Впрочем, они такими вещами не злоупотребляли. Из чисто научного интереса угощали несколько раз подружек, которые и без этого были не прочь, просто чтобы убедиться в эффективности препарата. В двадцать с небольшим лет сам факт обладания таким могуществом сильно прибавлял самоуважения. А вообще-то Сашка утверждал, что средство позволит уговорить и целомудренную невесту (чужую, разумеется) накануне ее свадьбы… Избери он карьеру частнопрактикующего колдуна, в первый же год стал бы миллионером что у нас, что на Западе.
Но сейчас Новикова интересовал препарат совершенно противоположного действия, который тоже имелся в шульгинской коллекции. Этот был хорош для подводников, зимовщиков полярных станций и опять же для неуверенных в своей выдержке разведчиков и дипломатов. Даже цивилизованные шейхи, которые по моральным соображениям не готовы использовать для присмотра за своими гаремами настоящих евнухов, могли бы с помощью Сашкиного препарата доверить жен попечению хоть самого Казановы.
Андрей не знал, какие еще приемы и способы имеются в арсенале Сильвии и ее хозяев, а тратить нравственные силы на борьбу с искушениями святого Антония, в то время как они потребуются для совсем других целей, считал нерациональным.
Внимательно изучил отпечатанные на машинке инструкции, рассчитал дозу, исходя из своего веса и желаемого срока действия (недели на первый случай будет достаточно), запил три пакетика голубоватого пронзительно-горького порошка водой и, считая себя подготовленным ко всяким случайностям, отправился досыпать. На Валгалле в этих широтах рассветало поздно.
ГЛАВА 3
…Два человека оживленно беседовали у открытого венецианского окна. Один в форме югоросского генерала – в зеленовато-песочном мундире с парчовыми погонами, в узких синих бриджах, высоких сапогах со шпорами, второй – в потертой кожаной куртке без знаков различия и тоже в бриджах, но черных с белым кантом и в мягких, собранных в гармошку к щиколоткам сапогах, похожий на инструктора аэроклуба послевоенных лет. Лицо у него было во многих местах намазано йодом и заклеено кусочками пластыря. Лоб перетянут широким розоватым бинтом.
За окном шелестели почти облетевшими кронами тополя и каштаны, по брусчатке Сумской – центральной улицы Харькова – звенели подковы лошадей, влекущих извозчичьи пролетки, и изредка, оглашая окрестности кряканьем медных клаксонов, проносились (со скоростью 20 и даже 30 верст в час) коптящие газолиновым дымом автомобили.
Еще теплый, несмотря на наступивший ноябрь, ветер, задувая в комнату, разгонял клубы сигарного дыма и шевелил листы карт, развернутых на огромном круглом столе.
Комната, даже скорее небольшой зал, судя по роскошной, хотя и сильно поблекшей за годы гражданской войны отделке, была когда-то гостиной в доме здешнего Морозова или Рябушинского. Непременная многопудовая хрустальная люстра с дюжиной имитирующих свечи эдисоновских лампочек, мебель красного дерева в стиле «модерн», мраморный камин с медными причиндалами, бархатные шторы, мозаичный паркет и напольные часы – модель готического собора в масштабе 1:43.
Из стиля несколько выбивался только двухкассетник «Шарп» на ломберном столике в углу. В данный момент выключенный.
А возле него сидела молодая женщина, сумрачным тонким лицом похожая на Медею из поставленного по мотивам греческого мифа фильма, вся в черной, тоже полувоенной одежде, из-за которой, не будь она столь чиста и элегантна, эту даму можно было принять за предводительницу анархистского отряда.
– Я взял книгу Триандафилова «Характер операций современных армий» издания тридцатого года, пропустил ее через компьютер, дополнил опытом Отечественной войны и подарил нашему приятелю в качестве рукописи моего личного труда… – говорил, посмеиваясь, генерал.
– И как, понравилось?
– Более чем. Он вообще парень способный, талантливый даже, только стратегического мышления бог не дал. Любую задачу, даже фронтового масштаба, рассматривает как серию вытекающих друг из друга тактических проблем. До сих пор это у него получалось. А книжку прочитал, восхитился, сказал, что у него будто пелена с глаз упала… Теперь считает меня гением.
