Мы подходили к пригороду, который назывался Дэй-Лиды. Уютный зеленый поселочек, в котором размещались продовольственный и вещевые склады.
Навстречу стали попадаться гражданские люди. Какой-то тип, в кепке блином, небритый, толкал двухколесную таратайку, нагруженную новенькими гимнастерками и галифе. Капитан остановил его и строго спросил:
— Где взял?
— Тама! — махнул небритый в сторону поселка. — Усе берут.
— Разгружай!
— Та мене што? Все одно герман заграбастает.
— Нет сюда дороги герману! — закричал капитан Бугаев. — Ты паникер и мародер!
— Вот сказився, — вздохнул дядька в кепке, неохотно вываливая груз в кювет. — Так ведь герман у Белостоке. Десант. Усе тикалы.
— Врешь!
— Иезус Мария! — перекрестился дядька. — Вси утеклы. Зараз цивильные склады очищают, щоб герману не досталось.
Бугаев руку к затылку потянул в тревожном раздумье. Махнул на дядьку рукой и во весь дух помчался в голову колонны, где вышагивал полковой комиссар Скрипник. А цивильные повалили навстречу, и ни один не шел с пустыми руками. Спрошенные, они дружно утверждали, что немцы в Белостоке. Никаких других сведений у Скрипника не было. Утром прибежал связной и сказал, что курсантам приказано прибыть к восточной окраине города, где на Волковысском шоссе будут ждать машины. Скрипник решил в город не заходить, а спрямить путь через поле. Подал команду: «Бегом!» Строй рассыпался, мы ринулись через поле, как когда-то на кроссе — кто быстрее добежит. Откуда ни возьмись, появилась шестерка «мессеров» и на бреющем полете принялась поливать нас свинцом. Пули взбивали бойкие фонтанчики земли. Закричали раненые. Я плюхнулся в какую-то канавку, зажал голову руками и прощался с белым светом. Было и страшно, и обидно — фашисты расстреливают нас с воздуха, а сами практически неуязвимы. Я перевернулся на спину, решив, какая разница — как погибать, поднял винтовку, прицелился в «мессера» и выстрелил. Еще и еще. Боковым зрением видел, как лейтенант Пионерчик сделал пробежку и упал на землю. Пулеметная очередь прошла ему поперек спины, гимнастерка задымилась и быстро набухла кровью.
Я снова поймал в прорезь мушки машину с белым крестом на фюзеляже и нажал спуск. Расстрелял всю обойму. «Мессеры», израсходовав боеприпасы, улетели. Курсанты снова двинулись к шоссе. Но немало их осталось лежать в поле. Скрипник распорядился оставить одну машину с командой, чтобы подобрать раненых и похоронить убитых. Я потом не видел ни этой машины, ни команды. Никогда больше не встречал ни Маслиева, ни Рязанцева, ни Борисова, ничего не слышал про них. Возможно, спасаясь от обстрела, они взяли в сторону и потеряли нас из виду. Возможно, их достала пулеметная очередь, как настигла она лейтенанта.
Курсанты во главе с полковым комиссаром Скрипником погрузились на полуторки. Ехали на восток по пустынному шоссе. Спешили в штаб армии, который расположился в лесу, где-то недалеко от Слонима.
4
Штаб армии разыскали на удивление быстро. На удивление, потому что слишком много возникало в пути неразберихи, сутолоки и толкотни. И непрерывные бомбежки. На шоссе горели машины, местами полыхал лес. Наша колонна старалась держаться в стороне от шоссе, не теряя его из вида — для ориентировки. Вместе с военными шли на восток беженцы, главным образом женщины с детьми. С чемоданами, узлами, рюкзаками — словом, кто что успел прихватить. Вели коров и коз.
Штаб оказался километрах в пяти от шоссе. Колонну остановил часовой. Скрипник предъявил документы. Наказав что-то капитану Бугаеву, крупно зашагал в чащу. Мы спрятались в густые заросли орешника, укрыли в нем машины и стали ждать. Бугаев предупредил:
— На открытых местах не показываться. Маскироваться хорошенько!
На душе было тяжело. Из нашего взвода почти никого не осталось. А других курсантов я знал плохо. И только сейчас вспомнил — моя «выходная» гимнастерка с документами осталась в казарме.
Что же все-таки происходит? Ни одного фашиста не видели, если не считать летчиков. Ни одного выстрела не сделали, если не брать во внимание мою отчаянную и бесполезную стрельбу по «мессерам». А уже половины курсантов не досчитываемся.
Ко мне подошел курсант, с которым мы как-то вместе дневалили. Олесь, украинец. Симпатичный, душевный парень. Да вот беда, я плохо понимал его, а он меня. Родные языки, а при скороговорке не все улавливается, нужен навык. Олесь тоже порастерял своих друзей. Что-то мне взволнованно объяснял, а я ничего не понял. Одно только дошло: «Щоб он вмер, цей бисов нимиц». Тут я был с ним согласен на все сто процентов.
Появился Скрипник, Бугаев скомандовал построение. Начальник курсов встал перед строем, заложил большие пальцы рук за поясной ремень и сказал:
— Обстановка, товарищи курсанты, в двух словах такова. Фашисты ударили на Брест и Гродно двумя клиньями, имея замысел сомкнуть их в Минске, охватить нас в кольцо. Но части 10-й армии держат рубеж на реке Нарев. Нам приказано: вернуться в Белосток и навести там, в ближайшем тылу фронта, революционный порядок. В городе бесчинствуют фашистские лазутчики, мародеры. Не исключено, что проникли туда и парашютисты. Нам приказано выбить их, обеспечить спокойный тыл частям, сражающимся на Нареве. Приданы нам два танка. Требую железной дисциплины и выдержки. Все ясно? А теперь — по машинам!
Возвратились на Волковысское шоссе. Колонна двинулась в сторону Белостока. Впереди полз танк, потом «эмка» начальника, в середине машины с курсантами. Замыкал колонну второй танк. Попадались навстречу беженцы, но военных уже не было. В кюветах, в поле — разбитые машины. Некоторые лежали вверх колесами, другие догорали, от них сочился ленивый сизый дымок. Кое-где неубранные трупы. Чем ближе к городу, тем пустыннее. Двигались медленно, с опаской. Небо чистое, ни одного самолета. Фашисты, видимо, переключились на другие цели.
К вечеру подобрались к окраине Белостока. Одноэтажные домики прятались в кронах деревьев, бросали на дорогу длинные косые тени. Ни души.
Колонна остановилась. На переднем танке открылся люк, показалась голова танкиста в черном ребристом шлеме. Скрипник вылез из «эмки», подошел к танку, о чем-то посовещался с танкистом, и тот снова нырнул в люк. Танк взревел мотором, вздрогнул, вытолкнув сизый дымок выхлопа, и рванулся вперед, в город. Мы ждали.
Танк скрылся за домами. Как утомительно течет время! Минуло, наверное, полчаса, прежде чем танк вернулся. Остановился возле окраинного домика. Крышка люка поднялась, показался танкист, стащил с головы шлем и помахал им — путь свободен!
Колонна осторожно продвигалась по городу. На кабинах машин ручные пулеметы. Кузова ощетинились штыками. Замыкающий танк развернул башню и охранял нас с тыла.
Наконец, оказались в центре, так хорошо нам знакомом. Мародеры похозяйничали здесь основательно, даже газетные киоски не пощадили, перевернули их, а газеты и журналы рассыпали по тротуару. Витрины в магазинах порушены, стекла разнесены вдрызг, их осколками усыпан асфальт. Повсюду разбросаны пуговицы, гребенки, словом, всякая ненужная мелочь.
Колонна втянулась в ворота сада, в глубине которого высился особняк с колоннами. В нем совсем еще недавно располагался облисполком. А еще раньше этот дворец принадлежал какому-то ясновельможному пану. Здание имело вид печальный: двери распахнуты, разбиты, окна без стекол. Постарались мерзавцы, ни одного стеклышка целым не оставили. В комнатах шкафы и столы перевернуты, частью поломаны. На полу слоем валялись бумаги.
Скрипник отправил танки патрулировать улицы. Курсанты начали приводить в божеский вид особняк. Появились часовые и дневальные, были созданы патрульные группы. Их Скрипник инструктировал особо:
— Проверить магазины, учреждения. Подозрительных задерживать. Мародеров расстреливать на месте.
Нас трое — Олесь и курсант со странной фамилией Бяков. Я его почему-то совсем не помнил. Возможно, и сталкивались в мирные дни невзначай. Невзрачный, с понурым носом, глаза постоянно испуганные, бегающие.
Медленно движемся по тихой улочке. Солнце вот-вот обопрется о горизонт. Ни одного прохожего, все будто вымерло. Но мы каждой нервной клеточкой ощущаем на себе скрытые взгляды. Следили за нами из-за закрытых ставней и жалюзей, с мансард, через щели заборов. И от сознания этого по коже пробегают холодные мурашки. Потому шагаем напряженно, безмолвно, с винтовками наперевес, готовые в любой момент открыть огонь.
Миновали одну улочку, втянулись в другую, более широкую и нарядную, с каменными и кирпичными домами, многие из которых украшены лепными завитушками. Вот широкие витрины магазина. Стекла, как и всюду, выбиты, осколки похрустывают под ногами.
— Бачь! — воскликнул Олесь.
Бяков втянул голову в плечи и взглянул на меня. В магазине кто-то есть. Заглянули внутрь: орудуют три мужика. Один в конфедератке, другой в черной фуражке с лакированным козырьком, а третий с непокрытой рыжей шевелюрой. Грузят на ручную таратайку отрезы мануфактуры — цветной ситец, черное сукно или драп, голубой атлас.
