Назавтра он пришел во второе почтовое отделение, на улицу Ипполит-Леба, туда, где служащий объяснил ему, как следует поступать. Маленький азиат, волосы стянуты в «конский хвост». Он скривил рот:
– Вы не сделали то, что полагается. Надо, чтобы наш сотрудник …
Марк не дал ему закончить фразу: он просунул под стекло паспорт и студенческий билет Элизабет.
– Она живет в университетском городке. Это настоящий лабиринт.
– А что с ней случилось? – спросил служащий уже более дружелюбно.
– Бедро. Сломала бедро. В волейбол играла.
Служащий недоверчиво покачал головой, рассматривая документы. За Марком выстраивалась очередь. Азиат посмотрел на него:
– Кое-что в этой истории мне не ясно. Вы хотите получать корреспонденцию, приходящую на имя этой девушки. Ладно. Но почему не по своему адресу?
Марк предвидел такой поворот дела. Он пригнулся к стеклу и красноречивым жестом положил перед собеседником свою левую руку. На безымянном пальце красовалось обручальное кольцо. Этим трюком он уже пользовался раньше, во времена «взломов», чтобы внушить доверие.
– На мой адрес – это слишком сложно.
– Сложно?
Марк трижды постучал по стеклу своим кольцом. Собеседник опустил глаза, кажется, он понял.
– Ну, мы договорились?
Служащий заполнил графы бланка, предназначенные для персонала.
– С вас девятнадцать евро.
Марк заплатил, чувствуя, как по спине течет холодный пот. Отдавая ему кучу квитанций, служащий сказал:
– Когда будете приходить за письмами, обязательно имейте при себе эти документы. Нет паспорта – нет письма. Ясно? И подходите ко мне: я отвечаю за корреспонденцию «до востребования».
Потом он подмигнул ему, как сообщник. Выйдя на улицу, Марк должен был бы испытывать радость. Но в глубине души его терзала тревога. Он в смятении ждал развития событий.
Начиная с первого марта он ежедневно приходил на почту.
Это была полная глупость: письмо из Парижа в Малайзию идет минимум десять дней. Потом администрация исправительного учреждения собирает письма для раздачи заключенным. Потом, в случае, если Жак Реверди решит ответить на письмо, надо отсчитать еще дней десять – пятнадцать, пока ответ доберется до Парижа. Иными словами, на все про все уйдет более трех недель при самом оптимистичном раскладе. А он отправил письмо двадцатого февраля.
И тем не менее каждое утро какая-то магическая сила влекла его на улицу Ипполит-Леба. Почтовый служащий (вьетнамец по имени Ален) уже привык к его посещениям и расслабился. Он даже позволял себе кое-какие шутки. «Здравствуйте, мадемуазель!» – кричал он при виде Марка. Или же произносил из-за своего стекла тоном строгого полицейского: «Ваши документики!»
Его шуточки не смешили.
Дни шли, а ответ все не приходил.
На работе Марк без особого рвения занимался повседневными делами. Он освещал различные происшествия, описывал других ярких злодеев: душителя из Па-де-Кале, насильника на «ситроене»…
Однако дела у журнала шли все хуже. Продажи падали. Оправдывались предсказания Вергенса: неизбежность войны в Ираке стала очевидной, и читателей занимала только эта проблема. В период кризиса люди уже не испытывают особого желания погружаться в мрачные и жестокие истории: им хватает реальной угрозы.
Девятого марта американцы так и не начали бомбардировки Ирака.
А Марк так и не получил письма.
В тот вечер он нанес визит Венсану.
В восемь часов он зашел в студию великана. Фотограф работал: снимал будущую манекенщицу для портфолио. Его деятельность уже превратилась в настоящее коммерческое предприятие. Венсан работал для агентств или напрямую с моделями, и в последнем случае ему платили наличными. С точки зрения налогового законодательства, дело подсудное.
Он довел до совершенства стиль, основанный на слегка размытых изображениях, приводивший в восторг агентства и журналы. Среди моделей даже ходил слух, что его фотографии приносят счастье…
Этот триумф поражал Марка. Дело, начавшееся как шутка, превратилось в золотую жилу. К концу зимы 2003 года великан, который в начале их знакомства ходил одетый, как английский парашютист, с мотоциклетным шлемом в руках, вечно вымазанных машинным маслом, стал одним из наиболее востребованных фотографов в Париже. Он даже купил для своей студии помещение в здании архитектурной школы на улице Бонапарт, в Шестом округе.
Марк незаметно вошел в полутемной помещение. Стоя за аппаратом, перед осветительными приборами, Венсан разглагольствовал о лучшем способе «отхода от очевидного». Ассистенты, парикмахерша, визажистка, стилисты благоговейно внимали ему, а юная девушка, похожая на мальчишку, стояла словно пригвожденная к месту ослепительными лучами юпитеров.
Венсан сделал знак, ясно говоривший: «На сегодня хватит». Один из ассистентов устремился к аппарату, извлек из него пленку так, словно это была священная реликвия. Другие бросились к генераторам. Вспышки еще мерцали, издавая протяжный свист. Заметив Марка, великан раскрыл объятия с преувеличенной страстью:
– Ты пропал или что?
Марк, не отвечая, провожал взглядом молоденькую манекенщицу, уходившую к раздевалке.
– Плюнь на нее, – сказал Венсан. – Эта из тех, кому все равно, с кем…
Он указал на кипу полароидных снимков на подсвеченном столе:
– У меня в запасе есть куда лучше, хочешь посмотреть?
Марк даже не взглянул в ту сторону. Венсан распахнул маленький холодильник, стоявший в глубине студии, возле проявочной.
– По-прежнему не в настроении, а?
Он подошел, открывая на ходу банку пива. Марк понял, что великан уже пьян. На теперешней работе ему не хватало адреналина, и он компенсировал его большими дозами спиртного. К вечеру Венсан выглядел просто устрашающе. Он пыхтел словно бык, его дыхание обжигало, не скрытый завесой волос глаз, воспаленный и болезненно блестевший, так и буравил собеседника. Однако именно фотограф произнес:
– Ты скверно выглядишь. Пойдем. Угощу тебя ужином.
В конце концов они оказались в ресторанчике на улице Мабийон. Марк любил такие местечки: толкотня, табачный дым, шум. Жар множества человеческих тел или общий гвалт вполне могут заменить беседу. Но Венсана это не останавливало: он вел монологи на тему собственного будущего и при этом глушил пиво – кружку за кружкой.
– Ты отдаешь себе отчет? – ревел он. – Две мои девочки перешли прямиком на сорок процентов! Благодаря моим фоткам. Говорю тебе: размытые фотографии – это манна небесная. Я решил, что теперь могу быть и агентом. Я бесплатно делаю им первые снимки, а потом беру проценты с получаемых контрактов. Я ничем не хуже агентств, которые, в любом случае, ни хрена не делают. Я волшебник. Я провозвестник!
Он говорил это тоном соблазнителя, который собирается стать сутенером. Марк с улыбкой поднял стакан с газированной водой и посмотрел на Венсана:
– За размытость!
В ответ великан поднял свою кружку:
– За сорок процентов!
Они расхохотались. А у Марка в голове в это время вертелся один-единственный вопрос: есть ли у Элизабет шанс получить ответ от Жака Реверди?
16
– Это из Малайзии.
Вьетнамец сиял улыбкой. Он просунул под перегородку из плексигласа конверт. Марк схватил его, кусая губы, чтобы не закричать. Смятый, испачканный конверт, явно вскрытый, а потом снова заклеенный, но именно его он и ждал: это было ответное письмо от Жака Реверди.
Когда под штампами и надписями, сделанными администрацией тюрьмы, он разглядел слова «Элизабет Бремен», написанные ровным наклонным почерком, он почувствовал, как его сердце застучало в другом ритме, словно провалилось в самую глубину грудной клетки. Он поспешно распрощался с Аленом и побежал домой.
Там он запер дверь, затянул шторы на окнах и устроился за письменным столом. Он зажег маленькую галогеновую лампу, надел хлопчатобумажные перчатки, которыми обычно пользуются при работе с фотографиями. Наконец, он вскрыл конверт резаком для бумаг, потом осторожно, словно имея дело с редким и хрупким насекомым, извлек из него письмо. Простой листок бумаги в клеточку, сложенный вчетверо.
Он расправил его на столе и с колотящимся сердцем начал читать.
Канара, 28 февраля 2003 г.
Дорогая Элизабет!
Пребывание в тюрьме – всегда испытание: разврат преступников, изматывающая тоска, унижения и, конечно, страдания, связанные с лишением свободы. Развлечения здесь редки. Именно поэтому я хочу поблагодарить вас за ваше столь воодушевленное, столь красноречивое письмо.
Я давно уже так не смеялся.
Цитирую вас: «благодаря своим познаниям в психологии, сумела уловить то, чего другие не только не почувствовали, но даже не заподозрили». И еще: «с помощью вопросов и комментариев, которые я вам тут же вышлю, я могла бы помочь вам лучше разобраться в самом себе».
Элизабет, вы понимаете, кому написали? Можете ли вы хоть на мгновение представить себе, что я нуждаюсь в ком-то, чтобы «лучше разобраться в самом себе»?
