Нет, наказанию Рудольф подвергнуться был просто обязан. И не только за эту попытку, ее, скорее, можно назвать военной хитростью. Нет, и без того за «соседушкой» накопилось столько мелких должков, что взгреть его Барок был должен безо всяких вопросов. Но не сейчас. И не так. То, что произошло, было недостойно воина. Недостойно его, Барока. Он был не прав.
Недолго думая, Барок отправил туда, за слабо колышущуюся пелену, нехитрое послание, содержащее официальное извинение за форму наказания. Подумал и отправил второе, говорящее, что наказание все равно должно было бы быть, и поэтому настоящим он уведомляет, что то, что произошло, пошло в зачет.
Отправил, и сам, лежа на полу, помотал головой, запутавшись в вывертах сознания. Но разбираться не стал, не до того.
Серая пелена колыхнулась, пропустив обе волны. На минуту замерла, словно переваривая услышанное, а потом колыхнулась опять, как будто принимая извинения. Барок фыркнул: попробовал бы ты их не принять. И вообще, это не было извинениями. Он просто констатировал факт. Пелена замерла. Вот так-то, Барок удовлетворенно кивнул сам себе. Все так же, лежа, осмотрелся, оценил разгром, царящий вокруг, прикинул, сколько сил и времени ему потребуется, чтобы просто навести элементарный порядок, и плюнул. Ну его. Наплевать на развал, наплевать на вонь, исходящую от него. Наплевать на кровать. Сегодня можно. Сегодня он в последний раз ляжет спать в этой помойке, прямо тут, на полу, не утруждаясь кроватью (все равно там не сильно чище). А завтра….
Что будет завтра, Барок додумать не успел. Истерзанное тело, едва дождавшись разрешающего сигнала, мгновенно провалилось в сон, бросив все нерешенные дела. И лишь в безвольно откинувшейся голове остался светиться еле уловимо мерцающий узор, чутко стерегущий покой победителя. Рудольфу пришлось довольствоваться серой резервацией.
Фу, стыдно-то как за такую грязищу. Новые приобретения в виде эмоций, оценок и личностных переживаний несли в себе не только положительные стороны. Вот как сейчас, например. Еще вчера утром Барок и думать не думал о том, грязно ли в его жилище или нет. А сегодня с утра, едва продрав глаза, задумался. И понял, что думать – это не всегда хорошо. Потому что абстрактные размышления рано или поздно приводят тебя к конкретным выводам. И побуждениям к действию. А предстоящие действия радости у Барока не вызывали, да и вызвать не могли в принципе. Мыслимое ли дело, воину, драить полы? Ох, «сосед», развел ты тут болото…. Ну, погоди, придет время, за все посчитаемся.
Обуреваемый подобными мыслями, Барок аккуратно пробирался по дому между разбросанными и разломанными предметами интерьера, кучами грязного белья (это не его, это появилось еще в «эпоху Рудольфа») и какими-то ошметками чего-то съедобного. Куда его вели новые рефлексы, Барок понял, только открыв дверь. Ванная комната. Здравствуйте. Барок заглянул в нее… и тут же захлопнул. Ну, соседушка….
Туалет в доме находился в другом месте. В ванную Барок в своем новом теле еще ни разу не заходил. И свалить на него ничего не получится.
Детос тагоч. Барок рывком открыл дверь. Умываться утром все равно надо, вонь с себя смыть тоже придется рано или поздно, поэтому деваться ему некуда. Пусть и состоится это удовольствие через час, не раньше: мыться в этом ужасе он отказывается категорически. Что же, смело можно открывать счет подвигам, совершенным в этом мире.
Барок скривился: до «совершенным» тут пахать и пахать.
А помыться утром ему так, кстати, и не удалось.
Сине-зеленые сумерки уже вовсю превращались в очередную ночь, когда валящийся с ног Барок положил на место последнюю подушку, мутным взглядом окинул поле боя, сияющее первозданной красотой, и запрокинул голову.
Торжествующий стон разнесся по дому. Битва закончилась. Правда, совершенно непонятно, кто у кого выиграл.
Дом блестел. Вконец остервеневший Барок, после первых двух часов уборки принес страшную клятву, что в этих сточных отходах, которые обнаруживались под каждой непонятной кучей, он спать не ляжет. Нет, невозможно, чтобы все это сотворили всего два человека: он и Рудольф. Не зря тот старец про шестерых говорил. Или не говорил? Неважно. Спать он в такой грязи не ляжет, и все. Хоть обратно его в полумрак загоняйте. Поклялся со зла, осознал, что именно он только что болтанул, и вцепился в тряпку. Хода назад не было. А еще ведь оставался и бот с его забитым багажником….
Но терпение и труд все перетрут, это Барок помнил твердо: что своей, что рудольфовской памятью. И вот теперь с трудом стоящий на ногах победитель торжествовал победу, хотя торжество это было изрядно отравлено осознанием того, что дом – это, к сожалению, не все. Еще утром, закончив приводить в порядок ванную комнату, Барок решил, что толку от его мытья не будет никакого. Все равно через три-четыре часа (о, как он был наивен) мыться придется по новой. И вот теперь, в этом новом, неузнаваемо чистом доме выглядеть так, как выглядел он, было невозможно. Барок с тоской посмотрел на чистое белье, расстеленное на кровати, перевел взгляд на свою истрепанную одежду, потеребил отросшую за эти дни редкую бороденку, горестно вздохнул и поплелся туда, откуда все начиналось.
Как он умудрился не заснуть в ванной, не понял ни он сам, ни Рудольф, ни вечно бдящий узор.
Как ни странно, но следующее утро Барок встретил с улыбкой. Ничего не болело, ничего не тянуло. Удивительно, учитывая вчерашний, перенасыщенный физическими приключениями день. Он внимательнее прислушался к своим ощущениям. Тело отозвалось веселым тонусом. Да все прекрасно, говорят же тебе.
Надо же…. Барок упруго сел на кровати. Что? Начинаем привыкать к нагрузкам? Это радует. Эй, сосед?
Голова отозвалась на этот, несколько странный, так скажем, зов, гулкой пустотой. Что он там, заснул, что ли? Какой сон? Утро на дворе.
– Э-гей, – уже в полный голос позвал Барок. – Подъем, страдалец. Будем делать зарядку.
Где-то далеко-далеко в глубине сознания что-то шевельнулось.
– Да ладно, – не поверил Барок. – Можно подумать, это ты вчера целый день уродовался.
Сознание шевельнулось вновь.
– Вот так-то лучше, – удовлетворился Барок. – Пошли, разомнемся.
Едва взошедшие солнца Алидады наперекрест выкрасили начинающийся день во все цвета радуги. Ледяная роса холодила ноги, обещая дневную жару. Ранние мошки танцевали между деревьев, приветствуя начинающийся день.
Барок несся по лесу, как вспугнутый олень. (Олень? Почему олень? Кто такой олень? А-а, опять воспоминания Рудольфа) Это утреннее скольжение никак не напоминало ту первую пробежку, когда он, задыхаясь и кашляя на каждом шагу, пытался привести себя в форму. Сейчас по лесу передвигался …. Ну да, ну да, хмыкнул про себя Барок. Еще скажи – самец. Расслабься. Больше, чем на хомячка, пока никто не заработал.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
