Мэри выплеснула остатки из своего стакана в камин, затем вырвала стакан у собеседника и решительно отправила последние капли по той же траектории. Затем окинула взглядом тело гиганта, уложенного ею на обе лопатки — так, словно видела первый раз.
— Ну, насмотрись, насмотрись, моя птичка…
— Птичка? Кем ты меня назвал?
— Птичка. Не нравится?
— Готовься к долгой и мучительной казни! — произнесла Мэри и занялась им всерьез…
Потом она научила его курить сигары. Потом он рассказал ей, как дрался с полицейскими на Фарерских островах, в Торсхавне. Потом откуда-то взялась еще одна бутылка. Кажется, сама собой вынулась из воздуха. Или они кого-то звали? В замке Рэдчэпел прислуга так вышколена, что выполняет свои обязанности, оставаясь совершенно невидимой.
Потом они лежали обнявшись. Он чувствовал себя маленьким мальчиком, попавшим в волшебную сказку. И Мэри, кажется, тоже.
Он точно не мог пойти на третий заход. Внутри него бултыхался добрый бочонок виски. Да и просто — никаких сил. Но если Мэри опять всерьез поработает… И, кажется, она поглаживает его, примериваясь: с чего бы начать.
Примеривается, улыбается, как младенец, бормочет какие-то приятные слова… что?., так чувствует себя, будто знает Уолтера лет десять… а он? да, и он тоже… о, смотри-ка, она уже не хочет с ним расцепляться… это ты о женитьбе и все такое, птичка? не называй меня птичкой… ладно, принцесса… ну, да, о женитьбе, это я поясняю для бестолковых и непонятливых… по-детски, конечно, милая, я ж не из того теста… я, моя птичка, из совсем другого текста… в смысле, теста… Хи-хи-хи… У меня отец работал на верфи, а мать… А? Ну да, ты знаешь. И вот как ты это себе… ты… ты! Охренеть! Ты — и я. Принцесса и… А? Не так уж и… Свежей крови, говоришь… Со знаменитым писателем? А кто тут знаменитый писатель? Я? Если надо мной поработать, говоришь? Милая, делай со мной, что хочешь, только не отпускай на волю…
И вот она уже гладит его особенно. Чудо третьего захода уже катит на колеснице по горным дорогам, выбирая себе все более рискованные пути, еще чуть-чуть, и двинется по вертикали. А Мэри все еще сладко бормочет ему на ухо: «Хочешь девочку? Устроит тебя маленькая девочка? Или тебе подавай мальчика?» — «Девочка сойдет. От тебя сойдет даже ведро с яблоками, а не то что девочка…» — «У нас с тобой будет красавица. Вся в тебя и в меня тоже. Будет учиться в той же школе, где и я училась, станет еще и умницей…» — «Да нет, лучше там, где я… Ты пойми: есть такая особая школа под Йорком, с зеленым, видишь ты, уклоном. Там аж три поколения Перси…» — «В элитной школе ей дадут больше. В конце концов, ты понимаешь, с кем ей придется жить». — «Но, милая, у нас там все свои. И самые пргри… прегро… самые прогрессивные взгляды… экологические… эй! Эй! Ты чем там занимаешься? Мне больно!» — «Ох, Уолтер, прости меня, я немножечко погорячилась… Сейчас посмотрим, я там ничего тебе не…» — «Ты там мне ничего не… Только настрой сбился. Давай сначала».
Тут Мэри встала и потянулась за куревом. Лицо у нее сделалось такое, словно две трети выпитого испарилось из ее желудка неведомо каким манером.
Уолтер и сам начал стремительно трезветь. Надеясь на самое лучшее продолжение изо всех возможных, он принялся гладить ее по бедру. Мэри улыбнулась:
— Я не сержусь на тебя. Сейчас у нас все будет. Только скажи мне, эта ерунда насчет школы под Йорком… ты ведь несерьезно?
— Хм. Как раз очень серьезно. Там учились лучшие люди… совесть Британии. Туда Опра приезжала, правда, совсем уже старая. И Брижит Бардо… один раз.
Мэри поцеловала его в лоб с нежностью. Как мать целует непослушного ребенка.
— Милый, я надеюсь тебя переубедить… Но сейчас мы, кажется, слишком пьяны для серьезного разговора. Отложим до завтра?
Уолтер колебался. Ему не хотелось спорить с Мэри, сердить Мэри. Однако, в конце концов, существуют вещи, по поводу которых у честного человека двух мнений быть не может.
— Я пытаюсь тебе рассказать о самом лучшем месте на свете. О месте, где преподают самые правильные люди. И выпускники тоже становятся самыми правильными людьми. Тут не о чем спорить и нечего выбирать. Все могу тебе уступить, Мэри. Все! Только не школу.