– Не зря, наверное… – Молодой человек в кожанке, он же Александр Иванович Шульгин, советник Верховного правителя по вопросам разведки и контрразведки, глядя в окно, проводил глазами привлекательную даму в новомодном, длиной по колено, голубом платье и маленькой круглой шляпке, неторопливо шествующую по противоположной стороне улицы. Осень в этом году затянулась. Октябрь заканчивается, а тепло, как в начале сентября. Вот и женщины спешат догулять свое, впервые за много веков получив право и возможность показать «орби эт урби» то, что раньше старательно прятали под юбками и кринолинами. Цивилизация наступает… – А ведь опаздывает его превосходительство, – сказал он, обернувшись. Взгляд у него, несмотря на попорченное лицо, был веселый и даже озорной. – Распустился без присмотра.
– Никуда не денется, в запасе у него еще целые три минуты, – успокоил его генерал, на вид постарше, с бородой а-ля Николай II и куда более серьезным, даже мрачноватым лицом. – Да вот и он…
Действительно, внизу, у парадного подъезда трехэтажного особняка, остановился длинный открытый автомобиль.
Через минуту высокая резная дверь гостиной распахнулась, быстрым шагом вошел еще один генерал, но в помятом и выгоревшем кителе и пыльных сапогах.
Он поприветствовал присутствующих небрежно подброшенной к козырьку фуражки рукой. Те, за неимением головных уборов, ответили полупоклонами.
Следом за генерал-лейтенантом появился рослый артиллерийский полковник с подчеркнутой выправкой довоенного гвардейца, притворил за собой дверь и, ни у кого не спрашивая разрешения, закурил, отойдя, впрочем, к боковому окну и почти скрывшись за портьерой.
– Рад, искренне рад вас видеть, господа, – улыбаясь, впрочем, несколько натянуто, провозгласил гость, с шумом развернул стул с гнутыми ножками (типа тех, за которыми охотились Остап с Ипполитом Матвеевичем), сел на него верхом, опершись локтями на спинку.
– Что нового в ставке? Здоров ли Петр Николаевич? Какие вести из Первопрестольной? – выпалив без пауз свои вопросы, командующий Северным фронтом генерал-лейтенант Слащев-Крымский не слишком мотивированно рассмеялся сухим дробным смехом, тут же извлек из кармана ветхий кожаный портсигар, прикурил от любезно протянутой Шульгиным зажигалки и лишь после этого как-то обмяк. Словно разжались внутри него многочисленные пружины. Такие внезапные смены стиля поведения и физического тонуса были для Слащева обычны, свидетельствуя о холерическом темпераменте и даже некоторой неврастении. Что, впрочем, не мешало (а возможно, и способствовало) выдающимся организационным и военным талантам генерала. Вообще, наверное, генерал Слащев был последним гениальным полководцем Российской империи. По крайней мере больше никто, включая и прославленного Брусилова, не умел выигрывать сражений при двадцатикратном перевесе сил противника. Жукову бы такие способности…
– Новостей много, Яков Александрович, и в большинстве хорошие, – ответил, пряча в карман массивную золотую зажигалку, Шульгин. – Не желаете чарочку принять по случаю приятности нашей встречи?
– Душевно благодарю, Александр Иванович. Почти не употребляю с некоторых пор. И без того жизнь веселая.
– Однако боюсь, что сегодня придется, ваше превосходительство, – едва заметно улыбнулся сквозь бороду второй генерал, по должности – особоуполномоченный Верховного правителя по военным делам Алексей Петрович Берестин. – И вы подойдите поближе, Михаил Федорович, – обратился он к стоящему у окна полковнику, – вас это тоже касается.
– Заинтригован, – ответил, не меняя позы и продолжая часто и глубоко затягиваться толстой папиросой, Слащев.
– Тогда не станем вас интриговать дальше. Приказом Верховного правителя барона Врангеля с сего октября месяца двадцать восьмого дня вы назначены главнокомандующим русской армией! С чем вас от имени Петра Николаевича, а также и от нас с Александром Ивановичем и поздравляю.
Слащев на короткий миг словно бы окаменел. Рука с папиросой замерла, из полуоткрытого рта медленно вытягивалась струйка дыма. Совершенно неожиданно исполнилась его главная мечта, на осуществление которой он не имел оснований надеяться. Слишком сильны были в окружении Врангеля неприязнь к агрессивному, непредсказуемому, не имеющему привычки скрывать свое пренебрежительное отношение к тем, кого он считал бездарностями, генералу. Любой его успех воспринимался в штабе Верховного правителя как личное оскорбление. Многие предпочли бы проиграть войну (что в предыдущей реальности и случилось), нежели вверить судьбы армии и России бывшему капитану лейб-гвардии Финляндского полка. Прошлый раз Врангель уволил его в отставку в разгар сражений за Крым, столь непереносимо ему было сознавать, что возможная (да, тогда еще возможная) победа будет в истории навсегда связана с именем Слащева.
