Сидя перед камином в своей комнате, Эдриан тер пальцами виски. Он не испытывал боли уже несколько дней, занятый реконструкцией Лонгбриджа, которая отвлекала его, помогая заглушить чувство вины. Конечно, он никогда от нее полностью не избавится, но приступы меланхолии и невыносимой головной боли теперь возникали гораздо реже.
И вот появляются две стервы, завсегдатаи лучших салонов Лондона, страстные любительницы сплетен и карточной игры. Поначалу он даже обрадовался встрече с леди Пэддингтон и миссис Кларк, ибо уже полтора месяца не был в Лондоне и хотел узнать последние столичные новости. Слушая их рассказы о друзьях и знакомых, он почувствовал, как соскучился по той жизни, и у него появилась мысль оставить Лонгбридж на своего управляющего, — и тут они вдруг упомянули лорда Ротембоу, снова низвергнув его в пропасть вины, откуда он с таким трудом выбрался всего лишь несколько дней назад.
Если говорить о вине… Его супруга вела себя днем не лучшим образом. Как он сожалеет о своем опрометчивом решении! Теперь у него есть жена-провинциалка, которая настолько же не подходит ему, насколько он не подходит ей. Она была бы намного счастливее с Бенедиктом. Он слишком поздно осознал свою ошибку, а поскольку исправить ничего уже невозможно, просто выбросил жену из головы. Но сегодня, видя эти серо-зеленые глаза, он снова испытывал уже ставшие привычными угрызения совести.
Эдриан подошел к окну, раздвинул тяжелые бархатные шторы и, глядя в ночную темноту, начал обдумывать, как сделать их совместную жизнь терпимой для обоих. Нужно подарить ей дорогие безделушки — он не знал ни одной женщины, которую не обрадовала бы горсть драгоценностей. Утром он отправил письмо своему поверенному, сознавая, что если и не исправит этим жестом ее погубленную жизнь, то хотя бы заставит улыбнуться. Он вспомнил ее улыбку — открытую, веселую, от которой на щеке появлялась ямочка. Он давно не видел, как она улыбается.
Только когда лежит под ним.
Он сразу ощутил тяжесть в паху. С первой брачной ночи его не переставало удивлять, насколько Лилиане чужды условности в постели. А еще его поражало, с какой страстью она пыталась ему отвечать. Черт возьми, он вряд ли мог назвать ее неискушенной, и она быстро учится. Воспоминания о прошлой ночи привели его в такое возбуждение, что он тут же направился к двери, разделявшей их комнаты.
Хотя Эдриан вошел совсем тихо, Лилиана, как он успел заметить в слабом отсвете догорающих углей, моментально повернулась к нему спиной. Все еще обижается, подумал он, снимая халат. Она не изменила позы, даже когда он лег рядом и начал медленно гладить ее по плечу, рукам, животу.
— Мне пришлось ужинать в одиночестве, — наконец произнес он. — Макс сказал, что вы не очень хорошо себя чувствуете.
— Я чувствую себя превосходно! — раздраженно ответила Лилиана.
Интересно. Совсем не похоже на ее обычно сдержанные ответы. Его пальцы лениво прошлись по бедру, затем по ноге.
— Может, вы не столь восхищены талантом нашего повара, как я? — вежливо спросил он, вдыхая нежный запах розовой воды, исходящий от ее роскошных волос.
Она пожала плечами.
— Или вам не нравится мое общество? Эдриан отвел ее волосы в сторону и начал покрывать легкими поцелуями нежную шею. Лилиана попыталась отодвинуться от него, но он положил руку ей на живот, крепко прижал к себе и коснулся губами ее щеки. Соленый вкус немало удивил его. Он понятия не имел, что могло так расстроить жену. Кроме того, одной из вещей, которые он не выносил, были женские слезы. Правда, Эдриан видел их лишь однажды — у Элоизы, французской проститутки, влюбившейся в него после особо памятной ночи. Он никогда не любил слез, не нравились они ему и теперь. Мягко, но решительно убрав руки жены от ее лица, граф поцеловал ее глаза.
— Не плачь, Лили. Пожалуйста, не плачь.
Однако слезы потекли еще сильнее. Эдриан осушал их поцелуями, а его руки тем временем скользили по шелковистой коже ее тела. Лилиана неохотно стала гладить его по плечам, по спине, затем ее пальцы неожиданно очутились у него между ног и обхватили напрягшуюся плоть.
Забыв обо всем на свете, Эдриан со стоном вошел в нее. Она попыталась воспротивиться, но руки сами гладили его спину, ягодицы, а бедра поднимались навстречу, требуя, чтобы он до конца заполнил ее.
Когда они достигли вершины наслаждения, он лег рядом и, услышав горестный вздох, привлек жену к себе.
— Что тебя расстроило? — тихо спросил он. — В чем дело, Лилиана?
— Я… я хочу быть хорошей женой, — прошептала она.
— Ты хорошая жена, — быстро заверил Эдриан, опасаясь новых слез.
— Нет, я хочу быть женой, которой ты мог бы гордиться.
Он чуть замешкался с ответом, и Лилиана грубо оттолкнула его.
— Ты жена, которой гордился бы любой мужчина. — Граф осторожно подбирал слова.
Жалкий лжец! Эдриан напрягал мозги, чтобы как-то подтвердить свое заявление, однако на ум не приходило ничего путного, ибо в пользующихся дурной славой будуарах он научился только лести.
— Ты знаешь, что у тебя много прекрасных качеств? Ты очень добрая, ., и внимательная. У тебя необыкновенной красоты волосы. Представляю, как другие им завидуют.
— Благодарю, — буркнула Лилиана.
Вот и хорошо, с удовлетворением подумал он. Что бы сейчас ни удручало его жену, утром все пройдет — она, как он заметил, не относится к категории плаксивых женщин. Но Лилиана так и не повернулась, когда он встал с кровати и надел халат.
— Приятных снов, Лилиана.
Он поцеловал ее в висок и вышел из комнаты. Его желание удовлетворено, совесть спокойна.
А она, сдвинув брови, смотрела на закрывшуюся дверь.
— Он восхищен моими волосами, — сказала она себе. — Моими волосами!
Лилиана задохнулась от ярости. Проклятие! Он же сам приехал к ней в Блэкфилд-Грейндж, заявил, что они подходят друг другу, но с момента венчания проявлял только равнодушие и лишь ночью заставлял ее поверить, что она желанна, хотя ни разу не сказал этого вслух, а единственным прекрасным качеством у нее считает проклятые волосы.
Она его ненавидит!
Сбросив одеяло, Лилиана вскочила с кровати, зажгла канделябр и порылась в корзинке для шитья. Эдриан обожает ее волосы, да? Ладно, пусть любуется ими! Отхватив ножницами густую прядь, она медленно опустила руку и с ужасом воззрилась на длинный светлый локон, оставшийся у нее в пальцах. Ее волосы! Да, ну и что? Всего лишь одно из ее «прекрасных качеств»! Лилиана в бешенстве срезала вторую прядь.
Полли Дисмьюк застыла у двери и несколько раз моргнула, не веря своим глазам. Но увы, то, что устилало пол спальни, было чудесными золотыми локонами хозяйки. Видимо, леди Олбрайт лишилась рассудка.
