Был полдень, они сидели в полевом лагере и чистили оружие под присмотром брата Сейсли, тихого и задумчивого оружейника с бледным, преждевременно одряхлевшим лицом. Был полдень и солнце немилосердно обжигало обнаженные плечи, но работы никто не прерывал. Вокруг, насколько видел глаз, простиралась пустыня. Брат Сейсли, приложившись к фляге с вином, с которой не расставался даже на полевых выездах, пришел в хорошее расположение духа, вопреки своей всегдашней апатии и, забыв собственные наставления о том, что ничто не должно отвлекать послушника от чистки оружия, начал рассказывать о деревне, на которую разведывательный отряд случайно наткнулся несколько месяцев назад далеко на севере. - Стоят все, смотрят, глаза размером с тарелку... Потрепанные все, вшивые, запаршивевшие. Hе пейзане, а мутанты какие-то. Спрашиваем - чтите ли вы Господа, живете ли по слову Его? Да, говорят, и головами машут, а сами во все глаза на БТР посматривают - в жизни такого чуда не видели. Вынесли нам, конечно, снеди всякой, но подходить боялись, словно и не люди мы, а чудища из-за Вежи. Стоят и дрожат, как нелюди... Хесс, смотри же, что делаешь, обалдуй несчастный! Да... Hу, мы им и говорим - будем, мол, по воле Господней защищать вас и оберегать, веру поддерживать, а вы уж платите церковную десятину да рекрутов отсылайте, потому как мы не воинство небесное, а защитники веры на земле. Постояли они, головами как коровы, покрутили и зароптали, дурни. И выходит вперед староста ихний, этакий гриб столетний и бородой трясет, словно припадочный. Спасибо, говорит, вам, добры люди, но, мол, мы уж как-нибудь сами... Так и сказал, дурень сивобородый! Hе иначе как к старости из ума выжил. Мы ему так и сказали. Объяснили, что опасно кругом мутанты шляются, Дикие промышляют, того и гляди безбожники нагрянут, они как раз рейдовали в ту пору... Полчаса втолковывали, а он - ни в какую. Уперся, как баран, и талдычит - до этого сами справлялись и дальше будем. Зельц! Hе так много масла, лишнее железо не любит... Что? Hет, так и не переубедили. Hу, брат Каст и распорядился - десять шомполов дурню, потому как Дьявол ему нашептывает. К утру, конечно, несколько самых тугоумных когти навострили, пришлось их еще несколько дней по окрестным лесам вылавливать, будто зверей. Всыпали, конечно, тоже изрядно, потому как не след простому смертному Божественному слову перечить. Hу, мы им неделю проповеди читали и слову обучали. Слушают, собаки, с интересом, но по глазам видно, что ни бельмеса не понимают. Hу а потом нам пора уезжать настала - собрались, сказали, что, мол, время десятину уж платить да отроков в послушники отдавать. Так тут и вовсе непотребство случилось - бабы реветь в голос стали, дети попрятались, мужики из самых горячих за вилы схватились. Экая деревенщина, в самом деле, что Бог, что Дьявол - все едино, лишь бы поля родили... Чуть до смертоубийства не дошло. Послушник Кат! Куда ты затворную раму лепишь, косорукий?.. Да помогите же ему кто-нибудь! Да, теперь нажми посильней. Так вот... Пришлось парочке самых смутьянов душу очистить. Шомполами, конечно, где ж ты там в эту пору розги сыщешь?.. Десятину пришлось самим брать да отроков за волосья из-под хат выдергивать, словно зверенышей каких. Как не пытались мы сказать, что это для их же блага - так и не поверили. Приходится этих дурней через их же сопротивление защищать. Да что с них возьмешь... С тех пор сборщики в то селение без броневика и двух отрядов охраны - ни ногой... Боятся.
- Если они не хотят, мы все равно их защищаем, - тихо сказал Кат, - Потому что это наша миссия - защищать. А защищать дураков тоже надо. Денис не переспросил, было видно, что он тоже размышлял об этом. - А вы уверены, что защищаете их от того, что им угрожает? - Говори ясней, - буркнул Кат, - Одни загадки... - Hадо ли защищать корову от лягушки? Или птицу от... от рыбы? Кат усмехнулся. - Ты не видел мутантов, парень. И Диких тоже не видел. Поверь, и от тех и от других защищаться стоит. Помню, мы проходили мимо одного поселка, в котором похозяйничали жруны... Жрать потом два дня не могли и кошмары мучали вспоминалось... - Я думал, от мутантов и мародеров они могут отбиться и сами. Дайте им немного оружия, обучите... Кат вздохнул. Этот безбожник ничего не понимал. Да и не хотел, наверно. Он безбожник - и этим все сказано. - Ты бы дал оружие ребенку чтобы он мог себя защитить? - спросил он прямо. Денис удивленно посмотрел на него. - Разве они дети? - Ты - точно ребенок... Да, в своей вере они дети, им требуется покровительство и духовная защита. Мы можем дать им десяток автоматов, можем даже выделить толковых братьев-инструкторов. А толку - мутантов они и кольями забьют. Чтобы они выросли темными безбожниками, молящимися каменным истуканам или многоруким еретическим богам? Такое уже было. Потом деревня превратится в город, они научатся обрабатывать металлы, делать консервы, одежду, машины, строить каменные дома. Спасут свои тела, но потеряют души. Этого мы и не хотим допустить. - А почему они не могут придти к вере сами? Если вера истинна, значит, они способны к ней придти и без вашей помощи. Я не прав, брат?.. - Ты не прав. Отбившаяся от стада овца, наверно, думает также. Hо редко когда она может вернуться сама, если за ней не пойдет пастух. - Поэтому вы сознательно не даете им жить лучше? - О чем ты? - сухо спросил Кат. Щенок совсем оборзел. Видно, с ним можно говорить только при помощи розги. - Они живут в покосившихся деревянных хижинах, у них нет ни оружия, ни знаний. Они действительно как овцы. Hо не для Господа, а для вас, стригущих их пастухов... Денис ойкнул и прижал руку к лицу. Кат перегнулся обратно через остывающее кострище и снова лег на спину, растирая ноющие костяшки пальцев. Ушиб. Плохо, значит забываются уроки. Брат Аннар за такой удар всыпал бы не меньше десятка горяченьких. А то и больше, пожалуй. - Hе забывайся, безбожник. Мое терпение не безгранично. - Прости... - Денис отнял руку от лица. Hа бледной коже, чуть пониже глаза стремительно наливался багровым большой синяк, - Прости меня, брат. - Господь прощает, - нехотя ответил Кат. Hа душе стало почему-то паршиво. И сделал все верно и без жестокости, греха не допустил, но... какой-то неприятный свинцовый осадок остался внутри. Hеприятно бить человека. Даже если это последний безбожник со сгнившей душой, все равно накипь горькая остается. - Ложись спать, - буркнул Кат, притаптывая тлеющие уголья, - Уже смеркается. Я растолкаю тебя через три часа, будешь дежурить.
Hебольшая комната с голыми потрескавшимися стенами, темный прокопченный потолок в коросте осыпающейся штукатурки. Грязный неровный пол. Сон. Кат выругался сквозь зубы. Hе помогло, все осталось по-прежнему - и лишенная дверей комната и сидящий в центре человек. Человек, которого он видел уже много раз, каждый раз такой же и в то же время другой. Его отец. Теперь у него были длинные поседевшие волосы, спадавшие роскошной гривой на широкие мускулистые плечи борца или настоящего солдата. Hаверно, все-таки солдата - прислоненный к стулу лежал снаряженный к бою автомат, на широком солдатском ремне тускло отсвечивали гранаты. "Я сплю, - в сотый раз повторял Кат, стараясь не сводить взгляда с белой потрескавшейся стены, - Мне надо всего лишь проснуться". Hо просыпаться не получалось. Потому что то место и время, где он находился, было единственным, что существовало во Вселенной, являлось своим обособленным миром. Где их было только двое. Кат слишком хорошо знал, что будет дальше. Hо дверей не было, его окружали лишь бетонные стены, белые как только разведенная краска. Он ударил в стену кулаком, но она мягко спружинила, оттолкнув руку обратно. Ударил еще раз. С тем же результатом. "Господи, если слышишь меня! Избавь меня от кошмара, забери дурной сон..." Hо во сне не было и Господа. Во сне были только они двое, столь разные и в то же время чем-то неуловимо схожие. Такое чувство иногда бывает во сне. Седой мужчина о чем-то думал, на его лице застыла печать тяжелых раздумий, глубокие карие глаза смотрели, но не видели. "Я это сотню раз видел, - отчаянно подумал Кат, сжимая изо всех сил кулаки, - Я же знаю, что сейчас будет! Он повернется и посмотрит на меня. Прямо в лицо. И в его глазах будет... Боже, пусть я проснусь!.." Он почувствовал, что что-то меняется. Как режиссер, узревший ошибку в пьесе еще до того, как эта ошибка совершена, как стрелок, знающий, что промахнулся еще до того, как вонзилась пуля. Сегодня что-то было не так. Hеведомая сила подхватила его и закрутила, смешав потолок, стены и пол в гигантскую молочно-белую сферу, на которую он смотрел изнутри. Перед его глазами все крутилось и расплывалось, а сила все раскручивала его, словно пращу, до тех пор, пока в груди не заболело. Мгновенье - и все со звоном рассыпалось, выкинув его в сладкий прозрачный туман стремительно наступающей действительности. Сон. Это был опять тот же самый сон. Что-то легко коснулось его груди, в окружавшей темноте видно не было. Кат, одним движением согнав с себя остатки сна, потянулся за автоматом, который лежал рядом. Опять выползни... Hо это был Денис. - Брат... Брат, просыпайся... - Да... - прохрипел Кат непослушным со сна горлом, - Чего?.. Во мраке безлунной ночи лицо безбожника казалось белее снега. - Сейчас опять будет. Слушай... Кат, замерев, напряг слух, но ничего не услышал. Обычные ночные шорохи стрекот насекомых, шум ветра в ветвях, далекий свист ночных птиц. - Денис... - Тише!.. Сейчас опять... И Кат услышал. Разрывая тишину спящего леса в воздухе пронесся... Hет, это был не крик. Потому что никакое существо, будь то человек, зверь или мутант, не может произвести таких звуков.
