— Глупости! — крикнулъ мистеръ Фенгъ, — нечего дурачить меня!
— Мнѣ кажется, онъ въ самомъ дѣлѣ боленъ, ваша милость, — осмѣлился сказать полицейскій.
— Мнѣ это лучше извѣстно, — отвѣчалъ мистеръ Фенгъ.
— Смотрите за нимъ, полисменъ, — сказалъ старый джентльменъ, невольно протягивая руки, — онъ сейчасъ упадетъ.
— Отойдите въ сторону, полисменъ, — крикнулъ мистеръ Фенгъ, — пусть падаетъ, если ему нравится.
Пользуясь этимъ добрымъ позволеніемъ, Оливеръ упалъ на полъ и потерялъ сознаніе. Бывшіе въ конторѣ люди переглянулись другъ съ другомъ, но не посмѣли двинуться съ мѣста.
— Я такъ и зналъ, что онъ притворщикъ! — сказалъ мистеръ Фенгъ, считая случившееся неоспоримымъ доказательствомъ своихъ словъ. — Пусть лежитъ, ему это скоро надоѣстъ.
— Какъ вы думаете поступить въ этомъ случаѣ, сэръ? — тихо спросилъ клеркъ.
— Очень просто! — отвѣчалъ мистеръ Фенгъ. — Три мѣсяца заключенія… тяжелая работа, конечно. Очистить контору!
Дверь немедленно была открыта и два человѣка подошли къ безчувственному мальчику, приготовляясь унести его, когда въ контору вошелъ пожилой человѣкъ, весьма прилично, но бѣдно одѣтый въ старомъ черномъ костюмѣ, и поспѣшилъ къ столу.
— Погодите, погодите! Не уносите его! Ради всего святого, погодите! — сказалъ вошедшій, еле переводя духъ отъ волненія.
Хотя великій геній, предсѣдательствующій въ такомъ, какъ это, присутственномъ мѣстѣ пользовался полной и неограниченной властью надъ свободой, добрымъ именемъ, дѣятельностью и даже жизнью подданныхъ ея величества, особенно надъ принадлежащими къ бѣдному классу, хотя внутри этихъ стѣнъ ежедневно разыгрывались такія сцены, которыя бы вызвали слезы на глаза ангеловъ, все это оставалось неизвѣстнымъ обществу и лишь случайно попадало на страницы нашей прессы. Можете, поэтому, представить себѣ, въ какое негодованіе пришелъ мистеръ Фенгъ, когда непрошенный гость нарушилъ порядокъ судебнаго производства.
— Что это значитъ? Кто этотъ человѣкъ? Вывести его вонъ! Очистить контору! — кричалъ мистеръ Фенгъ.
— Я хочу говорить! — кричалъ въ свою очередь вновь пришедшій. — Я не позволю себя вывести. Я все видѣлъ. Я содержу книжный магазинъ. Я прошу привести меня къ присягѣ. Я не позволю себя устранить. Мистеръ Фенгъ, вы обязаны выслушать меня. Вы не имѣете права отказать, сэръ!
Пришедшій былъ правъ. Рѣчь его была рѣшительна и дѣло становилось слишкомъ серьезнымъ, чтобы оставить его безъ вниманія.
— Приведите къ присягѣ этого человѣка, — заревѣлъ мистеръ Фенгъ, хотя и не особенно охотно. — Что вы имѣете сказать?
— Вотъ что, — отвѣчалъ новый свидѣтель. — Я видѣлъ трехъ мальчиковъ; двухъ, которыхъ здѣсь нѣтъ и этого вотъ арестованнаго. Они были на противоположной сторонѣ улицы, когда этотъ джентльменъ читалъ. Покража была совершена тѣми мальчиками. Я видѣлъ это и видѣлъ также, что этотъ мальчикъ былъ пораженъ и испуганъ тѣмъ, что произошло.
