– Я же говорила!.. – шепнула Фаун, которая выбралась в коридор вслед за сестрой.
– Иди переоденься и приведи себя в порядок, – сердито отозвалась Рути, продолжая разглядывать пустую кровать. Почему-то ей показалось, что мать вовсе не ночевала дома, хотя подобного еще никогда не случалось.
Пока она, пошатываясь, стояла в дверях, Фаун медленно двинулась по коридору в направлении своей комнаты.
– Какого черта?!.. – громко сказала Рути. В самом деле, куда девалась мама? Куда она могла отправиться в половине седьмого утра?
Проводив взглядом сестру, она повернулась и стала не спеша спускаться по лестнице, мысленно пересчитывая ступеньки. Рути всегда поступала так когда была маленькой: ступенек было тринадцать, но нижнюю она перепрыгивала. Двенадцать ступенек означали, что день будет удачным.
– Мама! – громко позвала Рути, оказавшись внизу. – Ты где?..
Ответа не последовало, и она отправилась на кухню. Нетронутая чашка с чаем все так же стояла на столе, плита была холодной. Холодной как лед оказалась и дровяная печь в гостиной: заглянув внутрь, Рути увидела, что подложенные ею вчера поленья так и не занялись.
Печь была большой, сложенной из сероватого мыльного камня. Еще до рождения Рути ее построили на месте старого кирпичного очага. Дровяная печь была их единственным источником тепла – мать и отец принципиально не пользовались ни газом, ни керосином, ни любыми другими видами ископаемого топлива.
С трудом наклонившись (прилив крови вызвал у нее головокружение), Рути вытащила из печи обгоревшие поленья и, вооружившись совком, выгребла золу в подставленное жестяное ведерко. Освободив топку, она засунула внутрь несколько газетных жгутов, картон от старых коробок и сосновые щепки, и чиркнула спичкой.
Пока она возилась с печью, сверху спустилась Фаун, одетая в красный комбинезон и красный свитер с высоким воротом. На ногах у девочки были связанные матерью толстые шерстяные носки – разумеется, тоже красные.
– Терпеть не могу монохромные изображения, – пробормотала Рути, закрывая печь. За слюдяным окошком дверцы металось оранжевое пламя, потрескивали дрова, и Рути подумала, что через полчасика в гостиной можно будет сидеть, не рискуя ничего себе отморозить.
– Что-что? – переспросила сестра. Ее большие глаза странно блестели, словно у Фаун поднялась температура, и на мгновение Рути испугалась, что сестра снова заболела. Но нет, выглядела Фаун нормально, и только взгляд ее оставался каким-то отстраненным, словно обращенным внутрь.
– Не обращай внимания, это я так, – ответила Рути, продолжая внимательно разглядывать сестру.
Как и Рути, Фаун появилась на свет в этом же доме, и принимала ее та же самая акушерка. Вспомнив об этом, Рути невольно задумалась, будет ли дальнейшая жизнь сестры такой же, как у нее. Сама она оставалась на домашнем обучении почти до третьего класса, и только потом, уступая ее бесконечным просьбам, родители согласились отправить дочь в уэстхолльскую среднюю школу. Рути очень хотелось учиться вместе с остальными детьми, однако переход к школьным будням оказался довольно трудным и болезненным. Полученных от отца и матери знаний (читать, писать, складывать и вычитать она умела неплохо) оказалось недостаточно. Современная школьная программа включала и другие предметы, о которых Рути имела весьма приблизительное представление, поэтому ей с самого начала пришлось приналечь на занятия, чтобы догнать остальных. Одноклассники смеялись над ее яркой и пестрой одеждой домашней вязки, над ее слишком явным деревенским выговором, даже над тем, что она не имела никакого представления о таблице умножения. Стиснув зубы, Рути корпела над домашними заданиями и старалась произносить хотя бы некоторые слова так, как делали это другие дети. Надо сказать, ее усилия не пропали даром. К концу первого же учебного года она добилась отличных оценок по всем предметам, да и в дальнейшем не сдавала позиций, из года в год оставаясь лучшей ученицей в классе.
Но трудности, которые она испытала в самом начале, не забылись, поэтому как только Фаун исполнилось пять, Рути настояла, чтобы ее отдали в детский сад.
«Фаун не должна чувствовать себя чужой в обществе других детей, – убеждала она мать. – В конце концов, ей все равно придется идти в школу, а я не хочу, чтобы Фаун было так же трудно, как мне. И потом, детский сад, школа – ничего страшного в них нет. Все это совершенно нормальные вещи!».
Мать долго смотрела на нее, потом изрекла:
«Кто тебе сказал, что “нормально” и “хорошо” – это одно и то же?»
В конце концов, она все же капитулировала и отвела Фаун в детский сад при городской школе. Сидя на занятиях в своем выпускном классе, Рути частенько поглядывала в окно на игровую площадку, где ее взгляду представала одна и та же картина: Фаун неизменно сидела в одиночестве и что-то рисовала на земле, оживленно разговаривая сама с собой. Никаких друзей у нее, похоже, не было. Когда Рути попыталась осторожно поговорить об этом с девочкой, Фаун ответила, что другие дети постоянно зовут ее поиграть, но она просто не хочет.
– Но почему? – удивилась Рути.
– Потому что я очень занята, – ответила Фаун.
– Чем же?
– У меня уже есть друзья и подруги, и я играю с ними, – непонятно пояснила девочка и убежала, прежде чем Рути успела спросить, что же это за друзья: муравьи или, может быть, мелкие камешки?
Засунув руки в карманы своего красного комбинезона, Фаун с отсутствующим видом уставилась на светящееся оранжевым светом окошко печной дверцы.
– Когда ты видела маму в последний раз? – спросила Рути, в изнеможении падая на диван. После возни с дровами голова у нее разболелась не на шутку, и сейчас она ожесточенно терла виски, тщетно пытаясь прийти в себя.
– Мы вместе поужинали. Мама приготовила суп из чечевицы. Потом она поднялась наверх и уложила меня в постель. И почитала сказку… – Голос Фаун звучал все тише и тише как у робота, у которого садятся батарейки. – …Про Красную Шапочку.
Рути кивнула. Теперь она поняла, почему сестра с самого утра вырядилась во все красное: к сказкам Фаун относилась очень серьезно. Нередко она требовала, чтобы понравившуюся историю читали ей снова и снова. При этом девочка нисколько не уставала от повторений: даже выучив сказку наизусть, она всякий раз слушала ее с неослабевающим интересом. Нередко Рути казалось, что какая-то часть Фаун остается на страницах прочитанной книги навсегда. Даже днем, когда она не слушала очередную захватывающую историю, Фаун прокладывала по всему дому дорожки из хлебных крошек, строила во дворе крошечные хижины из глины, соломинок и обломков кирпичей, или болтала со своей старой тряпичной куклой Мими, совершенно серьезно спрашивая у нее, какой доро́гой, по ее мнению, мог отправиться Серый Волк и действительно ли лягушка, если ее поцеловать, может превратиться в прекрасного принца.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
