В тот же вечер, ближе к шести часам, бароны и дож Венеции собрались на совет в церкви на дальнем конце гавани, ближе к своему лагерю. Шел обмен самыми разными точками зрения; особенно французы были глубоко раздосадованы отпором, который они получили в этот день.
Многие присутствующие советовали напасть с другой стороны города, где он был не так укреплен. А венецианцы, которые лучше были знакомы с морем, говорили, что, если они пойдут в ту сторону, течение унесет их вниз по проливу и они не смогут остановить свои суда. Были на совете и такие, которые только радовались бы, если бы течение или ветер понесли их; им было все равно куда, лишь бы оставить эту страну за спиной и пуститься своей дорогой. И этому не стоило удивляться, ибо всем нам тогда угрожала большая опасность.
После долгих споров наконец было решено провести следующий день, который приходился на субботу, и все воскресенье, устраняя урон, нанесенный кораблям и осадной технике, а в понедельник снова пойти на приступ. На этот раз корабли, которые несут лестницы, будут связаны попарно и, таким образом, два корабля будут штурмовать одну башню. План был принят, ибо все убедились, что, когда только один корабль осаждал башню, ему в одиночку приходилось весьма туго, ибо защитники превосходили число тех, кто сражался на лестницах, и кораблю было трудно выполнить свою задачу. Резонно было предположить, что два корабля причинят башне больший урон, чем один. Как решили, так и было сделано в субботу и воскресенье.
А тем временем император Мурзуфлус (Алексей V Мурзуфлус) расположился со всеми своими войсками на открытом месте как раз напротив наших линий, где он и раскинул свои алые шатры. Так все оставалось до самого утра понедельника, когда все, кто был на кораблях, транспортах и на галерах, привели в готовность свое оружие и технику. Жители Константинополя теперь страшились наших войск куда меньше, чем во время первого штурма. Они были настолько уверены в себе потому, что на стенах и башнях было полным-полно людей.
И тогда начался мощный и яростный приступ, и каждый корабль рванулся вперед; шум битвы был таким оглушающим, что казалось, будто земля разлетается на куски.
Штурм длился, пока Господь наш не поднял ветер Борей, который подогнал суда поближе к берегу. Два корабля, связанные вместе, из которых один назывался «Пилигрим», а другой «Рай», подошли к башне, один с одной, а второй с другой стороны, как направляли их Бог и ветер, и лестница «Пилигрима» дотянулась до башни. В мгновение ока некий венецианец и французский рыцарь Андре Дюрбуаз взошли на башню, а вслед за ними двинулись и другие. Защитники башни были разбиты и кинулись наутек.
Когда рыцари на борту транспортов увидели это, они высыпали на берег и приставили лестницы вплотную к стенам. Сражаясь, они стали взбираться наверх и захватили еще четыре башни. И тогда остальное войско с кораблей, транспортов и галер пошло на приступ, кто как мог; они взломали трое ворот и ворвались в город. Начали выводить коней из транспортов; рыцари вскакивали на них и мчались прямо к тому месту, где император Мурзуфлус разбил свой лагерь. Он выстроил свои отряды перед шатрами, но, как только греки увидели перед собой верховых рыцарей, они кинулись врассыпную, а сам император бросился бежать по улицам ко дворцу Буколеон.
Затем последовали резня и грабежи; греков убивали направо и налево, забирали как добычу и их ездовых лошадей, и боевых коней, и мулов, и жеребят, и прочее добро. Убитых и раненых было столько, что не сосчитать. Большая часть знатных людей Греции кинулась к Влахернским воротам. Но в то время уже миновало шесть часов, и наши люди устали сражаться и убивать. Войска стали собираться на большой площади Константинополя. Они решили расположиться вблизи захваченных стен и башен, ибо считали, что не ранее чем через месяц возможно полностью занять город с его великими церквами и дворцами, с таким множеством народа.
Все было сделано в соответствии с планом. Основная часть армии встала лагерем вблизи своих кораблей, покинув укрепления. Граф Балдуин Фландрский и Эно расположился в алых шатрах императора Мурзуфлуса, которые тот оставил на месте, а его брат Анри – перед Влахернским дворцом; Бонифаций, маркиз Монферратский, и его люди – ближе к самой густонаселенной части города. Вот так вся наша армия встала в Константинополе и вне его, а сам город взят в понедельник перед Вербным воскресеньем.
Граф Луи Блуаский, должен я добавить, который всю зиму мучился от перемежающейся лихорадки, спокойно почивал всю эту ночь и не мог, как все остальные, взяться за оружие. Это была великая потеря для войска, ибо он был весьма доблестным рыцарем, но сейчас у него было ложе на одном из транспортов.
Наши воины, утомленные и уставшие, этой ночью отдыхали. Но император Мурзуфлус собрал своих людей и сказал, что атакует французов. Однако он не сделал того, что собирался, а ускакал по другим улицам как можно дальше от тех, которые были заняты нашим войском, пока не подъехал к Золотым воротам, через которые бежал, покинув свои силы. Вслед за ним последовали и другие греки. Но наша армия об этом ничего не знала.
В эту ночь рядом с тем местом, где расположился Бонифаций, маркиз Монферратский, какие-то люди, опасавшиеся, как бы враг не напал на них, разожгли огонь между ними и греками. Огонь начал распространяться в городе, который пылал всю ночь и весь следующий день до вечера.
С той поры, как французы и венецианцы пришли сюда, это был третий пожар в Константинополе, и домов сгорело больше, чем их имеется в трех самых больших городах королевства Франция.
Эта ночь прошла, и настал следующий день вторника. Рано утром все, и рыцари, и сержанты, вооружились, и каждый встал в свой боевой отряд. Они выступили с места своих стоянок, думая, что встретят сопротивление куда большее, чем накануне; ведь они не знали, что ночью император бежал. Но против них никто не выступил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Примечания
1
Никита Хониат, византийский историк, чей дом быт сожжен и разграблен во время взятия Константинополя, дал – с византийской (греческой) точки зрения – полный отчет о периоде до 1206 года. Его интерпретация событий принималась во внимание при оценке предубеждений (понятное дело, «латинских») Виллардуэна.
2
Робер де Клери является автором еще одного рассказа очевидца о 4-м Крестовом походе под таким же названием, что и у Виллардуэна. Его описание, как он видит самого себя, не нуждается в дополнительных красках, но его отчет об экспедиции основывается главным образом на слухах – часто недостоверных, – так что его работа не имеет исторической ценности.
3
Он был известен также и как поэт.