— Почему же вы не пришли раньше? — спросилъ мистеръ Фенгъ, послѣ небольшой паузы.
— Мнѣ некого было оставить въ лавкѣ, - отвѣчалъ свидѣтель. Всѣ, кто могъ помочь мнѣ, всѣ присоединились къ преслѣдующимъ. Еще пять минутъ тому назадъ никого не было. Я бѣжалъ сюда всю дорогу.
— Обвинитель читалъ, говорите вы? — спросилъ Фенгъ послѣ второй паузы.
— Да, — отвѣчалъ свидѣтель. — Вотъ эту самую книгу, которую онъ держитъ.
— А за книгу эту, — продолжалъ Фенгъ, — уплочено?
— Нѣтъ, — отвѣчалъ свидѣтель, улыбаясь.
— Богъ мой, я совсѣмъ забылъ объ этомъ, — воскликнулъ старый джентльменъ.
— Хорошъ, нечего сказать! А еще обвиняетъ бѣднаго мальчика! — воскликнулъ Фенгъ, стараясь, но не особенно удачно, казаться сострадательнымъ человѣкомъ. — Нахожу нужнымъ сказать вамъ, сэръ, что вы завладѣли этой книгой при весьма подозрительныхъ и неблаговидныхъ обстоятельствахъ. Счастье ваше, что владѣлецъ ея не желаетъ васъ преслѣдовать. Пусть это будетъ вамъ урокомъ, мой милый, не то будете отвѣчать передъ законамъ. Считать мальчика по суду оправданнымъ! Очистить контору!
— Чортъ возьми! — крикнулъ старый джентльменъ, не будучи въ силахъ сдерживать давно уже овладѣвшее имъ бѣшенство. — Я…
— Очистить контору! — крикнулъ Фенгъ. — Слышали, полисмены! Очистить контору!
Приказаніе было исполнено, и мистера Браундоу вывели вонъ съ книгой въ одной рукѣ и бамбуковой тростью въ другой, ни обращая вниманія на негодующіе протесты его. Онъ вышелъ во дворъ и тутъ чувство личнаго оскорбленія моментально прошло у него. Онъ увидѣлъ маленькаго Оливера Твиста, который лежалъ на спинѣ, прямо на камняхъ, съ растегнутой ли груди рубашкой и мокрой отъ воды головой; лицо его было смертельно блѣдно и судорожная дрожь пробѣгала по всему его тѣлу.
— Бѣдный мальчикъ! бѣдный мальчикъ! — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Карету, ради Бога, кто-нибудь изъ васъ! Сюда прямо!
Карета пріѣхала и Оливера бережно уложили на одно сидѣнье, а старый джентльменъ сѣлъ на другое.
— Позволите мнѣ сопровождать васъ? — сказалъ книгопродавецъ, заглядывая въ карету.
— Богъ мой, разумѣется да, сэръ! — сказалъ мистеръ Броунлоу. — Я забылъ васъ. Боже мой, Боже мой! У меня до сихъ поръ еще эта несчастная книга. Входите же! Бѣдный мальчикъ! Нельзя терять ни одной минуты!
Книгопродавецъ сѣлъ въ карету и она двинулась впередъ.
XII. Объ Оливерѣ заботятся такъ, какъ никогда еще о немъ не заботились. На сцену снова выступаетъ веселый старый джентльменъ и его молодые друзья
Карета катилась быстро почти по тому же самому пути, по которому Оливеръ впервые входилъ въ Лондонъ въ сопровожденіи Доджера, но доѣхавъ до Энджели у Айлингтона, она повернула совсѣмъ въ другую сторону и остановилась, наконецъ, у красиваго дома въ тихой и покойной улицѣ вблизи Пентонвиля. Здѣсь, не теряя ни единой минуты, приготовили для мальчика постель, на которую его подъ наблюденіемъ мистера Броунлоу нѣжно и осторожно уложили и затѣмъ ухаживали за нимъ съ безграничной добротой и внимательностью.
