — поспешно заявил Безносый. — Но почему вы терпите этого сластолюбца?
Фока повернулся к десятнику:
— Брат Юргут, завтра я отведу тебя в обитель немощных, к тем, кто нуждается в постоянном уходе.
— Что я должен у них делать?
— Подавать пищу, убирать за ними, выполнять просьбы. Будь терпеливым!
— Хорошо, я согласен терпеть, — уныло сказал Юргут, решив, что настал его День Испытаний. — А какую работу выполняет Дзивулл?
— Значительно более важную, — сурово ответил Фока.
Глава 10
ВТОРОЕ ВИДЕНИЕ ЮРГУТА
1
В помещении, куда привели Безносого, стояла удушливая вонь. На топчанах вдоль стен лежали больные. Возле них хлопотали две пожилые женщины и римлянин–лекарь. При виде немощных у Безносого опустились руки.
Здесь были два алана, медленно умиравшие от какой–то внутренней болезни, от которой тела их ссохлись, почернели. Они беспрерывно кашляли, сплевывая кровь, на их изнуренных лицах жили единственно глаза, запавшие, лихорадочно блестящие, злобные. Один из больных, еще более тощий, чем аланы, то и дело испражнялся кровавой слизью. Под ним надо было как можно чаще менять вонючие шкуры. В углу лежал покалеченный вепрем гот. У другого гота леопард откусил обе ступни. Соседом ему был безногий пастух–сармат, у которого вместо рук было два обрубка. Все они то и дело чего–то просили, ругались, насмешничали друг над другом, над женщинами, лекарем. Особенно издевались над новым помощником врача. Казалось, ущербность их тел перешла и в ущербность душ. Они вели себя, как злые и мстительные дети.
— Эй, гунн! — грубо кричал Юргуту безногий германец, к тому же лишившийся глаза. — Где ты потерял ноздри?
— Как, ты не знаешь? — притворно удивлялся его безрукий сосед. — Их ему откусила женщина, так сильно воспылала страстью!
Раздавался слабый смех больных. Безносый в бешенстве шарил рукой по поясу, но пальцы натыкались лишь на пустые ножны.
Римлянин–лекарь успокаивал багрового от ярости десятника:
— Будь терпелив, брат Юргут! Только кротостью мы успокоим ожесточившиеся сердца этих людей.
Но не сострадание останавливало десятника от немедленной расправы над шутником, а мысль о том, что в обители Юлия хранятся сокровища.
Спал он тут же, возле больных, на войлочной подстилке. И во сне владел грудами золота.
Сколько дней Безносый пробыл в помещении для больных, он не знал — потерял счет времени. Лишь свет факелов и светильников разгонял вечный мрак подземелья. Его душа все чаще тосковала по вольным просторам, душистым ветрам, запахам трав, ржанию лошадей и многому другому, к чему привычен степняк. Выходить Юргуту разрешалось лишь до поворота, где стояла стража. Пищу больным приносил германец, молчаливый как пень.
Юргут пытался подружиться с лекарем, но римлянин был постоянно озабочен и занят приготовлением лечебных настоев из трав, на поиски которых он часто поднимался на поверхность. Обе женщины, помогавшие лекарю, оказались глухонемыми, с ними надо было объясняться знаками, чего десятник делать не умел. Приходилось терпеть и ждать. Изредка в помещении появлялись Эрах или Фока. Они о чем–то беседовали с лекарем на прищелкивающем языке, обходили больных, ласково утешая их, потом спрашивали у Юргута:
— Как дела, брат милосердия? Отчего ты такой невеселый?
Десятник мрачно отвечал:
— Я был бы веселым, если бы хотел покривить душой, но, как видите, не делаю этого. Мои руки привычны к другим занятиям!
Фока однажды заметил:
— Тобой здесь довольны, брат Юргут. Ты и вправду меняешься к лучшему. Скоро мы отведем тебя к Старшему Брату. Чем бы ты хотел заняться, когда тебе разрешат покинуть больных?
— Я хотел бы стать стражем! — ответил десятник.
В следующий раз он спросил у Эраха, куда делся Дзивулл.
— Ушел с караваном в город Маргус, — ответил сородич.
Мать Юргута была родом из Маргуса, и он этот город знал. Путь туда шел через Потаисс. Видя уныние на лице десятника, Эрах вдруг обрадовал его:
— Дзивулл говорил, что у тебя в Потаиссе есть женщина, славянка Лада. Он велел передать, что навестит ее. Жди.
Хорошая новость еще более подстегнула десятника.
— Брат Эрах, мне так хочется выйти на поверхность! Неужели тебе не скучно в подземелье?
— Здесь я бываю гораздо реже, чем на воле, — ответил Эрах. — Там я пасу лошадей. Твои кони в прекрасном состоянии.
— Когда кончится испытание, я тоже буду пасти лошадей!
— Но ведь ты хотел стать стражем?
Хай, как быть? Не станешь стражем, не завладеешь золотом. Но разве без лошади уйти от погони? Раздираемый противоречивыми желаниями, Безносый ответил:
