Кроме того, что земля разверзнется, вероятно, будет еще и темно. Вздыхаю. Я не очень люблю темноту.
— Ты в порядке? — спрашивает Трэвис, садясь рядом со мной.
Пожимаю плечами.
— У меня странная боязнь темноты, — говорю легко, как будто психические срывы были нормальным явлением.
— Да, — смеется он и проводит руками по лицу. — Я думаю, мое удивление выглядит ужасно.
Несмотря на свое состояние, смеюсь.
— Так какой был сюрприз?
— Звезды, — говорит он, глядя вверх. — Ты всегда смотришь на них со своего заднего дворика, и, когда я увидел тебя на пляже сегодня, захотел, чтобы ты увидела их здесь, поскольку вокруг нет света.
Я смотрю на небо и вижу тысячи звезд, но знаю, что свет от гольф-кара заслоняет больше тысячи от нашего взгляда. Я хочу их видеть. Но больше всего я хочу не бояться своего похитителя, который своим существованием душит меня.
Борясь с внезапной тошнотой, я хватаюсь за руку Трэвиса, ощущая смелость, которой так не хватало мне несколько минут назад. Этот человек пришел в мой дом, когда услышал мои крики, и успокоил меня рассказом о маленьком мальчике и звездах.
— Покажи мне, — шепчу я.
Трэвис не усомнился в моей просьбе и не заставляет меня чувствовать себя неловко или глупо. Он просто помогает мне подняться, и вместе мы возвращаемся к гольф-кару. Я наблюдаю за тем, как он тянется к выключателю, чтобы погасить свет снова, и мои колени слабеют.
— Готова? — спрашивает Трэвис.
Моя грудь поднимается от резвого вдоха, и я напрягаюсь всем телом. Закрываю глаза, а затем киваю головой.
В течение нескольких секунд все становится черным, и страх возвращается обратно. Дыхание учащается, поэтому закрываю плотнее глаза, отчего слезы начинают просачиваться из уголков глаз. Но Трэвис сохраняет твердую хватку на моей руке, тянет меня обратно в безопасность.
— Посмотри наверх, — шепчет он мне на ухо.
После недолгих колебаний я это делаю.
И забываю, что мне страшно. Все еще держа руку Трэвиса, я отхожу от гольф-кара до тех пор, пока не оказываюсь в центре пустого аэропорта. Снова смотрю вверх на небо, и остатки тоски покидают мою грудь. Звезды и запах близлежащего океана окутывают меня, моя судьба уже не в моих руках.
Трэвис успокаивает страхи, успокаивает мою душу. А мне нравится чувствовать его руку в своей руке. Тепло, которое она приносит, конкурирует с холодной дрожью, бегущей по позвоночнику каждый раз, когда мы разделяем то же самое пространство. Я хочу чувствовать его руки, обнимающие меня, но знаю, что отчаяние быстро отступит и оставит меня похожей на сумасшедшую, которая на самом деле живет где-то внутри.
«Он уже видел сумасшедшее во мне, — напоминаю я себе, — и он не сбежал».
Так, может быть, есть надежда для нас, если он хочет, чтобы мы были вместе, или это я хочу, чтобы были «мы».
Но зачем думать о таких неконтролируемых мною пустяках?
Я решаю довериться ему и наслаждаться волшебством, которым он делится со мной. Итак, я медленно пододвигаюсь к нему, настолько близко, что наши плечи соприкасаются, и смотрю в небо, уверенная в том, что кто-то наблюдает за мной сверху.
— Это удивительно, — говорю я, наконец, нарушая тишину между нами.
— Я знал, что тебе понравится, — говорит Трэвис.
Он сгибает колени, опускаясь на асфальт под нашими ногами, и тянет меня за собой. Оказавшись на земле, он ложится на спину. Я следую его примеру и, подложив под голову руки, смотрю на небо.
— Так, Казанова, — начинаю я, — называй звезды, на которые я смотрю.
— Это просто, принцесса, — говорит он.
Я чувствую, что Трэвис улыбается мне, поэтому усмехаюсь ему в ответ над глупым уменьшительным прозвищем для меня.
— Вот это Полярная звезда, — говорит он, указывая на небо, но не прилагая особых усилий, чтобы указать на конкретную звезду.
— О, да? — спрашиваю я, глядя на него, а не на небо. — Ты уверен?
— Абсолютно, — говорит Трэвис, оглядываясь на меня, все еще указывая в небо, но теперь в другом направлении, нежели изначально.
Мои губы растягиваются в широкую улыбку от радости того, как легко проходит вечер. Довольствуюсь этим, хотя мой страх темноты обязательно вернется, на некоторое время я смогла его затолкать поглубже. Может быть, он будет очень хорошо скрыт, что я едва его замечу.
— Покажи мне еще одну.
