на всё бесстрастно. Он считал, что всё должно быть так, как есть, как идёт.
Оглядев ещё раз своё новое жилье, точнее убежище, Юшка снова заговорил о том, о чём уже была речь у него в приказной избе с его русскими сторонниками.
— Что же делать? — спросил он Меховецкого и Бунинского. — Уходить обратно в Польшу?!
Но это было бы явным признанием своего поражения в том деле, какое он затеял. Однако сейчас ему было не до тонкостей. Его русские сторонники, хотя бы тот же Мосальский, и те, что примкнули к нему ещё в Польше, уже намекнули ему, что если он задумает что-нибудь подобное, то они попросту свяжут его и выдадут тому же Годунову, чтобы так оправдаться самим…
— Да нет, не бойся, — успокоил его Меховецкий на этот счёт. — Они напуганы. Их можно понять… А вот дело бросать не стоит. Заметно же было и под Новгородом-Северским, да и под Добрыничами, что русские неохотно дерутся за Годунова.
— Мстиславский проиграл бы под Добрыничами! — стал оправдывать Бучинский их поражение. — Если бы не немцы Маржерета! Этого сукиного сына, француза!..
— Ладно, хватит плакать! — сказал Меховецкий, ставя на стол водку, которую захватил с собой. — Давайте-ка выпьем и займёмся делами!
Бучинский поддержал его, раскрыл сумку, с которой пришёл, положил на стол закуску.
Они выпили по чарке. Затем ещё. После этого они стали обсуждать, что следовало бы сделать в первую очередь здесь. Было решено опять вернуться к тому, что уже делали перед походом: разослать по всем волостям Московии грамоты за подписью государя Димитрия, призывать народ восстать против Годунова, захватившего наследный трон великого государя Димитрия…
Утром же Юшка, снова почувствовав себя царевичем Димитрием, встав, первым делом выглянул в окно, что выходило на юг. С той стороны были торги у городских ворот, на берегу Сейма. И отсюда, с высоты, сейчас было хорошо видно, как там уже вовсю суетится народ.
Путивль был большим и богатым городом. Это он уже узнал, как-то раз уже по привычке потолкавшись в рядах на ярмарке. При этом, как всегда, он переоделся, чтобы его никто не узнал из простых людей. В нём уже сидела эта потребность: потереться неузнанным о людей в толпе, кожей чувствуя присутствие их, в восхищении от своих вот таких проделок.
Поглазев сверху на эту оживленную толкучку, он прошёл к другому окну. Отсюда вид открывался на весь город, раскинувшийся на холмах со всеми крепостными постройками. Вот на одном-то из этих холмов и возвышался кремль. Он был каменный и отсюда, с высоты, производил впечатление неприступного. Всё было хорошо видно, как на ладони, на десяток вёрст, до горизонта. И эта открывающаяся ширь и высота разгорячили его. Он задышал часто, озирая этот простор, жадно вбирая его глазами, всем существом своим, готовый ринуться отсюда, с высоты, в полёт громадной птицей, пугая и восхищая людей…
Пробежав взглядом по окрестностям с необычной для него высоты и почувствовав себя освежённым, он подошёл к образку, стоявшему на киоте.
Это был католический образок Божьей Матери с Младенцем Христом. Вокруг изображения шла надпись на польском языке: Pociesznieisza na dcher v bi nychwaleniesza na dserapuiny rezskazy słowo bogarodzaca[24]. Внизу изображения тоже была надпись: Obraz с v dow nyp: mariey w zyrowicach w xicii w э1itew[25]. Образок был вставлен в деревянную рамку, с золочёными украшениями и походил на обычную русскую иконку.
Этот образок подарила ему Марина, когда он уходил походом в Россию. И он не расставался с ним, принёс с собой и сюда.
— Она будет хранить тебя, — сказала она, вручая ему образок…
Он вспомнил Марину, коснулся губами краешка деревянной рамки, не смея касаться самого образка… На душе стало немного легче. Всё же есть одна, которая искренне ждёт его…
Выглянув ещё раз в окно, что выходило в сторону ярмарки, он заметил там большую толпу. И похоже, она волновалась… Заинтересованный этим, он спустился вниз и вскоре был в воеводской избе.
Там уже были Меховецкий, Тышкевич, Мосальский, Борис Лыков и даже Таврило Пушкин.
— Что происходит на торгах? — спросил он их.
— Да так — мелочи! Волнуется народ! — отмахнулся от этого Меховецкий. — Давайте перейдём к делу, которое обсуждали вчера!
* * *
В то время когда Отрепьев с восторгом проникал в тайны церкви во имя Спаса в Путивле, в ответ на отход Мстиславского от Рыльска из Москвы к нему, к князю Фёдору в войско, прибыли окольничий Пётр Шереметев и думный дьяк Афанасий Власьев. Вопрос царя был грозным: «Почему отошли?» Наказ Годунова, жёсткий, гласил: войско не распускать, города, поддавшиеся Вору, отбить, виновных воевод и служилых наказать…
И Фёдор Иванович, после того как гонцы уехали назад в Москву, стал выполнять государев указ.
Когда весть о том, что придётся стоять до конца зимы в поле, прокатилась по полкам, там началось брожение. В таком состоянии огромное войско Мстиславского подошло под Кромы на другой день после Масленицы.
На носу была весна. Уже начало припекать солнышко. И всё шло к тому, что вот-вот всё поплывёт и крепость окажется неприступной. Городок Кромы стоял на вершине холма. С одной стороны его защищала крутым яром река, когда-то бывшая кромною, пограничной Северского княжества, отчего городок и получил своё название. Со всех других сторон его окружали болота. И в тёплое время года на вершину холма можно было попасть только со стороны реки: по узкой дороге, вырубленной в глинистом береговом обрыве.
И это подстегнуло воевод начать штурм, пока стоят морозы, ещё до подвоза пушек. Ночью под стены городка подобрался отряд передового полка со вторым воеводой Михаилом Салтыковым. Они, запалив порох, подожгли острожную стену. Когда она занялась, донцы Корелы, не в силах помешать этому, отошли под защиту крепости. Туда же отошли оставшиеся в городке посадские и служилые.
Стена прогорела и рухнула. В образовавшуюся брешь сунулись было наступающие, но донцы ударили по ним из самопалов, и те откатились назад.
Подули тёплые ветры. Пришла по-настоящему весна. На несколько недель крепость полностью отрезало от войска Мстиславского.
И донские казаки радостно зашевелились. Однако радость их оказалась недолгой. К войску Мстиславского подтащили пушки, и из-за реки полетели ядра. За неделю обстрела ядра начисто снесли стены. И казаки зарылись в землю. К тому времени спала вешняя вода. Даточные навели на реке наплавной мост из лодок, и снова возобновились атаки с обстрелом из орудий. И всё это посыпалось на них, на казаков.
Казаки, чтобы защититься от этого, покрыли городок сетью траншей, поделали окопы
