Наконец, нужно еще упомянуть о компенсации в этом отношении. Претензия может быть компенсирована даже после несправедливого освобождающего решения потому, что для этой цели считается пригодным всякое неисковое обязательство[179]. Если же ответчик желает осуществить компенсацию через doli exceptio, то последняя может быть опровергнута посредством replicatio rei judicatae, при чем, следовательно, опять проявится весьма ограниченное действие той продолжающейся naturalis obligatio, на которую было уже указано выше (в конце § 8).
В течение всего предыдущего исследования последствия несправедливого освобождения были взвешиваемы исключительно с точки зрения Юстинианового права, именно в форме exception rei judicatae; в интересах полноты бросим еще взгляд на древнейшее право.
Здесь обстоятельства сложилась так, что именно в важнейших и более выдающихся случаях последствия освобождения были далеко решительнее.
Так, если в каком-либо legitimum judicium формула предъявленного иска имела juris civilis intentio, то exceptio rei judicatae была бесполезна потому, что сначала litis-contestatio, а затем новое решение разрушало все прежние юридические отношения ipso jure[180]. Таким образом, действительный должник, освобожденный по ошибке, становился уже свободным ipso jure; и вот спрашивается: в каком отношении находится этот последний факт к вопросу о продолжительности naturalis obligatio? Можно бы предположить, что сказанное безусловное действие решения совершенно уничтожало в этом случае и naturalis obligatio. Хотя мы не имеем никаких указаний на такой вывод, но предположение это, как в высшей степени неправдоподобное, все-таки должно быть отвергнуто. Дело в том, что упомянутая здесь юридическая форма далеко превосходила своим положительным характером даже принцип непоколебимости несправедливого решения, вступившего в законную силу, и была, следовательно, совершенно чужда jus gentium, а потому мы должны прямо допустить, что в древнем праве naturalis obligatio продолжалась даже в указанных выше строгих случаях и что exceptio rei judicatae, игравшая в прочих процессах роль суррогата погашения и уцелевшая в новейшем праве, в этом именно пункте вовсе не отличалась от вышеупомянутой более строгой юридической формы.
Было бы еще несообразнее предположить различие в древнем праве обеих этих юридических форм и действие их в противоположном направлении. Такое предположение имело бы тот смысл, что в случаях строгого процесса допускалось продолжение naturalis obligatio против освобожденного, тогда как в прочих случаях, менее формальных, naturalis obligatio разрушалась освобождающим решением, что противоречит всякой аналогии естественного развития права. Строгий институт древности, подчинявшийся букве, производил бы в таком случае менее решительное действие, относясь терпимее к jus gentium, нежели более свободный институт новейшего времени, развившийся под несомненным влиянием свободных воззрений юристов.
Теперь я возвращусь к началу всего исследования с целью указать на отношение других юристов к нашему спорному вопросу. До новейшего времени на вопрос этот было потрачено много труда и таланта; оба мнения имеют на своей стороне известных представителей.
Против продолжения naturalis obligatio высказались Вангеров, Пфордтен и Вэхтер[181]. Из них в особенности Пфордтен необыкновенно тщательно отнесся к исследованию, изложив, главным образом, историю отдельных догматических вопросов. Он, как и все другие, признает, что в источниках разобранное нами подробно решение Юлиана (прим. f) составляет средоточие всего исследования, и старается ослабить доказательную силу этого решения в пользу мнения противоположного следующим образом[182]. Naturalis obligatio должна была, без сомнения, продолжаться в тех случаях древнейшего права, где освобождение разрушало прежнее право кредитора ipso jure (прим. t); во всех же других случаях – не продолжалась; решение Юлиана относилось к одному из указанных случаев; следовательно, для новейшего права, в котором исчезла специальная юридическая сила этого института, оно не может иметь более значения. Выше я старался доказать, что разграничению случаев, содержащемуся в древнейшем праве, когда решение действовало ipso jure или per exceptionem, нельзя приписывать никакого влияния на продолжение naturalis obligatio, а тем более такого, какое приписывает ему Пфордтен (оно скорее было противоположным). Кроме того, подобное толкование решения Юлиана должно быть всецело отвергнуто еще по двум другим основаниям: во-первых, потому, что предположить такой случай, к которому будто бы относилось решение, будет совершенно произвольно, так как ни одно слово разобранной цитаты не дает к этому повода; во-вторых, мы вынуждены будем тогда допустить, что компиляторы по какой-то невероятной ошибке внесли указание на продолжающееся существование naturalis obligatio в Дигесты, хотя в их время не могло уже представиться ни одного случая для такого существования naturalis obligatio.
