Амфидок, сын Рамнунта, и малышка Мелита, дочь Фриагона, теперь во дворце. Амфидок писец, а Мелита вышивальщица. Их ценят.
– Ты не видел их там?
Тезей сокрушенно качал головой:
– Перибея, дворец настолько огромен, что там можно за всю жизнь не встретиться, даже если знаешь, кого и где искать.
– Неужели правда?
Он рассказывал о переходах и целых площадях посреди дворца, о многочисленных террасах, коридорах, сотнях комнат и многих этажах, о ванных и лестницах, а еще о страшном реве Минотавра по ночам.
Девушка испуганно хватала его за руку:
– Тезей, ты не выходи из комнаты, когда темно! Вдруг этот Минотавр разгуливает по дворцу и пожирает людей прямо в коридорах? Чем дворец не Лабиринт, если в нем так легко заблудиться?
Тезей думал, что Перибея права, во дворце и впрямь легко заблудиться, словно в Лабиринте. Но Дедал говорил, что настоящий Лабиринт где-то в подземелье, видно, оттуда и доносился дикий рев Минотавра, от которого дрожали стены самого дворца.
Однажды утром Тезей рассказал Перибее, что сегодня от рева быка снова дрожала вода в сосуде. Девушка с сомнением покосилась на парня:
– Мы рева не слышали, слишком далеко от дворца, но и у нас все дрожало. Мне кажется, что здесь часто трясется земля, помнишь, как тряслась на Тире, когда мы были там?
Тезей о Тире говорить не желал, а потому отвлекал Перибею расспросами:
– Лучше расскажи, кто еще чем занимается.
Она говорила, называя и некоторые совершенно незнакомые Тезею имена.
– Антий? Кто это?
– Это кузнец. Он из предыдущей дани. Знаешь, такой огромный и сильный…
– А Фенип?
– Фенип толстый и неповоротливый, но у него голос как у настоящего певца. И музыкант прекрасный…
Перибея умела у каждого находить что-то особенное, каждого похвалить. Тезей смеялся:
– А чем я хорош?
– Ты? Тем, что ты Тезей!
Глаза Перибеи светились восторгом. Она вообще расцветала, когда сын Эгея оказывался рядом. Тезея тоже тянуло к этой девушке. Перибея стройная, как кипарис, гибкая, иначе ее не взяли бы в акробатки, у нее большие темные глаза, чувственный рот, который способен не только капризно надувать губки, но и произносить едкие слова. Из-за слишком острого язычка Перибею откровенно побаивались многие, а тот, кто хоть раз рисковал затеять с ней словесную дуэль, второй попытки не допускал.
Был только один человек, которого не высмеивала Перибея, – Тезей. Никто не сомневался, что девушка влюблена, но она вела себя вовсе не как влюбленная кошка, а как настоящий товарищ, чем была Тезею еще дороже.
Тезей приметил Перибею еще по пути на Крит, но тогда старался ни о чем таком не думать, ведь их ждала смерть, теперь начало казаться, что все возможно, ведь он обязательно убьет Минотавра, осчастливит критян, которые трясутся от одного только рева чудовища, освободит греков и тогда. Тогда можно будет отвезти Перибею к Эгею и… об остальном Тезей пока старался пока не думать, тем более, Перибея сама ежедневно рисковала если не жизнью, то целостностью своих костей.
– Зачем тебе эти прыжки? Скажи, что не можешь, что это не для тебя.
– Тезей, я. хочу сделать это. Хочу перепрыгнуть через настоящего быка и в движении. Ты не представляешь, каково почувствовать под руками опору в виде рогов и прыгнуть. Наставник прав – прыгать просто через спину легче. Это не в укор тебе, тебе нельзя рисковать, ты должен сразиться с Минотавром и победить его, потому тебе нельзя сломать руку или ногу. И даже просто повредить нельзя.
И добавляла взволнованным шепотом:
– Знаешь, говорят, что Бык и впрямь огромен и страшен. Словно он даже не из царства Аида, а из самого Тартара.
– Значит, туда его и загоним, – успокаивал девушку Тезей.
Наверное, будь у них возможность, давно стали бы любовниками, но таковой не имелось. К Тезею могли привести самых красивых рабынь Кносса, но только не ту, которую ему хотелось бы. Он и не просил, чувствуя, что все впереди. Иногда бывает, что ожидание чуда приятней самого чуда.
А еще Тезею казалось, что он должен заслужить эту любовь и близость – победить Минотавра.
От рабынь Акама Тезей отказался, не желая растрачивать себя просто так. Но и от присланных красивых мальчиков тоже… Акам только усмехнулся. Он не поверил в то, что между Тезеем и Калликратом нет любовной связи. Если бы было так, разве стал бы молодой мужчина отказываться от ночных удовольствий в отсутствие какого-то переводчика?
Калликрата действительно не было в Кноссе, он уехал устраивать на юге свою семью, и Тезей был предоставлен сам себе. Он уже запомнил путь к своей комнате, его самого запомнили охранники, да и некоторые слова стали понятны.
Все дневное время отнимали тренировки на арене, занятия с мечом или беседы с Дедалом, тоскливо бывало только по вечерам. Оставаться с товарищами по танцам с быком Тезей не мог, им не полагалось засиживаться допоздна, приходилось коротать вечера в одиночестве. Несколько раз Акам присылал красивых девушек, Тезей принимал их, даже хорошо развлекался, но душа к этому не лежала. По утрам почему-то становилось стыдно смотреть в глаза Перибее, словно совершил что-то постыдное.
Даже в отсутствии царя Кносский дворец жил веселой жизнью – проводились бесконечные пиры, от которых Тезей отказывался, боясь не понять что-то сказанное или выпить слишком много вина, крепости и силы воздействия которого он пока не знал.
Но никакая музыка, никакой шум пиров не могли заглушить страшный рев, доносившийся откуда-то из-под дворца. Когда по вечерам или в ночи раздавались эти звуки, кровь стыла в венах и сердце сжималось. Бык… Минотавр… Критяне боялись одного только рева, а он должен с этим чудовищем сразиться!
Верховная жрица могла говорить что угодно по поводу самоуверенности, Тезей был убежден, что победит Минотавра и избавит от проклятого чудовища не только греков, но и сам Крит. Критяне тоже боятся своего Быка, это заметно, стоит завести о чудовище разговор, сразу замыкаются и находят поводы его не продолжать. Даже Дедал такой же. И его сын Икар тоже. Чего боятся? Бога, которого нельзя задобрить подношениями, нужно просто уничтожить. Перестали бы кормить его человечиной, небось быстро сдох сам!
Он праздно гулял по городу, стараясь увидеть как можно больше и запомнить тоже.
Вокруг чужой язык, хотя многие уже знакомы и приветственно машут руками:
– Хайре!
Но из-за того, что ухо не ловит среди шума толпы отдельных знакомых слов, как обычно бывает дома, кажется, будто оглох. Тем неожиданней голос, спросивший по-гречески:
