Опять спросил в лавке дорогу, сделав стойку на книжную. Ценами даже интересоваться не стал, глянул издали. Не про мой карман нынче дорогие покупки и нечего шиковать пока не выясню окончательно где жить и на что существовать. Оказывается совсем рядом, буквально рукой подать от моста высилось не слишком приветливое каменное здание, с нависающей над ним церковью и колокольней.
Вообще этого добра — религиозных учреждений на каждом углу. Ходишь и крестишься, поворачиваешься — крестишься на очередной купол. Скоро рука отвалится. И в большинстве в отличие от домов из кирпича. Ну мне так показалось. Есть шанс ошибиться. А то возле одного богатого дома потрогал стенку, а она из дерева и под мрамор раскрашена. И здорово так, с первого взгляда не отличишь. Дурят нашего брата, простого мужика, во все столетия.
И в толпе лучше рот не разевать. Здесь у моста и дальше, ближе к площади оживлено торговали из времянок, с прилавков и прямо на ходу многочисленная братия жуликов. Торговцы все такие и неизвестно что в пирожки засунули, если они настолько дешевы. Как бы не кошатину или требуху. Тут видимо обретался и Меньшиков, замечательно в детстве обучившийся обворовывать ближнего, дальнего и государство.
Лучше повременить с желудочными экспериментами вопреки зазывным воплям, призывающим попробовать все на свете. Начиная со студня и горячих оладий, заканчивая дешевой брагой и лежалой рыбой на закуску. Картошки тем не менее хоть сырой, хоть вареной не приметил. Что они тут про Америку не слышали? Не может быть!
В распахнутых на всю ширь воротах едва успел поймать за ухо пацаненка.
— Где найти Тараса Посникова? — ласково спрашиваю.
— Да вот он, — тыкает рукой в идущего через двор сутулого человека.
Опять какие-то несообразности. Преподаватели обязаны быть монахами, а этот в гражданском.
— А чего не на занятьях?
— День отдохновения седни, — шмыгнув носом, порадовал меня малолетка.
— Чего?
— Того, — передразнил с ударением на «о» и непередаваемым чувством превосходства в тоне.
Я молча сжал пальцы на ухе, выкручивая.
— Выходной дали в связи с грядущей свадьбой императора, — зачастил он, приседая от боли, — Только правильно просить надо. Reveredissime Domine Rector! Recreationem rogamus!
И морда при этом хитрая до безобразия. Подколол деревню. Откуда ей латынь знать.
— И почтеннейший ректор отпускает такого сacatorа на просьбу?
— Ну да, — слегка поувяв от моего неожиданного ума, подтвердил.
— Ладно, ступай, — отпускаю, получив очередную удивительную информацию. Обалдеть. Не хотите учиться — гуляйте.
— А что такое «Cacator»? — отодвинувшись подальше, спрашивает с любопытством.
— Засранец на латыни, — отвечаю. — Или думаешь у них все слова приличные были. Люди не хужее нашенских, ругаться любили.
— А скажи какие! — глазенки аж горят.
Понятное дело, кто ж ученикам такое дает. А им всегда интересно. Как мне в свое время.
— Подрасти сначала.
Повернулся и заспешил к зданию, опасаясь упустить своего человека.
— Тарас Петрович! — окликнул уже на пороге здания.
— Да? — обернувшись и прищурившись, он внимательно посмотрел на с топотом приближающегося увальня.
Кстати говоря, поменьше надо при плохом свете читать. Зрение посадить недолго, а глаза у меня не казенные и с оптометристами здесь наверняка не очень. Совершенно не в курсе когда очки изобрели. Нерон смотрел через увеличительное стекло. По некоторым данным даже шлифованный изумруд. На такую роскошь у меня средств еще долго недостанет.
— У меня письмо к вам от Ивана Каргопольского, — говорю и извлекаю заранее заготовленное послание из-за пазухи.
— И как он там? — интересуется скорее для проформы, изучая написанное. Затем слегка поморщился. — Учеба начинается с 1 сентября и продолжается вплоть до 15 июля. А день сегодня на дворе какой?
— Не мог я раньше, — говорю со всей возможной искренностью. Оно ведь так и есть. Я не мог. — Жаждаю получить знания, коих в нашем городе не добыть при всем старании и послужить пользой Отечеству.
— И Иван многому научил?
Скепсис так и сочился из него. Сам похоже не шибко великую карьеру свершил, но сидит в Москве и собрата не особо уважает.
— Не токмо он, — говорю смирено, а у многих брал и с великим прилежанием впитывал.