Его рука оказалась немедленно и бесповоротно сброшенной с ее бедра. Словно штурмовая колонна, отбитая артиллерийским огнем от стен крепости…
Они поспорили еще немного. Вдруг Мэри замолчала. Уолтер еще говорил, доказывал, объяснял, а у нее уже как-то неуловимо изменилось лицо. Похоже, его слова уже не добирались до ее ушей. Осознав это, замолчал и он.
Тогда Мэри, глядя в сторону, холодно произнесла:
— Ты не понимаешь, Уолтер. Как жаль, что ты не понимаешь…
Опоздал. Раньше надо было отступить, а сейчас некая тонкая ниточка оказалась порванной.
Понимая это, Уолтер все-таки выдавил из себя:
— Я думаю, ты права. Нам лучше поговорить утром. Спокойной ночи, медовая.
— Что ж, спокойной ночи…
Горничная, образцово улыбаясь, передала Уолтеру записку.
— Мисс Уинтворт уехала…
— Давно?
— Боюсь, давно, мистер Перси.
— Куда?
Горничная в ответ улыбнулась еще образцовее.
— Куда, черт побери?!
— Полагаю, Вам стоит прочитать записку, мистер Перси.
Уолтер видел на ее лице полную безмятежность. А мгновение спустя уже спина горничной, прямая балетная спина, чистая вертикаль, удаляясь, отвечала на его разозленный взгляд полной безмятежностью.
Ну, разумеется… Эсэмэски для плебеев.
«Милый друг, я не имею ни малейшего желания обсуждать с тобой что-либо и, тем более, видеть тебя. Отныне мы существуем порознь. Для нас обоих будет очень хорошо, если ты не станешь упорствовать. Нам не следует причинять друг другу излишние неудобства. Но если у тебя возникнет желание поступить по-иному, как-либо восстановить наше общение, что ж, полагаю, тебе следует обратиться к господину Дракону: ему велено дать тебе исчерпывающие объяснения. Но я все же советовала бы тебе не проявлять упрямства и усвоить раз навсегда: Мэри и Уолтер расстались. Прощай, сэр Рыцарь. Я столько в тебя вложила, а ты не захотел понять меня! Печально».
Скомканная бумага полетела на пол.
Уолтер стоял на открытой площадке второго этажа, огороженной невысокою балюстрадой. Перед ним простирался старинный парк, больше похожий на лес. Пели птицы, вовсю жарило августовское солнце, газоны у входа в дом источали запах недавней стрижки. На небе — ни облачка. Тишина и красота. Ветер дремлет под кустом роз. У всех все хорошо.
Господи, ну почему она такая ведьма? Неужели нельзя было поговорить, обсудить? Подумаешь, чуть-чуть рассорились! Он был прав, разумеется, он был прав… но, в конце концов, он готов извиниться. Все так делают. Если ты твердо знаешь, что женщина не права, но она тебе очень нужна, извинись — и дело в шляпе. А это… это как-то не по-человечески. Взрослые люди так не поступают. Девчонка! Глупышка…
Написала ему какой-то вздор. Непременно надо отыскать ее и объясниться. Вся их ссора — чушь. Не стоит выеденного яйца.
— Как вы поступите, мистер Перси?
Господин Дракон стоял в десяти шагах от Уолтера с учтивой миной на лице. Откуда он взялся? Мы не в горячей точке и не в шпионском фильме, так что за дурацкая манера оттачивать на плохо знакомых людях искусство бесшумной ходьбы!
Принудив себя к вежливости, Уолтер ответил:
— Легкая размолвка. Полагаю, к вечеру мы помиримся.
— Кажется, вы не понимаете, мистер Перси. — Он продолжал говорить с учтивостью, но голос его неуловимо изменился: в нем зазвучали нотки наставления, обращенного к нерадивому ученику. — Очень жаль. Мне даны четкие инструкции. Я вынужден…
— Это вы не понимаете! — взбесился Уолтер. — Идиотская манера: лезть в чужие дела! Мы разберемся сами, нам не требуются советы со стороны!
— Я хотел бы вам помочь.
— Еще меньше нам требуется чья-либо помощь!
С языка Уолтера едва не слетело «убирайтесь!». Его останавливало одно: здесь, в чужом доме, такого позволять себе нельзя.
Неожиданно голос господина Дракона вновь потеплел. Из него исчезло все учительское.
— Мистер Перси, понимаю ваши чувства. Что ж, вы в своем праве. Хотел бы попросить вас лишь об одной услуге: подарите мне три минуты вашего драгоценного времени. Выпьем кофе, я объясню кое-какие обстоятельства, оставшиеся для вас неизвестными, а потом, если пожелаете, летите за Мэри. Никто вам препятствовать не станет, уверяю вас. Я даже подскажу, где ее отыскать. Для вашей же пользы, всего-навсего три минуты.
Где она? Как далеко она? По здешней дороге минута езды — миля или чуть менее того… Три минуты — много. Но если он получит подсказку, быть может, беглянка найдется весьма скоро.
Уолтер, едва сдерживая раздражение, сел за столик.
— Вы ведь, насколько я знаю, любите со сливками?
