И снова пони не давались мальчишке, словно дразня его: подпускали так близко, что, казалось, достаточно руку протянуть и схватить уздечку, но в последнее мгновение шарахались и ускользали от самых отчаянных его бросков. Наконец Лама ступил несколько шагов вперед, и животные сами подошли к нему, послушно наклонив головы. И снова Лама и мальчик сели на них и, держась за свои котомки, стали спускаться вниз по дороге.
Лама ехал впереди. Мальчик держался ярдах в пятидесяти за ним, радуясь, что его пони идет за своим собратом, хотя седока почти не слушается. Но вот дорога запетляла между громадными, как храмы, утесами, под выступами обрывистых скал. Постепенно они приближались к Счастливой Реке. Здесь она называлась Ялузангбуджианг, но после выхода из Тибета и крутого поворота под горами она становится могучей Брахмапутрой; набираясь все больше воды и силы, она приближается к Бенгальскому заливу и становится одной из крупнейших рек Индии.
А пока что это была просто счастливая речка: три источника из Тибета питали ее, соединяясь как раз возле Лхасы, а дальше, вдоль долины Лхасы, в нее впадало множество небольших речушек. Неисчислимые источники били из земли у подножья Железной Горы, а также у подножья Поталы, образуя целое Озеро Змеиного Храма, Ивовый Пруд и ступеньки, ниже которых вода медленно стекала в Счастливую Реку. Еще дальше, за пределами долины Лхасы, река становилась шире и мощнее.
Лама и мальчик продолжали путешествие. Они ехали уже три дня, возможно четыре, – трудно считать дни в стране, где время не имеет значения, где нет никаких часов и будильников, только Солнце на небе да фазы Луны отмечают дни и месяцы.
Они спускались с высокогорных плато все ниже к долинам, где растут огромных размеров рододендроны, цветение которых сливается в сплошную пламенеющую массу, и каждый цветок размером с капустный кочан, и сами деревья достигают двадцати пяти – тридцати футов высоты. Здесь произрастает множество других растений и деревьев. Воздух насыщен туманом и жаркими испарениями: он заключен в этой расщелине, как в каменной ловушке. С левой стороны – скалистый склон, а с правой – стремительная река, она яростно рычит, хрипит и воет, несется вдоль русла и низвергается через гранитную губу в глубокий пенный котлован, рыча и булькая.
Время от времени Ламе и мальчику приходилось перебираться с одного берега реки на другой по ненадежным, хлипким бревенчатым мосткам, подвешенным на лианах или побегах ползучих растений; эти побеги обладают гибкостью каната и прочностью материнского дерева. Каждый раз лошадям завязывали глаза и осторожно переводили через мост, иначе ни одна лошадь или пони близко не подойдет к подобному сомнительному сооружению.
Идя по мосту, юный послушник уныло потирал свой измученный зад.
– О Досточтимый Лама, – воскликнул он, – теперь я понял, почему у торговцев, которые постоянно ездят в Индию, такая особенная походка!
И вот, спустя три или четыре дня, когда у них кончились запасы ячменя и уже давал себя знать голод, их взору предстал небольшой ламаистский монастырь, уютно расположенный далеко внизу в долине. Немного выше река переваливалась через неровный скалистый порог и, обогнув монастырь, продолжала свой нескончаемый бег к Бенгальскому заливу.
Перед монастырем собралось пятьдесят-шестьдесят монахов; прикрывая глаза ладонями от солнца, они смотрели вверх. Наконец, когда Высокий Лама показался в их поле зрения, улыбки приветствия засверкали на лицах, а настоятель монастыря с радостным криком бросился навстречу путникам. Монахи подхватили поводья лошадей и помогли Ламе и мальчику спешиться.
Теперь мальчик воспрянул духом и почувствовал себя героем. Разве он не один из послушников Поталы в Священной Лхасе? Разве он не избранный из избранных? Разве не он сопровождает Великого Преподобного Ламу, приехавшего, чтобы дать наставления этому монастырю? А раз так, то, конечно же, он достоин наивысшего уважения. Он достоин уважения, приличествующего по меньшей мере младшему ламе. И мальчишка охорашивался, гордо посматривая вокруг, а потом внезапно вспомнил, что он голоден.
Настоятель что-то горячо говорил Ламе: ведь это был Лама из самого главного центра ламаистской мудрости. Затем все сразу, словно по сигналу, направились внутрь монастыря, где уже был подан горячий чай и тсампа. Мальчик сделал большой глоток чаю – и ему показалось, что наступил конец света; он так закашлялся, что брызги полетели по всей трапезной.
– О Святой Лама! – воскликнул он в ужасе. – Помогите, помогите мне!
Лама бросился к нему и стал успокаивать:
– Не бойся, ничего страшного не случилось. Вспомни, ведь мы спустились в низины, и здесь горячий чай горячее, чем в горах. Я же тебе рассказывал, что точка кипения воды в Лхасе намного ниже, чем здесь. Тебе нужно подождать и не пить так быстро. Ну вот, уже можно, температура достаточно понизилась.
Улыбаясь, он вернулся к разговору с настоятелем и несколькими местными ламами. Мальчик, чувствуя себя немного пристыженным, снова взял чашку и на этот: раз отхлебнул немного и очень осторожно. Да, чай, конечно, был горяч, горячее, чем ему когда-либо приходилось пробовать, но зато до чего же вкусный. А потом он приступил к тсампе, и она тоже оказалась горячей: это была первая горячая тсампа в его жизни.
Затрубили трубы, послышался звук раковин; клубы благовоний выходили из дверей храма, и рядом зазвучали низкие голоса лам. Монахи и ламы начинали вечернюю службу, на которой должны присутствовать также Высокий Лама и его маленький помощник.
Много разговоров было в этот вечер. Говорили о делах в Лхасе, пересказывали слухи, принесенные торговцами из Индии. Говорили монахи и ламы, позже к беседам подключились и послушники. Передавались рассказы работников чайных плантаций в Ассаме, рассказы торговцев из Бхутана и, конечно, неизбежные разговоры о китайцах – об их низости и мошенничестве, об угрозе их вторжения в ближайшие годы. Разговорам не было конца. В этой местности солнце заходит рано, и вот уже глубокий мрак окутал всю долину.
Здесь ночью непривычно шумно. Птиц и животных несравненно больше, чем в окрестностях Лхасы. Маленькому послушнику было трудно дышать – воздух в низинной местности казался ему слишком густым и влажным. Он как будто тонул в этом воздухе. Мальчик бродил по территории монастыря, не в силах заставить себя спать в душной монашеской спальне.
Прохладный ночной ветерок приносил запахи цветов. Раздавались крики животных, по темному небу проносились еще более темные тени ночных птиц. Слева Счастливая Река перекатывалась через край скалы и с пеной и брызгами летела вниз и неслась дальше к морю, взбивая песок и переворачивая камни. Мальчик сидел на утесе рядом с водопадом и думал обо всем, что с ним произошло. Он думал о своей жизни в Чакпори, думал о своей жизни в Потале, и вот завтра, думал он дальше, он будет слушать лекции своего любимого Ламы по дыханию.
Внезапно небо стало еще темнее, поднялся холодный ветер, а так как воздух был влажным, то ветер, казалось, пронизывал до костей. Дрожа от холода, мальчик поднялся на ноги и отправился в помещение спать.
Рассвет занимался намного медленнее; крошечный монастырь надежно спрятался в глубокой долине, со всех сторон окруженной крутыми скалами с густой субтропической растительностью (вся долина с закрытым в ней воздухом легко прогревается), и солнечные лучи достигали монастыря поздно утром, с трудом разгоняя темноту и туман.
Высоко над головой чистое прозрачное небо сияло светом нового дня. Уже не было ни ярких звезд, ни луны; всюду царил день. Но юный послушник чувствовал себя в этой долине подавленным, ему казалось, что он задыхается, тонет в воздухе, как и вчера. Он поднялся и вышел из спальни во двор; все казалось ему серым. Серость сочилась из дымки и тумана, серость пропитывала даже водопад – там не было видно танцующих радуг среди водяной пыли.
Мальчик почувствовал глубокое одиночество среди спящего мира. Он подумал о том, до чего же ленивы они все в этой тихой религиозной заводи. Он подошел к водопаду и уселся на берегу. Там он размышлял о некоторых вещах, которым научился в Потале и Чакпори, он думал также о недавно изученных приемах дыхания. Думал он и о том, что сегодня узнает много нового о дыхании, а затем решил выполнить некоторые дыхательные упражнения.
Он сидел прямо, вытянувшись в струнку, и глубоко вдыхал и глубоко выдыхал. Глубоко вдыхал, глубоко выдыхал. Он делал это старательно, очень старательно. Неожиданно у него возникло странное ощущение, ему показалось, что он отделяется от своего тела. Опомнившись, он обнаружил, что лежит на земле, а Высокий Лама склонился над ним.
– Мальчик, – услышал он голос Ламы, – ты забыл то, что я тебе говорил? Здесь ведь воздух гуще, чем там, где ты привык. Ты очень старательно работал и опьянел от избытка кислорода, понимаешь?