И дальше почесал на латыни Вергилия. Энеиду мы чуть не наизусть учили. Фактически я столько раз слышал, что мало напутаю. Проще всего безусловно с Цезаря с его записками о Галльской войне начать, однако по ним учат начинающих. Очень просто писал, без этих самых «Царственный этот народ, гордый победою». А сейчас как раз завитушки и важны, чтоб произвести впечатление.
— Вергилий, — прерывая на разбеге, удивился.
— Публий Вергилий Марон, — охотно соглашаюсь, — наиболее известный поэт августовского века. Римское мужское имя состояло, как минимум, из двух частей: личного имени (praenomen) и родового имени (nomen); кроме того, могло быть индивидуальное прозвище или наименование ветви рода (cognomen). Обычно употребляли при общении два имени. Более чем достаточно для того, чтобы понять о ком вы говорите. Назвать кого-либо Публий Вергиллий примерно то же, что и Роберт Грант, или мистер Грант. А Публий Вергилий Марон примерно то же самое, что сказать: мистер Роберт Джеймс Грант, эсквайр.
— Занятно, — протянул он. — Неужели Иван рассказывал?
Здесь я вступал на топкую почву вранья и вместо ответа просто улыбнулся. Как хочешь, так и понимай. Неужели у них это неизвестно? Тяжко плавать в элементарных вещах. Может не стоило сильно умным казаться? Ага и сидеть шесть лет за партой в моем возрасте, начиная с азов. При условии, что на дверь сразу не покажут.
— Еще могу на английском, французском и немецком говорить. Пишу не очень, — сознаюсь. На самом деле у них могла грамматика измениться и серьезно. Лучше сразу признать недостаточную подготовку, чем попасться задним числом.
— Ну-ну, — покачал головой.
— Арифметику знаю через труды Леонтия Магницкого и грамматику прошел.
Это опять же чистая правда. Всю дорогу при малейшей возможности штудировал сии ученые труды. Не вылазя из телеги и отвлекаясь разве на перекус и ночь. Надо ж представлять уровень. Чем дальше, меньше я замечал здешний стиль и выражения в задачах: «Некий человек продаде коня за 156 рублей, раскаявся же купец нача отдавати продавцу глаголя: яко несть мне лепо взята с сицеваго (такового) коня недостойного таковыя высокия цены». Похоже прав с самого начала и наречие само въедается в мозг.
Оно и к лучшему. Обдумывать каждое слово и постоянно опасаться ляпнуть неизвестное окружающим или вызывающее удивление достаточно сложно. А сейчас я невольно подстраивался под людей и никаких неудобств не испытывал. Все ясно и отсутствуют затруднения. «И ведательно есть: коликиим купец проторговался?».
Вот здесь могла быть засада. Как бы попутно нечто не испарилось из памяти, замещаемое новым. Как только появится время необходимо продолжить записывать все подряд про будущее. А пока делу время — Магницкий не в пример стихотворцам оказался зело полезным. Куча полезных и практических сведений. Способы определения высоты стен, глубины колодцев, расчет зубчатых колес, так чтобы числу оборотов одного соответствовало число оборотов другого и многое другое.
Целый раздел относился к морским премудростям. Я снова пока за рыбой не собирался и углубляться не стал. Необходимость и умение счисления положения меридиана, широты местонахождения точек восхода и захода, вычисления наивысшей высоты прилива оценил. Как и прилагавшиеся таблицы с таблицами, содержащими важнейшие данные о навигации. Очень полезное дело свершил автор.
— Вирши ишо сочиняю, — показывая смущение и чуть не шаркая ножкой, кидаю дополнительный шар.
— И?
— Токмо на простонародном языке. Эти… куриозные стихи, в форме чаши или креста, аль специально мутные со множеством взаимно противоречащих смыслов душе обычного человека не волнительны.
— А нужна ли известность средь не понимающих литературу?
— А поэзия вагантов? — возражаю. И сходу, не давая опомниться на немецком: «В чужедальней стороне, на чужой планете, предстоит учиться мне в университете».
Кто-то думает, что это русская песня? Два раза! Перевод. Прощание со Швабией называется. Прямо в тексте присутствует: «Прости-прощай, разлюбезный швабский край!». В русском изложении это место отсутствует. И не оно одно.
Уж вагантов в интернате мне в голову много напихали, исключая похабные стишата. Их я уже сам находил. Правда использовать, выдавая за собственные не выйдет. Иностранцы признают. Слишком известные вещи. Зато в качестве примера моей образованности сойдет.
— Стих любому до сердца дойти должон иначе бессмысленное баловство и ненужность.
