— Я прошу не за себя, а за свою семью, — сказала она и нахмурилась.
— А почему я должен помогать твоей семье? — ответил Волшебник вопросом на вопрос. Он все еще улыбался, но на его лице — лице человека, который однажды был тяжело ранен, да так и не оправился до конца — появилось выражение, которое чем-то напугало Валентину. Свет в гостиной был слегка пригашен, и в легкой полутьме глаза Волшебника мерцали, словно уголья.
Стараясь отодвинуться от него, Валентина откинулась назад и сразу почувствовала, как ее плечи мягко обволакивает «умная» спинка дивана.
— Потому что один раз ты уже помог мне, — сказала она.
— Понятно, — кивнул Волшебник. — Один раз я тебе помог, и ты вообразила, что коль скоро я проявил щедрость один раз, — а надо сказать прямо, что тот мой поступок действительно был очень, очень щедрым, — ты можешь рассчитывать на меня и в дальнейшем. И вот ты решила отплатить мне за мою доброту, обратившись ко мне с новой просьбой. Так, что ли, у нас получается?…
Валентина покачала головой.
— Нет?… А как же?
— Я… найду способ заплатить, — сказала она. — Я могу работать для тебя.
— Вынужден тебя огорчить, детка: мне пока не нужны ни траншеи, ни противотанковые рвы.
Где-то в глубине квартиры отворилась и снова захлопнулась дверь, потом послышались приглушенные голоса. Много голосов. Значит, Волшебник и Ана здесь не одни, поняла Валентина, вспоминая зубные щетки в ванной. Квартира просто полна людей!
— Я могу делать самую разную работу, — сказала она и попыталась улыбнуться. Валентина еще сама не знала толком, что именно она предлагает. Ей ясно было только одно: она еще слишком мала, чтобы предлагать подобные вещи. Кроме того, у нее зомбизм, а с этой болезнью шутить не стоит. Вдруг она передается не только через укусы? Нет, она должна быть предельно осторожной, чтобы Волшебник остался в живых и смог помочь ее семье.
Валентина уже собиралась сказать, что она имела в виду нечто совсем другое, но не успела. Ана сорвалась с места и, молнией метнувшись к Волшебнику, закатила ему такую крепкую оплеуху, что его голова откинулась далеко назад, а на щеке отпечатался отчетливый красный след.
— Не смей играть с этой маленькой девочкой! — воскликнула она. — Разве ты не видишь, в каком она состоянии? Ты — ее последняя надежда!
Потом Ана резко повернулась к Валентине, которой стоило огромных усилий смело встретить взгляд этой откормленной красотки. Больше всего на свете ей хотелось броситься наутек, но она подавила в себе это желание. Глупо было бы пугаться чего-либо после того, как ей хватило наглости предложить себя Волшебнику. Нет, она не дрогнет и будет стоять до конца.
— А ты, милочка, перестань притворяться дурой, — сказала ей Ана. — Я же вижу — ты вовсе не глупа, вот и веди себя по-умному. Чтобы выжить, существуют десятки разных способов — для этого вовсе не обязательно ложиться на спину и раздвигать ноги. И эти способы тебе наверняка известны, иначе бы ты давно загнулась. В общем, либо говори дело, либо убирайся. Я не хочу смотреть, как ты тут ломаешь бездарную комедию.
— Что ты знаешь о выживании, Ана?… — зло спросил Волшебник. Он сидел, прижав руку к щеке и глядя на Ану такими же горящими глазами, какими за минуту до этого смотрел на Валентину.
— Просто перестань играть с ней, — отрезала Ана. — Либо помоги ей, либо прогони, но не играй!..
— Хорошо, — неожиданно согласился Волшебник. — Ступай к остальным, Ануша, а я побеседую по душам с нашей новой подругой. Если мы придем к соглашению, я позову тебя, чтобы еще раз обсудить условия, договорились?
Ана бросила взгляд в направлении коридора, откуда все еще доносились какие-то голоса, потом снова посмотрела на Волшебника и Валентину.
— Смотри не продешеви, милочка, — предупредила она.
Когда Ана вышла, Волшебник принес Валентине тарелку пирожков с гусиной печенкой, а себе взял сэндвич с поджаренной грудинкой, который обильно смазал горчицей.
— Да, — кивнул он. — Игры кончились, детка. Но если ты действительно готова кое-что для меня сделать, что ж работа найдется. Скажи пожалуйста, тебе когда-нибудь приходилось видеть иллюзионистов? Я имею в виду этих скучных типов во фраках, которые достают из цилиндров кроликов и белых голубей?…
Валентина кивнула.
— Да, до войны, — сказала она.
— Тогда ты, конечно, знаешь, что у каждого иллюзиониста всегда есть несколько очаровательных ассистенток?
Валентина снова кивнула. Она хорошо помнила симпатичных молоденьких девушек в плотно облегающих фигуру рейтузах, высоких сапожках, расшитых жилетах с бахромой и с перьями на голове.
— У каждого, кто занимается иллюзионизмом, обязательно должны быть один-два помощника. Я тоже волшебник, но моя магия, пожалуй, самая лучшая. Именно поэтому мне необходимо большое количество помощников, и у меня их действительно много — целая армия. Они помогают мне, а я помогаю им…
— Я уезжаю через пять дней, — напомнила Валентина.
— Дело, которое я хотел тебе поручить, можно сделать, скажем, послезавтра… Тебя это устраивает?
— И тогда ты позаботишься о моей семье?
— Да, — кивнул Волшебник. — Я всегда забочусь о семьях своих ассистентов. Ну что, договорились?
Валентина протянула руку, и они обменялись рукопожатием.
— Ешь свои пирожки, — сказал Волшебник. — А потом мы соберем кое-что и для твоих родственников.
* * *
Прошло два дня, и лихорадка сделалась постоянной спутницей Валентины. Болезнь не оставляла ее ни на секунду, так что в конце концов девочка к ней привыкла и почти перестала замечать, хотя из-за постоянного жара и ломоты во всем теле она двигалась медленно, как старуха, и не всегда могла сосредоточиться на том, что ей говорили.
На третий день она проснулась рано и с удовольствием позавтракала булочками с хрустящей, поджаристой корочкой, лимонным печеньем, крепким мясным бульоном, чаем, кашей с изюмом, черничным джемом и сгущеным молоком, а на десерт съела шоколадный батончик.
Тровер съел еще больше, а потом собрал со стола крошки и тоже отправил в рот. Валентина заметила, что он спрятал под кофтой два джекфрута, но не разозлилась, а напротив — с удовлетворением кивнула. Кажется, ее братец тоже усвоил кое-что по части выживания.
Мать не задала Валентине ни одного вопроса, касающегося ее отсутствия позапрошлой ночью. Она даже не спросила, откуда взялись еда и одежда. Когда Валентина вошла в квартиру, сгибаясь под тяжестью пакетов и свертков, она только наградила ее взглядом, который яснее ясного говорил: «Ты мне больше не дочь!». Нет, мама не отказывалась от вещей и продуктов, которые принесла Валентина — это было выше человеческих сил. Она отказывалась от нее. Валентина отлично понимала, что думает о ней мама, но даже не пыталась объясниться. Она знала: мать ей все равно не поверит, к тому же правда была во многих отношениях хуже, чем ее самые страшные подозрения.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