— Да, ладно, — соглашается Трэвис. Он снова смотрит на небо, видимо, пытаясь вспомнить название еще одной звезды. — Вон там, — говорит он, указывая в другом направлении, — где начинается Большая Медведица…
— Нет, — прерываю его, вдруг погружаясь в воспоминания о папе, показывающем мне, где созвездия.
Делаю глубокий вдох и сжимаю губы в тонкую линию. Воспоминания такие ясные, что вижу, будто это я, маленькая девочка, там с папой.
Мы были на заднем дворе — маленьком открытом дворе Деды перед самым лесом. Моя голова покоилась на руке отца, в то время как он свободной рукой указывал на звезды. Своей романтикой и наблюдением за звездами он завоевал маму. Запахи окружающих деревьев и земли, в которой работал папа, смешались с моим любимым одеколоном, затронув мои чувства.
Я вдыхаю глубоко, желая, чтобы воспоминания продлились дольше.
Мое сердце делает сальто в груди, я хватаю руку Трэвиса и направляю ее до тех пор, пока не указываю на Большую Медведицу.
— Вот она, — шепчу я, не понимая, насколько мы близки. Я продолжаю направлять его руку, пока она не достигает Полярной звезды. — А вот Полярная, — моя улыбка такая широкая, что мои начинают болеть щеки.
— Ладно, Казанова, — повторяет он мои слова, повернувшись ко мне. — Что там еще есть?
Что еще? Это хороший вопрос.
— Геркулес, — отвечаю я, и вижу белые зубы Трэвиса, когда он улыбается. — Не ты, — Трэвис напоминает мне Тора, а не Геркулеса. — Я знаю, где Геркулес, — уточняю я.
— Покажи мне, — шепчет он мне на ухо.
Я отстраняюсь, понимая, насколько близки наши тела друг к другу.
Откашливаюсь, надеясь, что это также очистит разум, но этого не происходит. Уже не способная мыслить, моя голова как в тумане, причиной чего являются Трэвис, его очарование и электричество, проносящееся между нашими телами. Не знаю, как сюда попала, но знаю, что не могу остаться.
— В другой раз, — я прерываю наше изучение звезд, вставая со своего места.
Чувствуя озноб, обхватываю себя руками, дрожа и пытаясь собрать свои рассеянные мысли. Надеюсь, что еще будет время и я буду готова побороть страх. Моя душа распадается на осколки, когда мы забираемся в гольф-кар, и я уже тоскую по той удовлетворенности, которую ощутила на заброшенной летной полосе, так как она угасает на обратном пути домой.
***
Здесь темно, так темно, что я не вижу ничего, кроме черноты перед собой. Мои опухшие глаза не могут к ней приспособиться, не могу видеть то, что меня окружает… Холод охватывает мое тело, пока я дрожу и мечтаю получить тепло от моего камина.
Я скучаю по Деду и безопасности дома, который мы делим с ним. Но больше всего мне не хватает домашнего тепла, и речь не только о камине, но и о моей семье, которая жила там со мной или до меня. Мама и папа ушли, и их отсутствие делает мое сердце хрупким, в нашем доме не хватает смеха мамы.
Резкого холода от оков на моих запястьях и лодыжках, ран, которые эти фиксаторы оставили, больше не существует. Да и как иначе, когда суровый холод внутри меня намного сильнее, чем какие-либо ограничения?
Я умру здесь. Я в этом уверена. Мое желание выжить и вернуться к Деду, чтобы он не был одинок, не может быть вечным. Не тогда, когда бездушное предчувствие становится желанным другом.
Я лихорадочно открываю глаза, дрожу, холодный пот стекает по телу. Сажусь на кровати и пытаюсь отдышаться.
«Это был всего лишь сон», — напоминаю себе я. — «Просто еще один плохой сон».
Память о нем быстро исчезает, и я пытаюсь удержаться за оставшиеся фрагменты, прежде чем он полностью исчезнет. Но все, что я помню, — темнота и отчаяние. Хмурюсь, не желая поддаваться безрассудной мечте.
Я была связана — это то, что мне известно. И было темно — нет никакой новой информации. Но вместе со страхом было еще кое-что.
Как только перестаю дрожать, я закутываюсь в одеяло и жду восхода солнца на заднем дворе.
Держа горячую чашку крепкого кофе в руках, открываю дверь во внутренний дворик и опускаюсь в мое любимое кресло. Я держу одеяло обернутым вокруг тела и, пока в моих руках чашка кофе, позволяю теплу от нее согреть меня. Смотря вперед, подношу чашку близко к лицу и вдыхаю тепло и манящий аромат свежего кофе.
Вдалеке Трэвис и Лилу уже играют на пляже. Подобно ползучему растению, я встаю, смотря, как Трэвис бросает большой камень в воду, и Лилу охотно пробирается через волны и ныряет, чтобы достать его. Когда Лилу всплывет, она плывет к берегу, где стряхивает остатки воды на Трэвиса, который, смеясь, запрокидывает голову. Они выглядят такими беззаботными.