Олег скакал последним, испытующе вглядываясь в спины своих спутников. Итак, еще и Кира. Она единственная вступила в схватку с колдуном, получила тяжелый ожог. Значит, своя? Но почему она оказалась единственной, кто был в нужном месте в нужное время? Знала заранее? Может быть, этим ожогом колдун обеспечивал ей алиби? Впрочем, алиби есть алиби, и девицу можно отодвинуть во второй ряд подозреваемых, к Сварту, чем-то раздражающему освященный в Князь-Владимирском соборе крест. А на первом месте остаются юные новобранцы Середин приотпустил поводья, переводя чалого на более широкий шаг, и вскоре поравнялся с Никитой.
- Привет, дружинник. Чего загрустил?
- Дома давно не был. И весточки ни единой никто оттуда ни разу не привез.
- Да-а, - усмехнулся Олег. Знал бы парень, какое положение у ведуна. Какие весточки - про дом родной ничего невозможно узнать в принципе и даже краем глаза взглянуть. - Семья-то большая?
- Мать одна. Когда со смоленскими свара была, деревню нашу разорили. Отца и сестер в полон увели, больше и не слышали про них. А я, как подрос, в дружину княжескую записался. Может, и аукнется смоленским их Разбой, кто знает.
- Ладно, не печалься, Никита, - похлопал ведун его по плечу, - милостью Сварога, повидаешь еще свою матушку.
- Я знаю, - кивнул дружинник. - К вечеру мы в Выселках будем. Там мать и живет. Воевода сказывал, переночевать у нее дозволит. И вас уложим, на всех места хватит.
- Это хорошо, - кивнул Олег. - Мне как раз хотелось посмотреть на твою родную деревеньку:
Он снова чуть отстал, обдумывая короткий разговор. Если Никита местный, его знают; если он из тихой деревеньки, в которой никто не слышал о магии - сразу и подозрений меньше. Но проверить не мешает: как соседи, где прочие родственники? Проверить, в общем, "легенду" подозреваемого.
На груди ощутилось шевеление, над замком косухи появился влажный темный нос. Олег посмотрел на пригревшуюся на груди куницу и усмехнулся.
- Выспалась? И чего ты ко мне привязалась? - тихо шепнул он.
Куница, словно услышав его слова, открыла один глаз и зевнула во всю пасть.
- У, какие мы грозные.
- Что там бормочешь, ведун? - Едущий рядом Руслан насмешливо покосился на зверька. - Забавная у тебя спутница. И как тебе удалось приручить ее?
- Никак. Сама так решила. Можно сказать, это она меня приручила.
Вдруг куница навострила ушки. Середин тоже прислушался и вдруг понял, что Кира, которая держалась немного в стороне от остальных, оказывается, поет! Ветер подхватывал ее голос, низкий, с легкой хрипотцой, и уносил вдоль тракта:
- Кап. Кап. Капли в струйки собираются. Кап. Кап.
Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке - ручеек алый,
Ручеек да ручеек - поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Воины прекратили разговоры, подтянулись к певунье поближе. Заметив, что ее слушают, Кира смущенно замолчала.
- Нет-нет, Кира, пой дальше, - попросил Сварт. - Ты словно врачуешь голосом своим. Пой.
Кира мягко улыбнулась и кивнула.
- Эту песню пел мой учитель. Он всегда сожалел, что вынужден проливать кровь.
- А кто твой учитель?
- Я лучше спою для вас. - Кира неловко передернула плечами и запела.
Кап. Кап. Капли в струйки собираются. Кап. Кап.
Капли черной земли касаются.
Струйки и капельки, море багряное,
Расскажи мне, почему кровь красная.
Струйка к струйке - ручеек алый,
Ручеек да ручеек - поток кровавый.
Расскажи мне, поле, до какой поры
Будут приноситься кровавые дары.
Головушки буйные, души покаянные,
Зачем вам смерть, люди окаянные?!
Зачем вам стоны матерей и вдов?!
Зачем вам боль выживших волхвов?!
Кап. Кап. Капли в струйки собираются,
Красною водой земля наполняется.
А напьется матушка алою кровью
И услышит стоны, напитается болью.
И вдохнет родимая, и стряхнет красавица
То, чем человечий род издревле славится, -
Ненависть поганую и вражду лютую,
Станет чище на земле и спокойней люду.
И хоть и по-разному все мы называемся,
Кровь у всех ведь красною рекою разливается.
И сольемся в танце мы, все душою светлые,
Пред богами равные, пред землею честные.
Голос ее смолк, только слышен был стук копыт да позвякивание сбруи. Так и молчали всю дорогу, словно боясь словами разбить волшебную атмосферу песни.
Ветер развевал волосы всадников, гладил и ерошил гривы коней. Лучи закатного солнца заливали горизонт розовой краской и ласкали теплыми ладошками щеки.
Всюду, насколько хватало глаз, расстилалось поле. Высокие травы волнами колыхались от дыхания Стрибога. Ноздри щекотал их терпкий горьковатый запах.
Русь. Страна бескрайних степей и лесов, мир, где удивительным образом уживается благородство и предательство, отвага и трусость. Олег любил свой новый мир, любил несмотря на то, что встречал слишком много нечисти и крови. Может, поэтому и любил - ведь на их фоне искренние порывы людей подобны чистой родниковой воде, что даст прохладу в знойный день и утолит жажду усталому путнику. Потому, что в этом мире он был нужен. Иногда - просто незаменим.
Солнце почти скрылось за горизонтом, когда показались изгороди в три жерди, первые избы деревеньки. Лошади ускорили шаг, почувствовав запах дыма и жилья - признак близкого отдыха, чистой воды, полных яслей.
Они миновали ворота в окружающем деревню заборе и во главе с Никитой направили коней мимо дворов, из которых высовывались любопытные жители. Вскоре отряд остановился перед небольшой покосившейся избой.
С первого взгляда было понятно, что здесь никто не живет, и, похоже, уже давно. Никита спешился и застыл около коня, не спуская глаз с заброшенного дома.
К ним помаленьку стали подтягиваться мужички.
- Никак ты, Никитка. - Кряжистый пожилой мужик подошел к дружиннику и похлопал его по спине. - Почти два месяца уже, как твоя матушка померла. Мы по ней тризну отслужили, все как положено.
- Спасибо, Фома, - хрипло выговорил Никита. - Пойду, посмотрю, нельзя ли там переночевать.
- Да чего ж там-то? Ни сена, ни овса, ни дров нема. Пусть твои други по дворам переночуют. А сам, хошь, ко мне иди. Чай не чужой.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
