— Так-то лучше. — Они тихо рассмеялись. — Но не было никакой необходимости говорить, что мы… э…
— …занимались любовью?
— Да. — Ступая следом за ним, Энди остро ощущала тепло его тела и была рада, что он не видит ее. — Мог бы сказать, что мы спали.
— Это так приземленно, что не заинтересовало бы их. Хотя они и так ошалели, увидев тебя.
— Скорее они ошалели от твоего фонаря и револьвера.
— Вообще-то это пистолет, — поправил он ее. — Возможно, сначала они действительно видели только его, но затем… они видели только тебя. Не скажи я, что ты моя жена, не намекни, что мы счастливы в браке, вдруг у них появилось бы искушение скрутить меня и заняться тобой.
— Не забывай, что с ними были девушки.
— Похожие на мокрых крыс. Нет, думаю, они предпочли бы тебя.
Наконец они добрались до дома.
— Знаешь, ты сейчас особенно хороша, взъерошенная после сна и полуодетая в рамках добродетели.
Проходя мимо него к двери, Энди пробормотала:
— Спасибо.
Спасибо? За что «спасибо», когда ей следовало дать ему пощечину.
— Когда ты меня разбудила, — послышалось вслед, — я на секунду подумал, что ты пришла за другим.
Энди споткнулась о ступеньку, сделав вид, что не поняла намека.
— Во сколько ты вернулся домой?
— Где-то в половине двенадцатого. После собрания мы отправились выпить.
Мы? Кто? Женщины? Конечно, он не может долго обойтись без женщины.
— Я перед сном немного почитала, готовясь к завтрашнему дню. Около одиннадцати легла спать. Я не слышала, когда ты вернулся.
— О! — В его голосе послышалось притворное разочарование. — Как же ты услышала наших ночных гостей?
Они стояли у дверей ее комнаты.
— Не знаю. Просто неожиданно проснулась, инстинктивно чувствуя, что что-то не так.
— Ты в самом деле испугалась?
— Нет, пока ты не начал собираться. Я испугалась, когда увидела у тебя револьвер.
— Пистолет.
— Ну пистолет. Неужели они думали, что мы ничего не услышим?
Плечи Лайона затряслись от еле сдерживаемого смеха.
— Мы их до смерти напугали.
— И часто встречаются такие любители речной навигации?
— Весной и летом частенько. На Гваделупе много порогов. Люди берут напрокат лодки, обычно на день, чтобы испытать острые ощущения. Как правило, они проводят на реке несколько часов. Но некоторые предпочитают провести на воде ночь. Разумеется, они разбивают лагеря не на частной земле. Изредка, когда они проплывают мимо, машут нам с реки рукой. Вот и все. Гваделупа как раз делает петлю вокруг нашей земли.
Ей нравилось слушать его голос, смотреть на него. Почему они не встретились раньше, при других обстоятельствах? Не было бы этой враждебности, недоверия. Он не искал бы в ее поступках корысти, а она… Она могла бы видеть в нем только мужчину, а не врага, который может помешать ей выполнить свою работу.
Небо за окном быстро светлело, и она уже ясно различала его черты. Теперь, когда Лайон расслабился, суровые складки вокруг рта разгладились. Когда он улыбался, веселые морщинки вокруг глаз становились заметнее. Энди захотелось разгладить эту сеточку светлых линий на загорелом лице.
— Ты собираешься снова лечь? — тихо спросил он.
«Он смотрит на мои губы?»
— Нет. Наверное, уже нет. Я заработаю только головную боль, если задремлю, а тут придется вставать. А ты?
Он заглянул ей в глаза:
— Нет. Все равно я обычно встаю с рассветом.
Энди рассеянно оглядела холл, потом посмотрела на пол, на его босые ноги и вдруг смутилась, вспомнив, что на ней только прозрачная рубашка, под которой почти ничего нет.
— Ну что ж, спасибо за приключение, — с притворной беззаботностью сказала она, хотя эти слова давались ей с трудом. Все ее тело налилось тяжестью, словно под грузом неутоленного желания.
— Был рад доставить удовольствие. Увидимся позже.
— Да.
Ей хотелось сказать: «А почему бы тебе не зайти?», или «Давай посидим у меня», или даже «Я хочу быть с тобой, пожалуйста, поцелуй меня». Но ничего подобного Энди не сказала. Чтобы не сболтнуть лишнего, она вошла в комнату и осторожно прикрыла за собой дверь.
Она немного постояла, прислушиваясь к его шагам, и, вздохнув, отошла от двери. Решительно не зная, чем заняться, Энди решила принять душ и вымыть голову, а потом просмотреть материалы и ждать приезда своей группы.
Вода освежила ее, и спать больше не хотелось. Только на душе у нее по-прежнему было неспокойно. Вытершись полотенцем, Энди принялась втирать в кожу лосьон.
Вспомнив, что забыла захватить с собой в ванную белье, снова надела рубашку, вернулась в комнату и занялась волосами. Энди давно привыкла к их непослушному нраву, поэтому даже не пыталась придать им форму, пока они были мокрыми. Когда же волосы высыхали, она обычно усмиряла их щеткой, как укротитель усмиряет кнутом диких зверей, и всегда без особого успеха. Однако дамы частенько интересовались, где она делала такую замечательную прическу.
Из-за дальнего холма поднялось солнце и залило золотистыми лучами долину. Все дышало миром и покоем. Не зря Лайон так любит эту землю!
От созерцания прекрасной картины ее отвлек нерешительный стук в дверь.
— Да?
Дверь открылась и, держа в одной руке поднос, вошел Лайон:
— Я сварил кофе и подумал, что ты…
Лайон замер. Никогда еще ему не доводилось видеть такой божественно красивой женщины. Горящие на солнце волосы, словно ореол, обрамляли лицо Энди. Утренние лучи мягко золотили ее кожу, и от этого она казалась бесценным фарфором. Рубашка не скрывала волнующих изгибов ее фигуры.
Лайон смотрел на Энди, пожалуй, даже испуганно, словно боялся, что это прекрасное видение исчезнет. Новое, доселе неведанное ему чувство наполняло его душу.
Лайон никогда не был обделен женским вниманием и ценил это. Но история с женой что-то перевернула в нем. Он стал не доверять женщинам, вымещая на них унижения, которым подвергала его жена. Со временем боль и обида утихли, он стал мягче к тем, с кем ненадолго сводила его судьба, а они, познавшие его любовь, уже не могли забыть прикосновения его рук. Мужское самолюбие было успокоено.
А вот сейчас, стоя перед этой женщиной, он чувствовал себя неоперившимся юнцом, растерянным и смущенным.
— Я не хотел тебе помешать. — Лайон присел на подоконник.
— Ты не помешал.
Он взглянул на Энди. В серых глазах, обычно жестких и холодных, вспыхнули золотистые искры, выдавая волнение, охватившее его от близости этого прекрасного, теплого тела.
— От тебя приятно пахнет.
— Я только что приняла душ.
Пустые, ничего не значащие фразы были только выходом нервного напряжения, энергии, распиравшей их обоих.