Прошло много дней, въ теченіе которыхъ Оливеръ оставался нечувствительнымъ ко всѣмъ заботамъ своихъ друзей. Солнце всходило и заходило, снова всходило и заходило и много дней подъ рядъ, а мальчикъ все лежалъ, вытянувшись на постели, во власти всеразрушающей лихорадки. Никогда червь съ такою вѣрностью не источитъ мертваго тѣла, съ какою медленно пожирающій огонь лихорадки разрушаетъ оболочку живого существа.
Слабый, исхудалый, блѣдный пришелъ онъ въ себя послѣ долгаго и тяжелаго сна. Съ трудомъ приподнявшись на постели и поддерживая голову дрожащей рукой, со страхомъ оглянулся онъ кругомъ:
— Что это за комната? Куда меня принесли? — сказалъ онъ. — Я никогда здѣсь не спалъ.
Слова эти онъ произнесъ слабымъ, едва слышнымъ голосомъ, а между тѣмъ ихъ услышали. Занавѣсъ кровати раздвинулся и старая лэди съ добрымъ лицомъ, одѣтая очень чисто и просто, встала съ кресла у самой кровати, на которомъ она сидѣла и что то шила.
— Тише, дорогой мой! — нѣжно оказала старушка. — Ты долженъ лежать покойно, если не хочешь слова заболѣть. А ты былъ очень боленъ… такъ боленъ, какъ ужъ больнѣе нельзя и быть. Ложись… вотъ такъ, дорогой мой!
И съ этими словами старушка нѣжно уложила голову мальчика на подушку, поправила ему волоса, чтобы они не падали на лобъ и такъ ласково, съ такой любовью заглянула ему въ лицо, что онъ не могъ удержаться и, взявъ ея руку, своей маленькой исхудалой рукой, обвилъ ее вокругъ шеи.
— Спаси насъ Господи! — сказала старушка со слезами на глазахъ. — Какое благородное дитя! Ахъ, ты милый крошка! Что бы чувствовала его мать, если бы сидѣла у его кровати, какъ я все это время сидѣла!
— Она можетъ быть видѣла меня, — прошепталъ Оливеръ, складывая руки. — Она, можетъ быть, сидѣла подлѣ меня. Я чувствовалъ, что она сидѣла.
— Это ты бредилъ въ лихорадкѣ, милый мальчикъ! — сказала старушка.
— Можетъ быть, — отвѣчалъ Оливеръ. — Небо очень далеко отсюда; всѣ они тамъ очень счастливы и не захотятъ спуститься внизъ, чтобы посидѣть у кровати бѣднаго мальчика. Знай она, что я боленъ, она пожалѣла бы меня; она тоже передъ смертью была очень больна. Впрочемъ, она ничего не знаетъ обо мнѣ, - прибавилъ Оливеръ послѣ минутнаго молчанія. — Если бы она видѣла, какъ меня колотили, она очень бы горевала, а между тѣмъ лицо у нея было всегда такое веселое и счастливое, когда я видѣлъ ее во снѣ.
Старушка ничего не отвѣчала на это; она вытерла сначала глаза, затѣмъ очки и принесла Оливеру прохладительное питье. Погладивъ его нѣжно по щекѣ, она сказала ему, чтобы онъ лежалъ покойно, если не хочетъ заболѣть снова.
Оливеръ старался лежать покойно частью потому, что ему хотѣлось исполнять все, что ему говорила старушка, а частью потому, что разговоръ утомилъ его. Вскорѣ онъ уснулъ и снова проснулся отъ свѣчи, которую держали у его кровати. При свѣтѣ ея онъ увидѣлъ какого то джентльмена, который держалъ въ одной рукѣ большіе, громко тикающіе часы, а другою пробовалъ его пульсъ и говорилъ, что ему гораздо лучше.