За продолжение naturalis obligatio, т. е. за мнение, защищаемое мною, высказались Пухта и Фейн[183]; середины придерживаются Кирульф и Бухка[184]. Они допускают существование ее по римскому праву, в действующем же праве, по их мнению, должно быть иначе; но как именно и почему – остается неизвестным. Кирульф в особенности порицает римских юристов за допущение ими продолжения naturalis obligatio, что, по его предположению, может быть объяснено только ограниченностью этих юристов, мешавшей им отрешиться от республиканской догмы.
10. Давность личного иска.
О действии этой давности искони велся большой спор. Наименьшею сравнительно популярностью пользовалось мнение, по которому (по крайней мере, в некоторых случаях) обязательство, не исключая и naturalis obligatio, должно было прекращаться ipso jure. Почти все согласны с тем, что давность погашает обязательство только per exceptionem, и спорным остается (как и при освобожде нии по ошибке) только вопрос: продолжается ли затем naturalis obligatio?
В другом месте я уже подробно высказался за продолжение ее[185], а потому здесь сошлюсь только на прежнее подробное исследование этого предмета вообще, дополнив его разбором доводов одного из новейших противников моего мнения[186].
Пфордтен соглашается с выставленным мною принципом, по которому natural is obligatio остается неприкосновенною в том случае, когда прекращение обязательства основано не на jusgentium, и утверждает только, что исковая давность, в сущности, основана на последнем. Отсюда он выводит, что naturalis obligatio погашается исковою давностью за исключением обязательств, обеспеченных закладом. Происхождение же давности из jus gentium он старается доказать тем, что последняя введена претором, который всегда следовал предписаниям jus gentium.
Эти доводы я считаю весьма слабыми. Исковая давность не может быть выводима из jus gentium уже потому, что по природе своей она есть такое же произвольное и чисто положительное учреждение, как и всякая норма, основанная на числовых отношениях[187]. Затем, у самих римлян большая часть исков и важнейшие из них до эпохи христианских императоров не подлежали никакой давности; вот почему римляне и не могли смотреть на давность как на юридический институт, общий всем цивилизованным народам. Сверх того, исковую давность не следует считать результатом преторского эдикта. Преторы обусловили годичным сроком только иски, введенные ими самими (которые они могли ограничивать по произволу); все же цивильные иски, т. е. многочисленнейшие и важнейшие, подверглись давности не в силу эдикта, а вследствие императорских законов, т. е. по цивильному праву. Наконец, и помимо всех этих доводов упомянутое воззрение должно быть отвергнуто уже потому, что отождествление преторского права с jus gentium совершенно ошибочно.
Правда, что многие положения jus gentium перешли в эдикт; но большая часть последнего имеет иное происхождение[188].
11. Процессуальная давность личного иска.
По древнему праву, всякий иск по отношению к истцу терялся, коль скоро процесс длился известное время и не был разрешен судом[189]. Это правило, очевидно, было чуждо jus gentium, а потому naturalis obligatio должна была продолжаться.
Такое продолжение признается отчасти непосредственно и вообще, отчасти – в приложении к тем или другим важнейшим последствиям, а именно, в исключении condictio indebiti и в продолжаемости закладного права[190].
12. Jus iniquum.
Если лицо, облеченное судейскою властью, вводило произвольный, новый принцип права, то оно само подвергалось действию того же принципа в ущерб собственным будущим процессам; этому же наказанию подлежала и сторона, подавшая своими предложениями повод к этой несправедливости[191]. Отсюда можно, между прочим, вывести, что подобному лицу будет отказано в иске, даже основательном. Но этот ущерб, как и всякое другое наказание, чужд jus gentium, а потому подобный долг продолжает существовать в виде naturalis obligatio, и если должник уплачивает его, хотя бы и по ошибке, то он не может требовать его обратно в силу condictio indebiti[192].
